— Да, демон. Мне придется смириться с ролью простого наблюдателя, — с грустью в глазах Стрельцова кивнула.
«Нет, Элиз, ты наблюдатель лишь до тех пор, пока я не найду Майкла и не приведу его к тебе. А вот дальше может потребоваться твоя помощь. Хотелось бы верить, что до этого не дойдет. И знаешь еще что…», — у меня эта мысль вертелась в голове со вчерашнего дня. Я не хотел говорить о ней Элизабет, но сейчас решился. В подобный исход верилось с трудом, но если вдруг, то стоило англичанку подготовить.
Она ждала, вопросительно глядя на меня.
«Может случиться так, что Майкл сам не захочет с нами идти», — беззвучно сказал я.
— Как такое может быть⁈ — произнесла Стрельцова.
Хотя я не слышал звуки обычным для человека образом, я понял, что сказала она это недопустимо громко. Даже выкрикнула.
«Тише, дорогая. Спокойнее. Это лишь очень маловероятная версия. Но такое тоже надо иметь в виду. Подумай сама: Гера очень красивая женщина — богиня. Она может его очаровать. А еще его может очаровать обещание вечной жизни, которую она может ему дать», — я не стал объяснять Элизабет подробности о «Камнях Нового Бога» — она уже знала об этих артефактах и их назначении, и должна была меня понять, что Гера может потратить один из камней на Майкла. Хорошо это или плохо для нас всех — вопрос очень спорный. Для моей мамы точно плохо. Для нее это станет серьезным ударом. И для меня плохо — я не исполню обещание, данное ей. — «Идем поскорее», — поторопил я, подумав, что мы не можем сейчас терять время даже на такие важные разговоры.
Когда мы выбрались из леса, справа от нас открылся вид на горы и розовые скалы, обрамлявшие долину. Дворец Геры белел менее чем в полукилометре, на возвышенности, куда вела кипарисовая аллея.
«Жди меня там», — я указал Стрельцовой на густые кусты жасмина, покрытые белыми цветами. — «Постарайся, не выдать себя».
Элизабет крадучись за редким кустарником направилась туда. Разумеется, ее здесь не могли принять за чужую лазутчицу. Ведь никому бы и в голову не пришло бы, что во владения богини мог проникнуть кто-то посторонний из людей. Но могли подумать, что Элиз — девушка из людских поселений, которые существовали почти в каждом владении богов. Приближаться к божественному жилищу таким людям запрещалось, без особых на то разрешений.
Став невидимым и изменив свои тонкие тела до удобного для меня состояния, я направился дальше. Теперь требовалась самая малость: найти Майкла и сообщить барону, что его ждет Элизабет. И была при этом сложность: услышит ли Майкл мою ментальную речь? У его сестры поначалу не ладилось с восприятием ментальных обращений. Как с этим у ее брата, мне предстояло выяснить.
— Теперь ты понимаешь, что значит быть богом? — Гера с улыбкой смотрела на барона Милтона. После прошедшей ночи Величайшей, пришла на ум даже такая глупость, будто она влюбилась и ей не нужен никто, кроме этого смазливого англичанина. Правда, за тысячи лет богиня сполна познала, как переменчивы ее желания, и понимала, что эта странная мысль — не более, чем очередной каприз. Сегодня ей хочется Майкла Милтона, а завтра с тем же пылом пожелает вернуть графа Оршанского — его с наступлением ночи Гера отправила на землю, прямо в объятия графини Оршанской.
— Да, Величайшая, я понимаю. Хотя далеко не все. Наверное, чтобы понять незначительную часть божественного, мне потребуются многие годы. И даже тогда я не смогу полностью понять это, пока остаюсь человеком, — ответил Майкл, отправив в рот имбирное печенье — вот оно в самом деле было божественным. Подобного барон никогда прежде не ел: помимо имбиря и миндаля, в этой сладости сложился такой интересный букет ароматов и вкусов, что Майкл не брался предположить из чего сделано такое угощение. — Мне очень нравится пахлава, чай и вино, и это печенье. Еда за твоим столом всегда божественна. Божественен дворец и виды из него в любую сторону, — барон повернулся к сияющим вершинам гор и скалам, имевшим невозможный розовый оттенок. Ниже их сияли крупные разноцветные кристаллы, что делало открывающийся пейзаж неземным и во истину волшебным.
— Майкл, это все не так важно. Я думала, ты будешь восхищаться не печеньем, а мной, — произнесла Гера, по-прежнему оставляя на лице безмятежную улыбку.
— Разве я могу не восхищаться тобой? Все вокруг, вся эта красота — лишь проявление тебя. Все это — только тень твоей красоты, — произнес барон Милтон, одновременно думая, как сложно бывает с женщинами. В его жизни их было так много. Если не считать Джулии Эванс — его возлюбленной на последнем курсе университета и еще одной дамы в Риме, но со всеми остальными ему было очень непросто. Даже с графиней Елецкой. И с Элизабет, если только он может называть сестру «своей женщиной» — все-таки с Элиз у него были особые отношения. Настолько яркие и безумные, что… Он побоялся бы сейчас о них вспоминать. Побоялся бы еще потому, что барону казалось Гера слышит его мысли, как бы он не пытался их скрыть.
— Майкл, о чем ты сейчас думаешь? О чем, сидя рядом со мной? — Величайшая взяла его руку и приблизила свое лицо к его лицу, заглядывая в серые, красивые глаза барона Милтона. — Уж не о графине Елецкой? А может ты думаешь о своей сестре? Граф Елецкий знает, что она была твоей первой женщиной?
— Гера… — Майкл впервые называл ее так. В его душе зачался протест. Зачем, она снова касается его прошлого, причем тех сторон, которые вызывают самые бурные эмоции? — Может не стоит сейчас трогать Элизабет? Она моя сестра, и я ее люблю как сестру.
