Махно поморщился:
– Народ шо в России, шо в Украине жил одинаково. Народу шо надо? Ему власть нужна, крепкая, сильная. И не важно, царь это будет, или Ленин – людям плевать, красные или белые, помещики или там Дума, или ж хто ещё. Селянам дай землю, дай возможность её обрабатывать, хлеб растить и до хлеба. А рабочим – работу и возможность семьи свои кормить. Рабочий, опять же, получал 20 рубликов в месяц, один мог содержать свою семью. Не спорю – это не так и много, но на еду и на одёжу хватало. Образование можно было начальное получить бесплатное. Земские, церковно-приходские или заводские школы для селян и рабочих – добро пожаловать. Ну, ясно дело, в гимназии или дальше, в университеты какие уже тяжело было поступить, но можно было. Нихто не препятствовал, только больно уж надо было деньжат поднакопить. И не за учёбу, а в основном жильё снять да жрать что-то. Но за саму учёбу всего пятьдесят рублей в год надо было платить. А ежели отличник, то от платы освобождался и ещё именную стипендию студент мог получить. Вот и получается – было бы желание учиться. Далее, больных бесплатно лечили в муниципальных больницах. Да и на заводах служили фельдшера, которые тоже принимали и рабочих, и их семьи.
Сергей снова возразил:
– Так царя ж почему-то свергли. И потом Временное правительство – тоже.
Махно усмехнулся:
– Революцию хто делал? Те, кому терять было нечего, кроме своей кабалы. А царя скинули сами генералы и помещики. Власти им захотелось. А потом уже их народ не захотел терпеть. Потому что грабили народ-то. Продразвёрстку ещё при Николашке ввели, хлеб начали у селян отбирать, да только не вышло ничего. Когда у народа последнее отымают, то кому такое понравится? Ежели при царе помещик нормальный был, то оброк у него был божеский, давал своим крестьянам возможность нормально работать на своей земле, они ему и отдавали часть урожая. Как бы аренда. Но всем хватало. Потому до того, как война эта мировая началась, не было бунтов. Только ежели помещик грабить своих крестьян начинал, ежели озоровать начинал – того и жгли. А тех, хто понимал насущный момент, – тех не трогали.
Сергей удивился:
– Не ожидал, что вы, Нестор Иванович, так разбираетесь в экономических вопросах.
Махно внимательно посмотрел на Сергея, потом сдвинул свою папаху на затылок.
– Я восемь лет по тюрьмам да по каторгам, как ты сам счас сказал, мотался. И в тюрьме с умными людьми повстречался. Они многому научили, книги давали читать. С Петром Аршиновым там как раз познакомился, я потом с ним тебя сведу. Петро меня и натаскал по всем наукам – по математике, словесности, истории. Я даже французским языком занимался.
Батька улыбнулся и произнёс фразу на французском языке:
– Un scientifique est une personne qui non seulement connaît la science, mais sait également comment appliquer les réalisations scientifiques dans la pratique.
У Сергея от удивления глаза полезли на лоб.
– Нестор Иванович, да вы полиглот. А что вы сказали?
– Я сказал, шо ученый – это человек, который не только знает науки, но и умеет применять научные достижения на практике. Я, конечно, не совсем хорошо могу по-французски, но кое-шо понимаю и немного могу говорить. А хто это – полиглот?
– Полиглот – тот, кто несколько языков иностранных знает.
Махно махнул рукой.
– Не, я тока французский немного знаю. Думал, как мировую революцию будем делать, так пригодится. А потом понял: кому у нас нужна эта мировая революция? Самим бы у себя разобраться, да жизнь сделать нормальной для всех, шоб по справедливости всё.
Сергей покачал головой.
– Не будет никогда так, чтобы справедливость для всех была одинаковой. Что для одних хорошо – то для других будет плохо. Вон, красные приходят – свою справедливость устанавливают, расстреливают дворян, зажиточных крестьян и казаков, тех, кто против них. Белые приходят – тоже справедливость по-своему понимают. И расстреливают уже тех, кто против них.
Махно вздохнул:
– То-то и оно, шо мне ни красные, ни белые не по нутру. Я ж говорю, простым людям всё равно, какая власть: красная, белая или серо-буро-малиновая. Народ хочет, шоб был порядок, шоб нормально каждый мог жить, работать, зарабатывать себе на хлеб, детей подымать, учить, опять же, лечить. Когда одни жируют, а другие вокруг от голода пухнут – это непорядок. Такую власть никто терпеть не будет. Нет, понятное дело, шо хто-то будет жить лучше. Но только тот, хто трудом своим или умом всего достиг. А не тот, кому с рождения хто дал право сидеть на шее у народа.
– Так ведь неравенство – оно всегда будет. Вот, к примеру, коммунисты. Они провозглашают лозунг «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Так потребности у каждого будут разные. Кому-то достаточно 20 рублей в месяц зарабатывать, и он счастлив. А кому-то и миллиона мало. И вот тот, кому мало, будет всё время хапать и хапать. Или воровать, или возьмёт винтовку и пойдёт грабить.
Махно с интересом посмотрел на Сергея.
– А ведь ты прав, хлопец. Ой как прав! Так ведь и будет! А главное, ведь у большевиков обязательно будут те, хто станет определять потребности каждого. И не только потребности – они же и способности станут мерять! По своим лекалам и своим аршином. Получается, снова неравенство.
