го работу. Лично я грома небесного не боюсь — у меня есть чем ответить.
Барон Ахметов явно был напуган моими словами и лишь сдержанно кивнул, сделав пометки на отдельном листке.
Оговорив все важные на этот момент детали, я засобирался к князю Мышкину. Сразу перед уходом я выложил на столе прямо перед Ринатом Азимовичем 150 тысяч, несмотря на его вялое несогласие. Он же пообещал переговорить с издателями и предоставить мне уточненные подсчеты по расходам.
— Елецкий, ты меня покорил! В очередной раз! Умеешь ты это! — воскликнула Ольга, когда мы покинули кабинет барона Ахметова. — Я согласна…
— На что? — не понял я, пропуская княгиню на подъемник.
— Так и быть, порадую твоего воина губками прямо в «Гепарде», — шепнула она, порозовела в щеках и рассмеялась.
Глава 14Маятник принцессы
Успешно припарковаться в центре столицы — еще та непростая задача, для многих связанная с нервными потрясениями. Порою, помятыми эрмимобилями, набитыми лицами или утраченными зубами. Вот я в очередной раз я попал на нахала. Хотя в этом нет особой случайности. Красные Палаты — место, где проходил лечение князь Мышкин — считалось одном из самых модных лечебных заведений в столице. Лежали здесь аристократы и те личности, у которых имелось приличное состояние. Но так часто бывает, что приличное состояние у человека дополняется с весьма неприличной заносчивостью.
Я заметил, что место на парковке у западного входа в сквер вот-вот освободиться. Чтобы не нарезать пустые круги, остановил «Гепард» ближе к тротуару. Как только место освободилось, я дал вправо, неторопливо объехал клумбу и…
— Сзади «Катран»! — подсказала мне Ольга Борисовна.
Грешен, его я заметил не сразу — не смотрел в зеркала заднего вида. И вот этот нахал, проявив невероятную прыть влез ровно передо мной. При чем это место было крайним в выбранном мной ряду стоянки. Крайним и достаточно широким, чтобы при желании поместиться вдвоем. Нет же, влез посередке, возомнив себя королем положения. Я человек не подлый, но меня его маневр возмутил. Пришлось ответить взаимной невежливостью: заскочив левыми колесами на бордюр, я стал вплотную к «Катрану» слева. Дверь со стороны извозчика этот нахал открыть не смог, и ему пришлось выбираться через пассажирское кресло, что крайне неудобно из-за низкой посадки кресел и высоковатых рычагов управления в данной модели «Катрана».
Прежде чем вылезти, наглец пару минут требовал от меня отъехать, крича на меня в открытое окно и сопровождая свою гневную речь взмахами рук.
Я молчал. Лишь выйдя из «Гепарда» и уже походя к его эрмимобилю, полюбопытствовал:
— Ты чего, пидор, орешь?
— Саша! — раздался позади меня изумленный голос Ольги Борисовны.
Я обернулся — княгиня улыбалась. Видимо такой мой лексикон был ей в диковину.
— Отъедь, сука! Специально так стал, да⁈ — возмущался его товарищ, выскочивший из задней двери «Катрана» чуть раньше владельца. Оба они были примерно моего возраста, в кожаных жилетках с клепками и модных, косо обрезанных внизу джанах. Видом чем-то напомнили мне парней из банды Стальных Волков. Наверное, отчасти одежной, отчасти дерзостью.
— А ты, что тупой? Конечно, я так стал специально, — мне почему-то стало смешно.
— Борись! Он смеется над нами! — возмутился пассажир «Катрана», как раз в тот момент, когда названный им «Борись» выбрался из эрмимобиля.
— А ты знаешь кто я⁈ — краснея то ли от возмущения, то ли потраченных усилий проползания через салон вопросил Борись.
— Не-а, — честно признал я и подумал: «Здесь округ Красных Палат какое-то место заколдованное. Прошлый раз примерно так же, накручивая собственную важность начинал со мной разговор какой-то виконт-целитель, фамилию которого уже не помню».
— Я — барон Малиновский! У меня в лучших друзьях сын самого Молчанова! Я сам работаю в секретном отделе князя Ковалевского! — надвигаясь на меня, вещал он. — Я тебя уничтожу. Завтра с тобой!..
— Саш!.. — негромко, но взволнованно сказала Ольга.
Я сделал вид, что ее не услышал и ответил ему ради потехи: — А ты знаешь кто я⁈ У меня в подругах сама императрица Глория! А день назад я был на приеме у будущего императора! А еще я скоро женюсь на дочери князя Ковалевского!
— Саша, серьезно! Не лезь пока! — сказала Ольга, и когда я обернулся, то увидел, что она наговаривает сообщение отцу: — Пап, здесь двое молодых людей очень некрасиво себя ведут. Один из них представился как барон Малиновский. На «Катране-575», номер эрмимобиля «М-357768-Б». Прикрывается твоим именем, говорят, будто работают в каком-то секретном отделе. Эти двое, или по крайней мере один из них может дискредитировать тебя…
По мере того, как Ольга Борисовна наговаривала сообщение отцу цвет лица барона Малиновского менялся от возмущенно-красного до испуганно-белого. И Ольга, конечно, сейчас была права: это было серьезно. Вряд ли этот парень первый раз прикрывается именем князя, род которого много столетий остается одним из самых уважаемых в нашей империи. Тем более, если назвавшийся бароном Малиновским в самом деле имеет отношение к какой-то теневой службе, но при этом болтает о ней по-всякому пустяковому поводу, то в этой службе таким людям не должно быть места.
