— Наташ, есть такое древнее правило: любовь земная и небесная — эти чувства должны быть раздельно. Мы сейчас на земле, и не важно в эту минуту, что там на небесах. Встречный вопрос: а ты своего Рыкова не боишься? Такое ощущение, будто ты, наоборот, стараешься бросить ему вызов, — заметил я, вспоминая все ее высказывания относительно Гермеса Степановича и последнюю сцену, разыгранную после слов Бабского, Рыков приставил его следить за женой. Поскольку губы Наташа подставлять не желала, я впился в ее шейку, и очень похоже, что это место у баронессы было особо чувственным.
— М-м… Ну не надо так, ваше сиятельство. Не надо меня сейчас искушать, — отозвалась она, ощущая мое растущее возбуждение. — Я не боюсь Гермеса — пусть он меня боится. Но я не хочу, чтобы обо мне дурно говорили в «Сириусе». Есть правила приличия. Тем более для замужней женщины. Из-за тебя я и так уже перешагнула через них несколько раз. Представляю, что будет после нашего возвращения!
— Бабский не скажет ни слова. Уж я смогу на него повлиять, — заверил я.
— Не надо влиять. Пусть поступает так, как ему велит совесть. Отпусти меня и пойдем. Они ждут, — Наташа тряхнула головой, роняя мне на лицо роскошные локоны. — Твоя Элиз, наверное, вся извелась.
— Ты ревнуешь к ней? — я не спешил ее отпускать.
— Идем, корнет! — она попыталась вырваться.
— Нет, сначала скажи. И скажи мне честно! — настоял я.
— Может еще на мне свой «Инквизитор» проверишь? — усмехнулась она. — Кстати, к своему стыду, я так и не поняла, как эта штука работает. Расскажешь потом?
— Наташ, не увиливай. Сначала ответь на мой вопрос. Ревнуешь к Элиз? — я отпустил ее, но придержал за руку.
— Да, ревную, — нехотя ответила она. — Теперь доволен?
— Очень! — на самом деле я был очень доволен ее ответом.
Когда мы добрались до клуба Хариса, на часах была половина одиннадцатого. Сразу подходить к входу мы не стали. Я расположился с Элизабет на лавочке в крошечном сквере на углу Элисан-стрит и Дастин-роуд. Штабс-капитан и поручик заняли лавочку напротив, получив от меня сразу несколько заданий, первое и самое важное из которых было: удержание ментального щита и повышение его плотности. Нам требовалось не позволить себя обнаружить менталистам герцога Уэйна и британским спецслужбам. О том, что нас очень энергично ищут, первым почувствовал Бабский.
Так же я поручил просканировать Бондаревой и Алексею Давыдовичу залы и комнаты клуба, чтобы понять, сколько там находится вооруженных людей, есть ли маги и, если есть каков их профессиональный уровень. Разумеется, все эти данные менталисты могли выхватить лишь в самых общих чертах и то условно. Но мне этого было достаточно, поскольку я собирался наложить полученные ими данные на то, что добуду сам. И мое сканирование должно было стать более точным, хотя и в ограниченном пространстве — до клуба от нас было не менее трех сотен шагов.
Прежде чем выйти на тонкий план, я еще раз оглядел здание, большое, семиэтажное, с ярко светящейся вывеской «Miko’s Dreams Club», вокруг которой вспыхивали и гасли туэрлиновые кристаллы. Сам клуб, занимал только два этажа и подвал. Выше располагался отель и несколько закрытых в позднее время офисов, судя по ряду темных окон.
— Полагаю, вот эти, что у входа, и есть те самые гориллы Хариса, — заметила Элизабет, поглядывая на трех рослых парней, куривших у приоткрытой двери. — Возможно, они фильтруют: не пускают всех подряд в клуб — вход только по клубным картам и для своих. За деньги тоже могут не пустить. Так часто было на Спитал-сквер, когда я училась в колледже. Клубных карт у нас не было, а за деньги не всякий раз пройдешь — клуб там был очень престижный, лишь для тех, то старше двадцати пяти и своего круга.
— Ты любила гулять по клубам? — полюбопытствовал я.
— Я была девочкой, падкой на соблазны, — рассмеялась Стрельцова. — Разве ты этого не знаешь?
— Знаю. Ты была милой развратницей. Один только Майк в твоей юности чего стоит, — я обнял ее, думая, как непостижимо изменилась Элизабет, если сравнивать ее с той стервозной сучкой, которую я затянул в подвал, чтобы там проучить.
Мне показалось, что сейчас на нас смотрит Наталья Петровна и ей очень не нравится то, что происходит между мной и Элизабет. Может это лишь показалось.
— У того, что в коричневой с нашивками кожанке точно есть пистолет или остробой, — заметила Стрельцова, прижимаясь ко мне и продолжая разглядывать парней у входа в клуб.
— У тебе прямо волшебное зрение, — согласился я.
— Как будем заходить: за деньги или положим их?
— Постараемся без шума, но если не получится, то… как говорится, сами напросились. И не спеши. Посидим минут пять в тишине, я просканирую, что там за черти и как они расположены, — сказав это, я плавно вышел на тонкий план.
Конечно, сначала в сферу моего внимания попала Элиз, я коснулся ее ментального тела там, где моей чеширской кошечке было приятно. Она явно почувствовала это и казалось сейчас замурлыкает.
