Я поднес эйхос ко рту и ответил:
— Элиз, я сейчас в школе. У меня экзамен. Освобожусь часа через два. Как выйду, сразу свяжусь с тобой. Очень рад, что ты вернулась. Сама реши, где тебе удобнее меня подождать — я туда подъеду, — отключив эйхос, спросил у Ольги: — Не возражаешь? Это на самом деле важно: надеюсь у нее фотография свитка и она не слишком пострадала из-за этого. Если не против, поедем вместе.
— Обязательно поедем вместе. Уж оставить тебя наедине с миссис Барнс я не могу, — Ковалевская улыбнулась, намекая на мои отношения с Элиз в свое время возмутившие Артемиду. — И еще вот что: после твоей англичанки заедем в торговые корпуса под Демидовскими башнями.
— А меня с собой возьмете? — раздался за моей спиной голос Светланы Ленской.
Я повернулся. Она обняла меня, и мы поцеловались, недолго, с нежностью, такой что касание ее губ, близость ее восхитительного тела тут же раздразнили меня.
— Я не против, — ответила княгиня. — Только вряд ли тебя это заинтересует: Саша наконец решился купить эрмик. Пока он не передумал, я решила свозить его в салон и выбрать что-то под его вкус. Если это не сделать сейчас, то желание Елецкого угаснет, и он снова будет ходить пешком.
— Эрмик⁈ Елецкому! Тогда мы сможем устроить гонки по Нижегородской! — рассмеялась Светлана. — Вообще-то я шучу. Подошла, чтобы пригласить вас на спектакль. Новая постановка: «Тайны поместья Витте» — это продолжение нашего предыдущего спектакля «Полнолуние».
— На какой день? — я убрал эйхос.
— Четверг, 31-го мая. Как раз после последнего экзамена. И можно будет сразу отметить окончание экзаменов и школы. А еще, после спектакля будет вечеринка с вампирами, — Ленская прищурилась, поглядывая на меня. А потом вдруг повернулась к Ковалевской и сказала: — Оль, можно тебя на минутку, пока он думает?
Актриса увела Ольгу далеко, в конец коридора и говорила с ней гораздо дольше «минутки». Ковалевская вернулась ко мне одна. Что-то странное отражалось в ее глазах после этого таинственного разговора моих двух возлюбленных. Я не мог понять что. Не мог даже определить, огорчена княгиня этим разговором или рада ему. Она откинула волосы, упавшие на лицо, и сказала:
— Саш, я не пойду, а тебе нужно сходить. Если нет ничего особо важного в планах, то пойди ей навстречу, посвяти этот вечер Ленской.
— Что она тебе такое сказала? — теперь уже совершенно определенно я чувствовал, что что-то не так.
— Она тебе все сама потом расскажет. Идем на экзамен, — Ольга вязала меня за руку и, прерывая все мои вопросы, направилась к классу.
— Скажи в чем дело, — настоял я, задерживая ее руку.
— Саш, я не скажу. Она просила не говорить. Так надо. Наберись терпения, Света сама тебе все расскажет, но не раньше, чем после спектакля. И твое присутствие обязательно. А мне там точно нечего делать, — Ковалевская открыла дверь, и мы вошли в класс.
Сегодня сдавали мы «Историю государства Российского и остального мира». Преподаватель — барон Эрнест Дубровский, считал этот предмет важнейшим из всех дисциплин школы второго круга. И Дубровский столь ревностно относился к этому предмету, что оспаривать его мнение мало кто решался даже среди преподавательского состава. И я особо спорить не буду: история Отечества очень важна для самосознания каждого подданного нашей страны. Особо важна для дворянства, людей служащих Отечеству, иначе будут в нашей империи плодится такие, как князь Козельский и те, что с ним заодно — для них слово «Родина» — пустой звук.
Я долго просидел над билетом и причина в том, что мне достались весьма неоднозначные вопросы. А именно: «Война за карибские острова. Становление Кубинской губернии», «Мифы и реальная история олимпийских богов», «Возникновение Индийского Семицарствия». И если с ответом на первый вопрос не было никаких проблем, то со вторым и третьим… Дело в том, что у меня по этим вопросам имелось свое мнение, во многом расходящееся с тем, что прописано в наших учебниках. Но, конечно, мнение Астерия, для барона Дубровского не может быть авторитетным, поэтому я ответил, что помнил из учебника. Вышло это нескладно и не совсем так, как хотелось. Вышел из класса с четверкой.
— Как? — спросила Ольга, ожидавшая меня у двери.
— Хорошо, Оль. Четыре, — сказал я, понимая, что это вовсе не хорошо.
— Елецкий! Ну как ты мог! — сейчас княгиня явно потешалась надо мной. — Ты позоришь нашу будущую семью!
А мне было как-то не слишком смешно. Прежнему Саше Елецкому во мне было обидно. Обидно, что, в то время как я, делая переводы Свидетельства Лагура Бархума и обладая знаниями о древней истории, намного превосходящими знания барона Дубровского, получаю от него какую-то «четверку».
— Не сердись, — Ольга потерлась о меня носиком. — Кто-то пишет книги о нашей истории, кто-то ее преподает. А кто-то эту историю делает сам, — сказала княгиня, напоминая о том, что в общем-то мой план «Заземление» сделал новейшую историю государства Российского.
Хотелось мне ей сказать, что все-равно обидно, но это был бы голос прежнего Саши Елецкого. Неуместный сейчас голос, ведь тот Саша в свое время так и не смог взять в плен сердце Ольги Борисовны. И я ей ответил:
— Идем. Сегодня выпал какой-то «исторический» день. Надеюсь, миссис Барнс вернулась не с пустыми руками, и я смогу прояснить для нас еще одну страничку неизвестной истории человечества.
