Я подлетел ближе к столу, поглядывая на листок бумаги рядом с букетом. Читать чужие послания нехорошо, но я взял на душу этот грех. Все-таки послание Моей Маме — да, я сейчас по ощущениям во многом граф Елецкий — и я в ответе за маму, в ответе за ее счастье и горести.
«…еще раз! Леночка, пожалуйста, смилуйся! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Ты все знаешь, все понимаешь! Прошу, приезжай завтра к семи! Я приглашу только самых нам близких: Веселова с женой и Тимирязевых. И Талия обещала забежать на часик…», — прочитал я. Часть бумажного листка завернулась, и текста ниже я не видел, но не составило труда догадаться, что маму снова охаживает барон Евстафьев.
Елена Викторовна поднесла ко рту эйхос и продолжила наговаривать сообщение, которое минуту назад прервал мой слабый стук в дверь.
«Мне грустно, Евклид. Правда. И немного стыдно за то… То, что случилось в твой прежний визит. Я не имела права вести себя так с тобой. Эти поцелуи… Ну зачем я позволила! Ругала себя весь вечер и сегодня. Теперь не знаю. Ничего не знаю. Быть может, приеду. Пожалуйста, не дави на меня. Дай возможность разобраться мне с собой и со всем этим, что на меня свалилось. Если бы ты знал, что у меня на душе!.. Майкл и Саша!.. Это все так серьезно! Ты даже понятия не имеешь какие события происходят вокруг меня, и я тебе не могу сказать. Пока не могу, хотя ты мой большой друг. Прости, но пока так! В общем, я ничего не обещаю. Завтра решу. Спокойной тебе ночи!», — графиня нажала боковую пластину и отложила эйхос.
А я еще с минуту висел в задумчивости рядом с ее письменным столом, нюхая табачный дым. Да, нюхая, не имея органов обоняния. Вот такая новая, странная для меня реальность: мама целовалась с Евклидом… Неужели она разуверилась, что я верну Майкла? Этого не может быть! У нее просто не было времени усомниться, что барон Милтон вернется, ведь я обещал ей перед вылетом в Лондон. Может все это последствия интриг Геры? Ведь Гера была у нее! Что же такое эта божественная сука сказала графине?
«Мам…», — произнес я ментально, едва слышно, чтобы не напугать ее. Я знаю, что у Елены Викторовны не так хорошо с ментальным восприятием, как у Ольги или Талии, но она услышала с первого раза. Вздрогнула, повернула голову, поглядывая на дверь.
«Мам, ты только не пугайся. Это я, Саша…», — беззвучно произнес я.
— Саша? — она приподнялась в кресле, потом вскочила, испуганно оглядывая комнату.
Тут меня посетила скверная мысль: ведь графиня могла подумать, что явился призраком, потому как умер. И я поспешил заверить:
«Мам, у меня все хорошо. Не знаю, успела ли тебе передать это Артемида. Я просил ее, тебя навестить».
— Да, Саш! Да! Она была! Она и Афина! Я даже в обморок упала! Ты где сейчас? В комнате? Ты невидимый? Саш, где ты⁈ — она беспокойно искала меня взглядом.
«Мам, я сейчас появлюсь как призрак. Ты, пожалуйста, не пугайся. Помни: я — маг, и умею всякое. Спокойно! Это не страшнее, чем явление Небесной Охотницы», — заверил я и начал уплотнять тело, смещая астральную составляющую в видимую область.
Глаза Елены Викторовны расширились: едва она увидела мой силуэт, проступающий все яснее.