Пошалив с Элиз, я расширил сферу внимания дальше. Теперь в ней была Бондарева и Бабский. До Наташи мое тонкое тело дотягивалось без особых усилий. Я коснулся ее и тут же услышал раздраженный возглас на ментальной волне: «Корнет! Что за нахальство! Не смей! Я работаю!».
«Дорогая, я тоже. Но работа приятнее, когда в ней можно немного пошалить», — ответил я. Оставил ее в покое и скачком расширил сферу внимания до входа в клуб. Разумеется, туда достигало только мое внимание, и воздействовать с такого расстояния на горилл Хариса я не мог. И не было в этом никакой необходимости.
Элизабет не ошиблась у того, что в кожанке имелся пистолет. У второго, который, курчавый африканец, тоже. Третий не был вооружен, но этот здоровяк обладал столь крупными кулаками и крепкими мышцами, что в случае рукопашки я бы очень не хотел попасть под его удар. Беззвучно, вяло во мне шевельнулась интуиция. Ее голос был на нижней границе восприятия. Я усвоил лишь одно: эти трое по-хорошему нас не пропустят. И на том спасибо — не придется лишний раз доставать бумажник.
Я расширил сферу внимания дальше, охватывая фойе, лестницу на второй этаж и сходящую в подвал. В подвале в двух огромных залах, как я догадался, и собиралась основная масса народа. Разумеется, я не мог видеть деталей, так как мы видим их, находясь в физическом теле: все, что воспринимается в сфере внимания — это лишь наши интерпретации физического мира, сливающееся с тонкими субстанциями. Однако, я легко разобрался с расположением залов и иных помещений клуба. Отметил для себя скопления людей, и кто из этих людей может представлять для нас опасность. Таковых здесь должно быть не мало: если Сладкий Харис здесь, то без сомнений у него многочисленная и опытная охрана.
И когда я уже заканчивал сканирование, постепенно сжимая сферу внимания, я вдруг почувствовал чье-то стремительное приближение слева — приближение не физическое, а именно на тонком плане. В следующий миг содрогнулся от резкого тычка.
Богиня исчезла. Елецкой казалось, что она вылетела в окно. Хотя на самом деле Гера ушла через портал. Только поднявшийся ветер покачивал занавеску и поскрипывал створкой окна. Елена Викторовна села в кресло, держа в правой руке дилдо и мысленно ругая себя. В какой-то миг ей захотелось выбросить в окно эту штуковину, доставившую ей столько удовольствий и страдания. Все же она это не сделала — положила ее на край стола и накрыла газетой, чтобы не забыть перед сном помыть в ванной.
Само появление Геры и все, что она сказала, представлялось графине еще более ужасным, чем несколько минут назад — ужасным по мере того, как Елецкая вспоминала и осознавала услышанное от Геры. Легкое опьянение, после возлияний с Евклидом, быстро развеялось и теперь мысли стали тяжелыми и болезненными. Ей кое-как удалось успокоить себя насчет Майкла, несколько раз повторив слова богини, что ее возлюбленный в безопасности и скоро выздоровеет. А мысли о Саше, наоборот, приходили все более тревожные, такие, что впору было хвататься за сердце. Особо Елецкая сожалела, что не расспросила Величайшую в подробностях о всем, что связано с сыном и Глорией. Сейчас сознание графини разрывалось от мысли, что Саша мог стать любовником императрицы при ее пока еще живом муже. Это казалось настолько невозможным, противоестественным, что Елецкая отказывалась это принять. Но, с другой стороны, Саша вполне мог так поступить. После того как в разум ее сына проник этот маг — Астерий, Саша изменился настолько, словно стал он совсем другим человеком. Каждый его поступок, едва ли не каждый шаг был связан с риском и событиями, прежде казавшимися невероятными. Даже то, что Артемида теперь покровительствовала ему, как никому иному из живущих, не слишком успокаивал Елену Викторовну.
Она открыла коробочку «Госпожа Аллои», отмечая, что стала слишком много курить и надо с этим заканчивать. Все-таки вязала тонкую длинную сигарету, сжала губами розовый кончик. Щелкнув зажигалкой, откинулась на спинку кресла и снова прикрыла глаза. После второй затяжки на ум пришла мысль, что может Гера не говорит ей всю правду. Или даже вовсе говорит неправду. Ведь известно, что боги далеко не всегда честны. Что если Величайшая слишком преувеличивает свои заслуги, чтобы тем самым бросить тень на Артемиду? Такое вполне возможно — ведь всем известно, какие противницы Артемида и Гера! Если так, то насчет столь опасных связей Саши и императрицы, Гера тоже могла весьма преувеличить с какой-нибудь пока неясной целью.
Стараясь не давать волю эмоциям, Елена Викторовна скурила треть сигареты, рассматривая нарисованную Герой ситуацию с разных сторон и решила, что она должна не ждать милость от Величайшей, а сама действовать ради своего сына. Действовать очень осторожно, так, чтобы не вызвать недовольство Геры, но при этом достаточно смело, чтобы помочь Саше выкрутиться из очень опасной ситуации с Глорией. В первую очередь следовало узнать, действительно ли между императрицей и Сашей что-то было.