— Княгиня Ковалевская, — Ольга достала из сумочки золотой дворянский жетон и предъявила его Малиновскому. — Я постараюсь сделать так, чтобы имя моего отца в подобных неблаговидных целях больше никогда не было произнесено вами!
— Да, ваше сиятельство! Пожалуйста, извините! Глупо вышло! — проговорил тот, что был пассажиром «Катрана».
— Простите, — сконфуженно выдавил Малиновский. По-прежнему бледный снова полез в свой эрмик через пассажирское место.
Мы молча пошли через сквер к главному корпусу Красных Палат.
— Да, нехорошо вышло, — признал я. — Не следовало мне над ними забавляться.
— Я что-то слышала об этом Малиновском. Ладно, отец разберется, — Ольга первой вошла в открытую роботом дверь.
Вежливо, но цепко нас приняла в фойе охрана: двое мужчин средних лет. Как только мы предъявили жетоны, так сразу лишнее внимание с наших персон снялось. Улыбчивая девушка в синей форме с нашивкой змеи проводила к подъемнику и рассказала, как добраться до 27 палаты, хотя у меня этот маршрут еще не выветрился из памяти. А на седьмом этаже, когда мы свернули в коридор к палате князя, случилось неожиданное: впереди я увидел даму в скромном зеленовато-сером платье. От автоматической стойки горячих напитков и быстрой еды она направлялась как раз в ту сторону, куда шли мы. Ее походка показалась знакомой, причем очень знакомой.
— Это Талия, — произнесла Ольга так, что я не понял, ее слова были вопросом или утверждением.
И когда мы почти нагнали даму у дверей в палату князя Мышкина, я понял, что это была на самом деле баронесса Евстафьева, похудевшая, изменившаяся до неузнаваемости, в несвойственном ей наряде, вдобавок со старомодной заколкой в волосах. Я окликнул ее, когда нас разделяло чуть более десяти шагов:
— Тали…
Она резко повернулась, вскрикнула:
— Саш! — и бросилась ко мне.
Обняла меня, прижалась щекой к груди и заплакала, часто всхлипывая, вздрагивая, при этом стараясь не издать ни звука.
Так плакала она в ту далекую ночь, в которую я успел вырвать ее в Шалашах у банды Лешего, и та самая ночь познакомила ее с Родериком.
Впрочем, я немного вру: в ту жуткую для нас двоих ночь в ее плаче было много злости, через которую проступала все более очевидная решимость. Сейчас же от злости не было и следа, чувствовалось лишь горькое сожаление, причины которого я пока не мог понять.
— Принцесса наша, что случилось⁈ — я разволновался, сжал ее с теплом. — С Родериком все в порядке⁈
Она ответила не сразу, несколько раз шмыгнула носиком, потом подняла ко мне взгляд и сказала:
— Да, все с ним очень хорошо! Представляешь, он уже шевелит руками и вчера смог немного ногой! Боги помогают нам, Саш! Очень помогают. Я так благодарна, Гере. И у нас все очень хорошо, — она смотрела на меня точно ребенок. Такие глаза были у нее лет десять назад: доверчивые, без капли хитрости. Хотя тогда, в нашем детстве в ее глазах я часто замечал желание нашкодить. Сейчас такого я не было. — Папа только что уехал, — продолжила она, при чем слово «папа» произнесла как-то особенно: с теплом, вместо прежнего пренебрежения, которое мне было неприятно. — Он развелся со Светланой Ионовной, немного переживает, но уже успокоился. Помогает нам с Геной — у него здесь хороший знакомый главный целитель.
— Почему ты тогда плачешь? — я погладил ее чуть растрепанные волосы.
— Не, знаю… Потому, что вижу тебя. Потому, что радуюсь и сожалею из-за всего прежнего. Это сложно объяснить — слишком много всего поменялось. Все это время мы жили как в плохом сне. Хотелось всяких глупостей. Хотелось побольше для себя и ничего другим, даже самым близким. А ведь жизнь она другая. Настоящая жизнь, это когда ты кому-то нужен и можешь делать что-то полезное. Гера больше не сердится на меня. Мне даже кажется я с ней в хороших отношениях. Она со мной больше ни разу не говорила с тех пор, но в ее храме у алтаря я чувствую ее. И точно знаю, что она ко мне как-то особо расположена. Боги, Саш, бывают строги, но умеют прощать, — она неожиданно оторвалась от меня, повернулась к Ковалевской и сказала: — Оль, прости.
— За что? — не поняла княгиня.
— Не знаю. Что я так с Сашей. Что расплакалась при вас, — баронесса достала платок из кармана и промокнула им слезы. — Идемте. Гена вас очень ждет. Он с утра в отличном настроении, потому что знает, что вы придете.
Госпожа Евстафьева поспешила открыть дверь. Родерик, наверное, слышал наш разговор, происходивший в коридоре. Едва дверь в палату открылась, он засуетился, попытался привстать, упираясь левой рукой, правой хватаясь за поручень кровати. Глаза мага счастливо засветились тем светом, который мог видеть и понять из нас всех только я.