Мысли снова вернулись к сообщению от Ковалевской. Скорее всего, Ольга прислала его не без участия Саши. Может быть он ее даже попросил об этом. Светлане, очень хотелось, чтобы было именно так. И она ругала себя, что сказала Елецкому прошлый раз, чтобы он больше не мучил ее сообщениями. Виконтесса думала, что если перестанет общаться с ним, то мысли о нем постепенно угаснут, как это было с ее прошлой любовью. Тогда от всех переживаний не осталось следа уже через неделю. Но с Сашей все выходило по-другому: мысли о нем не угасали. Наоборот, становились громче, мучительнее. И, честное слово, лучше бы он не молчал — сказал хотя бы несколько слов в эйхос, спросил, как у нее дела или немного рассказал о своих: о море на Карибах, беззаботных днях и вечерах, всех бесконечных прелестях отдыха в заатлантических губерниях. Но Саша теперь будет молчать. Молчать потому, что она сама Ленская сама его об этом попросила и обидела теми словами. Без сомнений, она конченая дура, что поступила так. Увы, увы… Понимание этого пришло слишком поздно.
Ленская плохо спала все эти ночи, днем на репетиции забывала заученный текст, а когда возвращалась к себе в комнату, не находила покоя, расхаживала по комнате, заламывая руки и злясь на саму себя. Как ни странно, во всем этом сумасшествии имелось кое-что положительное. Оно в том, что Ленская намного реже думала об Артуре Голдберге. Угрозы сценариста и страх его скорого появления как бы отодвинулись на второй план, словно менее важная декорация в трагедии, происходившей в ее душе. Вот даже сегодня, зная, что Артур приедет за ней к девяти, Светлана не слишком волновалась, то ли потому, что больше думала о Елецком, то ли потому, что выгорели в ней все прежние тревоги. Мысли о предстоящем вечере, конечно, появлялись, но не было в них прежней убийственной силы.
Наспех уложив волосы, Светлана вышла из комнаты и спустилась в театральное кафе. Она не обедала сегодня, а завтрак состоял лишь с чашечки кофе и овсяного печенья. Но уже время к вечеру и немного поесть хотя бы чего-нибудь было необходимо.
— Свет, ну что с тобой? — Аристарх, облокотившись на барную стойку, покачал головой.
— Все хорошо, — она выдавила улыбку и попросила: — Мне кофе и бутерброд с лососем.
Бармен, как всегда, был расторопен. Скоро перед Ленской появилась чашечка кофе с ароматной пенкой и бутерброд с лососем. При чем ломтик соленой рыбы оказался едва ли не в толщину хлеба — Аристарх постарался, потому как ему было больно смотреть на молодую актрису.
— Запиши на меня. Деньги позже занесу, — сказала Светлана, взяв тарелку.
Аристарх лишь махнул рукой.
Виконтесса села за столик, к которому привыкла, и достала эйхос. Она очень ждала сообщения от Ковалевской, но его по-прежнему не было, хотя прошло уже несколько часов. Ольга не могла не ответить, ведь Ленская поделилась с ней всем тем ужасом, который произошел между ней и Голдбергом. И потом еще рассказала о своих страхах в ожидании сегодняшнего вечера. Но Ковалевская молчала и это было слишком странным. Светлана не могла поверить, что ее бывшей противнице вдруг стали настолько безразличны ее мучения. Такого не могло быть, потому как в первом сообщении Ольга обращалась к ней как к подруге, и чувствовалось искренняя забота, исходящая от княгини — уж Ленская умела распознавать фальшь. Возникла тревожная мысль: уж не приключилось ли что-то там, на Карибах с Ольгой или Сашей?
Виконтесса поднесла ко рту чашечку с кофе, сделала глоток и вздрогнула от писка эйхоса. Схватила его, нажала боковую пластину. Лицо Светланы побледнело: пришло очередное сообщение от Артура. Актриса все-таки прослушала его: «Я буду ровно в девять. Мы решим с тобой все раз и навсегда. Света, прошу, требую: никуда не уходи! Ты же понимаешь, что ты этим только все усложнишь и очень меня рассердишь. Давай, моя дорогая, сделаем шаг навстречу друг другу. Обещаю, с этого момента у тебя все будет хорошо».
Его вроде бы не злые слова не могли обмануть виконтессу. Она прекрасно понимала, какой человек за ними стоит. Она никогда не забудет его искаженное гневом лицо, его раздирающие душу крики, оскорбления, разорванное платье и удары по лицу! Не забудет и не простит этого! О том, чтобы ехать сегодня с ним, не могло быть и речи. Но он ее попытается увезти насильно, и в этом театре его не остановит никто. Возможно, ему даже помогут.
Уйти до его приезда, снять номер в гостинице? Это не поможет. Ведь все равно ей придется появиться на спектакле завтра — София еще два дня как не сможет ее заменить. Голдберг, конечно, будет поджидать ее после спектакля. Дождется, и тогда все станет намного хуже. Мелькнула даже совсем нехорошая мысль: вернуться домой, к родителям и навсегда отказаться от театра. Но Ленская ее тут же отбросила, потому что это означало не только ее абсолютный проигрыш, но и то, что она больше не распоряжается своей жизнью.