«Мам… Можешь меня потрогать. Только я наощупь почти никакой — чуть плотнее дыма от твоей сигареты. Обнимемся по-настоящему, когда вернусь из Лондона. Здесь я только на одну минуту. Просто хотел тебя видеть. Сказать, что у меня все хорошо. У Майкла были проблемы. Наверное, Артемида об этом говорила, но сейчас ему ничто не грозит», — беззвучно вещал я, а графиня стояла потрясенная, чуть бледная. И я, бросив на взгляд на букет роз, добавил: — «Мам, вижу у тебя цветы от Евстафьева. Имей в виду, Майкла я тебе обязательно верну. Сейчас заняться этим пока нет возможности, но в ближайшие дни займусь — хватит ему прохлаждаться в садах Геры!», — я улыбнулся. — «Поэтому Евклиду Ивановичу слишком много не позволяй. Хотя это целиком твое дело. В твои отношения я лезть не смею — лишь информирую, чтобы ты делала верные выводы. Да, кстати, знаю, Гера говорила с тобой! Ты ее особо не слушай! Если что-то не так сразу обращайся к Артемиде!».
— Да, Гера, Саш! Очень меня напугала и озадачила. И насчет тебя, и Майклом. А Евклид… Ну какие отношения? Эти отношения просто моя глупость. Хотя… Я… — она замялась, шагнула к столу и вдруг спросила: — Можно курить?
Вот тут я расхохотался, так что вокруг моего бесплотного тела шевельнулся воздух, пошел легкий ветерок. Ну что ее надоумило спрашивать меня об этой глупости? Она так взволнована, что думает, будто мне, призраку, повредит табачный дым.
— Ну-ка не смейся! — графиня притопнула ножкой. Вот теперь она была похожа на себя. — И хватит о всякой ерунде! Слушай, самое главное: Олечка тебя очень любит, и я очень надеюсь, что ваша свадьба скоро состоится. Это самое главное, Саша! Смотри, не наделай глупостей! Ты очень любишь их делать! Кстати, Оля присылала мне сообщение. Два раза. Один из Крыма и вот только что. Она уже в Москве. Вернулись всей семьей на похороны. Похороны послезавтра…
Мама хотела что-то сказать, но я ее прервал: «Какие еще похороны?».
— А ты не знаешь? Ах, ну да, там на Альбионе… — Елена Викторовна взяла дымящуюся сигарету, сжав губами фильтр, втянула в себя дым и, выдыхая его, произнесла: — Император умер… Как раз в эту минуту я была у Глории. Она плакала. Я даже не думала, что она его настоящему любила. Нашего Филофея многие любили. Почти все в России.
«Я не знал. Мы там в самом деле вне таких событий…», — мне тоже стало грустно, настолько, что громкий вопрос, тут же пришедший на ум, я задал не сразу. «Мам… Зачем тебя требовала Глория?», — настороженно спросил я.
— Она не требовала. Это я требовала пояснить, что происходит между ней и тобой. Пошла к ней и спросила. Саш, я боюсь за тебя: это очень, очень опасные, нехорошие отношения! Ты слышишь меня! — выдохнув густой дым, Елена Викторовна как-то быстро привыкла к моему призрачному состоянию и теперь вовсе была собой.
«Мам, кто это тебе сказал?», — спросил я, и тут же догадался: — «Гера! Какая же сука! Еще об этом кто-то знает? Обо мне и Глории! Кто⁈».
— Нет, она сказала только мне. Не думаю, что кто-то еще знает. Но она так намекнула, что это может докатиться до Ковалевских. Я очень боюсь, Саш. Ты же понимаешь, что тогда будет. Ну почему ты такой? Как это вообще могло случиться между вами⁈ — она нервно затянулась, выдохнула дым. — Ты же еще совсем мальчишка! Ты не понимаешь, что это значит! Она — императрица! Она старше меня! Саш! А у тебя Ольга! — начала сыпать она совсем пустыми аргументами и так громко, что я побоялся, голос графини могут услышать на лестнице.
«Мам, стоп! Все, все! Остановись! Давай так: я не лезу в твои отношения с Евклидом! И даже не намекаю, что у тебя Майкл! И ты, пожалуйста!.. Очень прошу, не лезь в мои отношения с женщинами, кто-бы они не были: княгини или императрицы! И прости, я не могу больше быть здесь: мне еще нужно повидаться с Ольгой!», — я подлетел к ней, обнял, насколько позволяли бесплотные руки и поцеловал ее в щеку.