Сергей возразил:
– Неравенство изначально обусловлено тем, что все люди – разные. Кто-то сильнее, кто-то умнее. И в жизни точно так же происходит: один выучится и станет, скажем, профессором или доктором, а другой так и останется пахать и сеять или на заводе у станка всю жизнь простоит. Но ведь не всем же быть профессорами или там артистами. Хлеб выращивать тоже кому-то надо.
Махно взъерошил волосы у Сергея на голове.
– Ты это верно сказал, хлопчик. Но за свой труд и рабочий, и крестьянин должны получать не менее того прохвессора. Потому как ещё неясно, чей труд важнее. И нужнее. А ежели тот же рабочий на свои 20 рублей с трудом семью может прокормить, работая по 10-11 часов шесть дней в неделю, когда говядина стоит 40 копеек за кило, курица – 80 копеек, а сапоги – аж 5 рубчиков, то прохвессор не может получать, к примеру, сотню целковых.
Сергей возразил:
– Для того, чтобы стать профессором, студент пять лет учится, а потом ещё пять лет – диссертацию надо написать, да научные труды, изобретать там что-то. То есть долгое время живет на копейки, стипендия ведь маленькая, да и заработки учёных не такие уже и большие.
Махно кивнул головой:
– Неважно сейчас, какие у кого заработки. Я о том говорю, шо возможности должны быть равные. И у рабочего человека, и у учёного. Шоб учились не для денег, а по желанию. Шоб выбиться из нищеты, достаточно просто хорошо работать. Кому пахать-сеять, кому учиться, а кому – шашкой рубать. Войны ж нихто не отменял. И вот эта война ещё долго будет.
Сергей снова стал спорить.
– Я так не думаю. Год-два – не больше. Просто сейчас идёт спор за то, каким должно быть государство. Большевики правильно взяли прицел на социальную справедливость. И вы, Нестор Иванович, сейчас идеи коммунистические мне высказывали: изначально должно быть общество равных возможностей. Бесплатное образование, бесплатная медицина, никаких там сословий, все равны, хочешь – иди на завод, хочешь – поступай в университет. Если ума хватает. А хочешь – выращивай хлеб или что ещё. Просто мотивация должна быть во всём.
Махно нахмурился:
– Вот счас не понял – какая такая мотивация? Цэ шо такое?
– Ну, заинтересованность. Крестьянский труд, он тяжёлый, так вот надо, чтоб крестьянин мог нормально зарабатывать. И рабочий – тоже.
Атаман похлопал Сергея по плечу.
– Наивный ты, хлопец. Любой труд тяжёлый. Вон, шахтёры или там у доменной печи – там ад кромешный. Ясное дело, шо не от хорошей жизни люди туда идут. И в поле пахать – тоже не малина. Но дело ж не в том, где пахать, а в том, шо пахать не все хотят. Потому идея большевиков про то, как рабочий народ от кабалы избавить, в целом нормальная. Ежели рабочий или селянин будут сами на себя работать, то вот тебе и та, как её…
– Мотивация?
– Во-во, мотивация. Дай человеку возможность трудиться на себя, на свою семью – вот и всё. Не на дядю горб гнуть, не на царя с помещиками. А то народ пашет-сеет, а у него всё забирают. Вот большевики – они землю селянам дали, а всё, что селяне выращивают на той земле, отбирают. Какая же это народная власть? Такие же грабители, шо и помещики. А справедливость – когда мы собрали собрание и спросили селян: пошлём голодающим в Питер эшелон с хлебом? И каждый сам решал, сколько мешков муки сможет отдать.
– Но ведь могли и не дать?
Махно усмехнулся:
– А тут, хлопец, как раз и заключается авторитет власти. Когда я попросил – то дали. Ежели власть уважают – то её слова слухают. А вот когда власти нет, когда заместо власти приходят и грабят – тогда война и начинается. Не знаю, как там в России, но, думаю, всё точно так же, как и у нас, на Украине. Ежели власти твёрдой нет, ежели власть думает только о том, как свой курдюк набить, как покрасивше народ объегорить да ограбить, ежели народу вздохнуть не дают, а плетью за то, что власть не хотят принимать, то такую власть народ терпеть не будет. Я вот народ защищаю, грабить не позволяю, и люди сами мне и лошадей дают, и хлеб, и всё. У меня всё войско – из народа, я никого силком к себе не тяну. Мы сперва немцев гнали, потому как немцы Украину грабили и в Германию свою всё вывозили. Потом Петлюра этот пришёл. А он шо? Да он всю Украину готов полякам отдать, лишь бы самому на троне усидеть. И поляки, как и немцы, будут страну грабить да в свою Польшу тянуть. Какая разница, немецкие, польские или российские паны? Или свои гетьманы? Все они одним миром мазаны! У них только и мыслей, шоб власть взять да своровать побольше! А наша анархистская власть – снизу доверху. У нас в каждом селе на сходе выбирают старосту. Потом на районном съезде – выборных. И они уже дальше управляют обществом. И выбирают селяне не горлопанов, не забулдыг, вон как у большевиков, а тех, кто работать умеет и живёт достойно.