Почему же не отвечала Ольга? Светлана думала с минуту, забыв о кофе и бутерброде, до боли закусив губу. Потом решилась, и сделала то, что хотела давно, но до сих пор не находила на это сил. Она набрала номер Елецкого и произнесла:
«Саш, здравствуй. У вас там ничего не случилось? Ольга почему-то не отвечает…» — актриса замолчала, не зная, что сказать дальше. Потом выдавила сквозь подступивший к горлу ком: — «Мне очень плохо, Саш… Ты не представляешь…», — и уже произнеся это, Ленская поняла, что она окончательно сдалась. У нее ничего не вышло. Она не сможет уйти от своего демона. Где бы он ни был, сколько бы он ни отсутствовал, она у него в плену навсегда. После осознания этого ее будто прорвало. Слова потекли из нее часто вместе со слезами: — «Я не могу без тебя! Я просто умру или меня убьют! Саш, прости меня! Я просто дура! Дура, сама не понимающая, что делаю! Саш, прости! Я тебя люблю и это никак нельзя изменить! Пожалуйста, ответь! Пожалуйста, скорее! Я жду! Я не выпущу эйхос из рук!» — она говорила что-то еще и еще — слова, которые Ленская до сих пор старательно прятала в себе, теперь вырвались и текли сами.
Пилот, ведущий «Thunderbird», оказался непрост. Каким-то образом он увидел «Хлою» намного раньше, чем я предполагал и разгадал мой маневр. Возможно, в этом заслуга не столько ацтека, сколько качества датчиков визуального наблюдения. Как бы ни было, на вражеской вимане знали, что я сел им на хвост. Теперь не было смысла стараться обыграть их по высоте. Но самое скверное в том, что теперь граничная служба острова узнает о российской вимане намного раньше, чем ее могли бы засечь с башен слежения. Была в этом и моя вина: я поторопился. Разумнее было, сбавить скорость и идти за «Thunderbird» на максимально дальней дистанции. Моя ошибка грозила тем, что очень скоро должны были появиться катера граничных сил Теотекаиль. Скорее всего, мне предложат сесть на их площадку, то есть сдаться. В случае неподчинения… Ну инструкции на этот счет похожи: что в нашей империи, что у бритишей, что в стране кровавых богов.
Моя задача продержаться до тех пор, пока не сядет вимана с Ольгой и постараться самому сесть как можно ближе к этому месту и как можно скорее. В идеале почти синхронно коснуться земли посадочными опорами рядом с «Thunderbird». Но как известно, в таких переделках ничто идеальным не бывает кроме самых скверных неожиданностей.
Пока радовало одно: до береговой полосы осталось не более десяти километров, а значит если прямо сейчас появятся боевые воздушные катера, то меня не собьют в океан на радость Посейдону — хоть как до берега я дотяну. Вулкан Чуен-Мекталь приветствовал меня столбом сизого дыма и нависшим над ним желтоватым облаком. То ли мне казалось, то ли в самом деле выбросы из этой беспокойной горы стали гуще. Даже возникла мысль, что в честь моего прибытия их злой бог так возрадуется, что начнется извержение с гибельным землетрясением, весь остров Ор-Ксиппил развалится на куски и исчезнет в безднах Атлантики.
Возможно, вместо этих отвлеченных мыслей, мне стоило усиленно думать о том, как я буду вытаскивать Ковалевскую из лап этих негодяев, изобретать, какие-то боевые хитрости и размышлять о путях бегства с островка, затерянного в океане. Только все эти страдания ума сейчас вряд ли имели смысл: по собственному опыту подобных переделок, я знал, что никогда и ничего не идет в точности по заготовленному плану. Кое-какие задумки у меня уже были, а сидеть и дальше ломать голову на тему: как оно там все будет, получится или нет — это дело крайне вредное, потому как оно вместо пользы дает лишь сомнения. Самое полезное сейчас просто расслабиться, отвлечь ум от горячих мыслей, при этом ни на миг не сбавляя бдительность.
Я не выпускал из вида «Thunderbird», заметил, что эта птичка, летевшая сначала точно на Чуен-Мекталь начинает отклоняться вправо, а значит ее место посадки вряд ли случится в городе — он по другую сторону горы. В этот момент я увидел две крошечные точки, появившиеся левее верхушки вулкана. Почти одновременно кнопка вызова коммуникатора запульсировала оранжевым, раздался неприятный писк. Не отвечать силам граничного контроля в данном случае было бы глупо. Тогда катера сразу начнут стрелять на поражение, а мне очень важно потянуть время, чтобы определить место посадки «Thunderbird».
Я ответил, щелкнув тумблером на терминале. Мутная желтизна экрана постепенно оформилась в человеческое лицо. Лицо недоброе, с кустистыми бровями, крупным крючковатым носом и глазами полными раздражения. Мужчина на экране что-то сказал на языке ацтеков. Смысла я почти не разобрал. Понял лишь три слова: Яотл, гнев, уничтожить.
Я ответил по-русски, расплываясь в улыбке:
— Я — паломник. Лечу познакомиться с храмом Яотла. Яотл — очень хорошо! Ваш бог — просто милашка. Душа не нарадуется при мысли о нем!
Не знаю, понял ли смысл сказанного мной ацтек или нет, но он начал орать и грозить кулаком.
Тем временем «Thunderbird» начала отклоняться сильнее вправо, а катера граничных сил приблизились так, что я мог разглядеть раструбы ракетных установок, не такие крупные, как на наших «Сапсанах», но вполне приличные, чтобы разнести на куски «Хлою» с нескольких попаданий. Прошла еще минута, и тогда я окончательно понял: мирные игры кончились. У носа ближней боевой виманы вспыхнул