Я подумал, что если этот диалог сейчас же не прервать, то он испортит настроение нам двоим, а я появился здесь точно не для этого.
— Княгиня, императрица, богиня… — проговорила Елена Викторовна, пытаясь тоже обнять меня. — Саш, ну, когда ты уже поумнеешь? Когда ты станешь хоть немного осторожнее? Я все знаю!.. Знаю, что у тебя уже ребенок, хотя ты еще сам ребенок!
Оп-ля! Вот это поворот! Я отлетел в сторону и с недоумением уставился на нее, гадая: у кого ребенок-то? Глория и Ковалевская отпадают. Ленская?
«Мам… О каком ребенке сейчас речь?» — беззвучно, но напряженно спросил я.
— О ребенке Артемиды! Самой Артемиды! У меня это до сих пор в голове не укладывается! И я в обморок упала, когда богиня мне призналась! — графиня энергично затушила сигарету.
Все, аллилуйя, можно выдохнуть! Хотя я в таком состоянии, когда как бы не дышится. Вообще-то, от Арти я такого не ожидал. Ну зачем подобные откровения⁈ Да еще с Еленой Викторовной! Нет, эти женщины вокруг меня словно сговорились! Артемида, Гера, Глория и мама!
«Мам, надеюсь, эта новость была приятной для тебя? Я про беременность Арти. Если ты это еще не поняла, то пойми: это очень хорошо. Только не говори об этом никому. Тем более Евклиду! Все, прости, но я полечу! Нужно поторопиться к Ольге!», — мне на самом деле стоило поторопиться: дело было не только в том, что Бондарева, Элиз и даже Бабский переживают за меня, но в том, что Наташе делить внимание на два тела не так просто. Все-таки это напряжение даже для опытного мага, а Бондарева все эти дни на пределе сил больше, чем любой из нас. — «Прости, но увы, пора!», — я еще раз обнял графиню, хотя мои объятия были легче прикосновения ветра. — «Надеюсь, дня через три, может, четыре вернусь и тогда обо всем поговорим. Ты, главное, не волнуйся! Помни, что со мной ничего не может случиться плохого!».
Сказав это, это я подлетел к открытому окну и просочился через штору в ночь.
Глава 15Шипы и лепестки
Мой путь лежал к ночному рынку на Нижегородской. Там до полуночи, а иногда позже продавали цветы. А цветы мне прямо крайне как надо бы! Урок Ковалевской, тот самый в первый вечер нашей близости, я помнил и в этот раз хотел оказаться безупречным. Этаким безупречным призраком, спешащим на свидание к своей невесте, о близости которого она даже не подозревала.
С цветочницами на Нижегородской я не ошибся: еще издали было видно, что сразу за святилищем Гермеса перед сквером царит ночное оживление. Там продавали горячую еду с лотков: шашлыки, кебабы и пирожки. Напротив шло пиво на розлив, вино в глиняных разовых стаканчиках. Возле криво припаркованных эрмиков собралась веселая и крикливая кампания.
Стремительный и невидимый я пролетел над ними к первому цветочному павильону. Подлетел и завис над ведрами и широкими вазами, источавшими головокружительные ароматы роз, всяких иных цветов, выбор которых здесь имелся богатый. Завис я с пониманием, что сейчас мне придется совершить банальное воровство. Я был бы и рад заплатить, но у призраков редко водятся при себе деньги. Оставалось мысленно пообещать, что следующий раз, когда я окажусь в этом месте и буду во плоти, то рассчитаюсь с продавщицей сполна. Я уплотнил обе руки и принялся выдергивать из ведра розовые и белые розы. Хотя в иных жизнях подобное в том же самом зыбком теле я делал много раз, задача эта оказалась непростой: розы были крупные с длинными мясистыми стеблями. Вдобавок, мокрые, что придавало им дополнительный вес. Вытянув четыре штуки, я понял, что мне уже тяжело, а пятая для призрака может стать вовсе неподъемным грузом.