— Вот это правильно! И покупка тебе эрмимобиля тоже станет важной исторической вехой, — согласилась княгиня.
— Сань «четыре» у Дуба — это высший бал! — заметил Лужин, стоявший рядом. — Вон, Грушина радуется «тройке». Зазывает нас всех отметить ее успех в Ржавке.
— А ведь могло быть «два»! — расхохоталась Таня Булевская.
— Давайте с нами! — подтвердила Даша призыв ехать в Ржавку. Сейчас она была отчего-то красная щеками и счастливая. — Хоть раз, Ольга Борисовна, присоединись к веселью!
— Мы подумаем, — ответила Ольга, направляясь за мной, но мне кажется, думать об этом княгиня вовсе не собиралась.
Сбежав по лестнице, мы прошли вестибюль и под портиком я остановился, сунул руку в карман, чтобы достать «Никольские». И тут я увидел Элизабет. На экзамене я совсем забыл о ней, хотя слышал писк входящего сообщения. Получается чеширская кошка, решила не назначать мне встречу, а приехала сама прямо к школе. Я ее узнал даже в черных очках, хотя… с англичанкой что-то было не так.
— Миссис Барнс, — сказал я Ольге, вернув сигареты в карман.
— Хочешь с ней без меня поговорить? Могу подождать в эрмике, — предложила княгиня, спускаясь за мной по ступенькам в школьный двор, необычно тихий в период экзаменов.
— Нет, идем вместе. Если Элиз попросит, тогда я с ней уединюсь, — ответил я и по мере приближения к ней все более понимая, что именно не так с сестрой Майкла: ее губы опухли, а лицо было в синяках, кое-как скрытых кремом.
Миссис Барнс стояла у начала школьного двора, глядя на меня и держа дорожную сумку. А потому вдруг бросилась ко мне. Очки слетели с ее лица, упали на землю, а сама Элиз уронила голову мне на грудь и затряслась в рыданиях.
— Элиз! Элиз, пожалуйста успокойся! Где это случилось с тобой? Здесь, в Москве? — я прижал ее к себе поцеловал в щеку, потом едва касаясь опухших губ.
— В Эшере!.. — еле выговорила она, давясь рыданиями. — В чертовом, проклятом Эшере! Я убила одного. Потом еще и еще! Я бы убила их всех к чертовой матери, если бы не спешила к тебе! Теперь мне нельзя в Британию. Меня ищет полиция. Какой-то их GST и сам герцог Уэйн. Все меня ищут. Я особая преступница, Алекс. Разве не знаешь⁈ — скривив губы, она посмотрела на меня с удивлением.
— Так, идемте в мой эрмик, — решила Ковалевская, решительно взяв под руку миссис Барнс. — Элиз, не надо здесь. У меня в «Олимпе» большой задний диван, так успокоитесь и все расскажите.
— Да, идемте, — согласилась Элизабет, сделала несколько шагов и остановилась. — Алекс, вот самое главное…
Я поднял ее очки, за которыми она прятала глаза и синяки вокруг них. Одно стекло увы, треснуло. Баронесса поставила сумку на выступ фундамента школьной ограды, и с минуту ковырялась в ней, наконец извлекла тубус.
— Вот, я все-таки смогла, мой демон, — она сняла крышку и осторожно извлекла древний свиток. На землю упал какой-то желтый листок, исписанный на английском. — Это он?
— Элиз!.. Ты украла у Уоллеса настоящий свиток⁈ — у меня даже в горле пересохло. С каждой минутой я все яснее осознавал какие непростые приключения выпали на долю миссис Барнс из-за моей прихоти.
— Разве ты не знал? Я думал, ты видишь многое, происходящее со мной, — она подняла упавший листок и тоже протянула мне.
— Да, Элиз, это он, — едва касаясь пергамента, я разглядывал его, схему ключа Кайрен Туам и блеклые иероглифы. Значение некоторых из них я уже знал после перевода Свидетельств Лагура Бархума. Свиток, который я держал руках, был так стар, что даже могучие заклятия сохранения не спасали его от разрушения беспощадным временем. От неосторожного движения пальцев сухой клочок тут же отломился от него. — Элиз, дорогая, эта вещь поистине бесценна! Ты очень рисковала! Зачем ты забрала ее? Дай тубус, — я очень осторожно свернул свиток, чтобы убрать в футляр.
— Рисковала, потому что он нужен тебе. И у меня не было выбора: или бежать с ним или без него. Сфотографировать не было времени, — пояснила миссис Барнс вытирая платком слезы, текущие по щекам.
Мы сели в «Олимп»: Оля впереди за руль, я с Элизабет сзади и уже там, баронесса начала рассказывать все в подробностях с самого начала.
Сюда, в имение Мышкина возле Коломенских прудов, они переехали несколько дней назад, а Талия так и не осмотрела весь особняк и территорию вокруг. Хотя любопытство всегда было выдающейся чертой Принцессы Ночи, особняк князя был слишком огромен, чтобы успеть исследовать каждый его уголок. Кроме того, что этих условных «уголков» здесь было много, сами «уголки» попадались такие, что пробуждали в Талии Евклидовне прямо-таки огненный интерес. Так, например позавчера она провела несколько часов в полутемной комнате, единственное окно которой было завешено тяжелой черной шторой. Узкую полоску света давала лишь маленькая щель, а светильников в этой комнате не было вообще, лишь четыре больших бронзовых подсвечника с огарками свечей.