— У вас, людей такие отношения считаются предосудительными. К этому есть причины — они в рождающихся потом детях. У нас же, богов, такие отношения вполне естественны, — Величайшая не стала говорить ему, что ее первый муж — Зевс, был ей родным братом. Об этом и так знали все люди. — Если ты считаешь, что тебе так важна Элизабет, я могу устроить вам встречу. Могу даже сделать так, что ты будешь видеться с ней часто. Может быть, каждый день.
Конечно, барон Милтон очень хотел видеть Элизабет, но сейчас его что-то насторожило в вопросе богини. Он всегда старался отвечать Гере с осторожностью, потому как убедился на примере графа Оршанского, что глуповатое поведение и речи раздражают богиню. Не то, чтобы Майкл собирался во всем угождать хозяйке, но пока он чувствовал себя гостем — слишком гостем — и не хотел переступать сложившийся уклад.
— Конечно, я бы хотел видеть Элиз. Если ты сочтешь возможным устроить мне встречу с ней, я был бы очень рад, — ответил Майкл, чувствуя при этом напряжение и сделав несколько глотков чая.
— Думаю, я смогу тебе с этим помочь. Я хочу, чтобы тебе, барон, было хорошо со мной. И хочу, чтобы ты из барона, вырос до бога, — Гера почувствовала стремительное движение в непроявленном — так быстро перемещаться на подлете мог только Гермес.
Между двух колонн с позолоченными капителями вспыхнул голубой свет. Сияющий овал, рассекла трещина, вмиг расширилась, впуская крылатого бога.
— Хайре, Величайшая! Виноват, что потревожил. Оторвал от столь важного дела, как чаепитие с человеком! — Вестник рассмеялся. — Но, понимаешь ли, неотложное. Афина взбаламутила всех рассуждениями о… — Гермес поднял указательный палец, украшенный синим перстнем, — О «Камнях Новых Богов». Представляешь? Понятия, не имею, что ей нужно, и что она знает о твоей коллекции, но есть опасения, что тебе придется кое-что разъяснять. Чем раньше ты появишься во Дворце Славы, тем лучше. Пока Арету можно унять. Да, кстати, у нее тоже есть такой Камень!
— У нее есть «Камень Нового Бога»? — Гера даже привстала. Из сказанного Гермесом ее заинтересовали лишь последние слова. — Сука!.. — прошептала, Величайшая. — Она всегда была хитрой и подлой сукой! Откуда у нее Камень⁈ И что она хочет?
— Не могу знать, Величайшая. Появилась недавно и наговорила такого, что всех нас запутала, — лучше спроси у нее сама.
— Хорошо, Крылатый, я скоро прибуду! Пожалуй, даже прямо сейчас, — бросив на подушки полотенце, жена Громовержца вышла из-за стола. — Жди меня здесь, Майкл! Можешь поплавать в бассейне. Я скоро вернусь, — пообещала богиня и легким движением руки открыла портал.
Когда Гера исчезла, англичанин почувствовал облегчение. И при этом подумал, что ему становится очень сложно понять самого себя. Мыслей и желаний в последние дни выросло так много, что они превратились в дремучий лес. Когда Майкл Милтон оставался наедине с собой он блуждал по этому лесу и заблудился в нем. Теперь он не знал, куда идти, не знал, к чему стремиться, и что он на самом деле хочет. Если совсем недавно он хотел лишь одного: вернуться в Москву и увидеть графиню Елецкую, то теперь… Как он может появиться перед ней, даже если бы Гера дала ему такую возможность? Что он скажет Елене Викторовне, после всего того, что было с ним? Тем более, после того, что было между ним и Синди, и между ним и самой Герой! И вообще, вернуться в Москву, это значит навсегда отказаться от небесной жизни, похожей на сладкий сон — сон волшебный и вечный! А то, что случилось между ним и Герой вчера в бассейне, и минувшей ночью в ее спальне!.. Он чувствовал богом. Самым высоким из богов! Как иначе, если он обладал самой Величайшей⁈ Она угадывала его желания, и страсть между ним и богиней была такой, что казалось они оба сгорят в нескончаемом пламени наслаждения.
Но, с другой стороны, кем он, Майкл Милтон, стал после этого? Он предал женщину, которую любил. Женщину, которая тоже любила его и сделала для него так много. Это граф Елецкий может рассуждать, что земная любовь отдельно, а небесная отдельно. Граф Елецкий может делить свою любовь на множество частей, при этом необъяснимым волшебством ни ода из этих частей не оказывается меньше некогда целого. Уж об этом Александр Петрович как-то рассказывал Майклу, хотя британец не слишком понял его духовную математику. И ему, Майклу Милтону, такое не только непонятно, но и недоступно.
Имелось еще кое-что, лежавшее камнем на душе англичанина. Когда Гера находилась рядом, он чувствовал не только серьезное нервное напряжение, но еще тяжесть. Тяжесть такую, словно на него кто-то надевал невидимые стальные оковы, к которым нельзя привыкнуть никогда. Вчера вечером, оставшись один, Майкл особо долго думал над этим. Он представил: если случится так, слова Геры окажутся не шуткой, и она в самом деле сделает из него бога, то нужна ли ему вечность в этих оковах? Вечность в постоянном напряжении и с тем камнем на душе, к которому нельзя привыкнуть. Быть может лучше короткая человеческая жизнь с обычным земным счастьем? Пусть даже счастьем таким, за которое надо побороться. Пока ответы на эти вопросы Майкл не знал. Они были слишком мучительны, когда он обращался к ним. И на них надо было бы найти ответ. Но как?