Вдохновленный этим, я воспарил над лесом. Поднялся еще выше, купаясь в серебряном свете луны.
Ночь только наступала, но надо мной успело высыпать множество звезд. Рядом пролетел филин. Чтобы вернуться в свое тело, мне вовсе не обязательно было преодолевать весь долгий путь через Лондон. В квартиру на Кэмброк-роуд 112 я мог переместиться практически мгновенно. Скучал ли я по телу графа Елецкого? И да, и нет. Хотелось еще немного полной свободы, той которая была у меня сейчас. А еще мне захотелось увидеть Ольгу и маму, Артемиду и… представьте себе, Ленскую. И если с Ольгой все сложнее: она в Крыму — не знаю точно, где — то с Еленой Викторовной все просто. Ну что может быть проще, чем воскресить в памяти образ собственного дома и своей комнаты? Твой дом и твоя комната и есть самый надежный якорь, который позволит моему бесплотному духу переместиться в желаемое место мгновенно.
Я это тут же сделал. В первые мгновения показалось, что ветер засвистел в ушах. Да, ушах, которых у меня сейчас не было. Это лишь иллюзия, которая живет в нас даже после смерти, как память о прежних ощущениях, о реакциях тела, глубоко отпечатавшихся в нашем ментале, ставших его неотрывной частью. Иногда, будучи вне тела, мне нравится переживать это несуществующее, играть им, наслаждаясь иллюзией ощущений. Скажу вам, даже после смерти, таким образом можно пить чай или вино, будто бы лакомиться любимыми блюдами и чувствовать их вкус. Я люблю эти игры, потому что я вообще люблю игры. Важно, лишь понимать, что это игра, чтобы не надурачить самого себя.
Я влетел в окно собственной комнаты и рассмеялся. Мне было приятно. Мне было весело и легко. Мой дух был на подъеме, по тысяче очевидных и неизвестных причин. Я глянул на часы: без пятнадцати одиннадцать. В этом мире между московским временем и лондонским разница два часа. Без сомнений и Бондарева, и Стрельцова волнуются за меня, но пусть потерпят немного еще, ведь у меня есть не менее близкие люди, которым я могу сейчас сделать приятное, передать ту весть, что сделает их настроение таким же высоким, как и мое в данный момент.
Пройдя сквозь запертые двери я направился по коридору, едва касаясь ногами ковровой дорожки. Пусть вас не вводит в заблуждение слово «ногами» — попросту я придал своему невидимому телу более привычную форму. Прежде, чем войти в покои графини, я собирался привычным движением постучать в дверь. И постучал: полезные привычки не следует отменять даже призраку. Я уплотнил кулак правой руки и трижды стукнул им выше дверной ручки. Вышло не слишком убедительно, но все же звук вполне походил на стук. Слабый стук, будто кто-то шлепнул рукой, завернутой во что-то мягкое. После чего я влетел в комнату Елены Викторовны.
Она сидела за письменным столом и настороженно поглядывала на дверь. Рядом с мерцавшим экраном коммуникатора стояла пепельница дымящейся сигаретой и там же лежала огромная охапка чайных роз. Вот так… У мамы появился воздыхатель?
Я подлетел ближе к столу, поглядывая на листок бумаги рядом с букетом. Читать чужие послания нехорошо, но я взял на душу этот грех. Все-таки послание Моей Маме — да, я сейчас по ощущениям во многом граф Елецкий — и я в ответе за маму, в ответе за ее счастье и горести.
«…еще раз! Леночка, пожалуйста, смилуйся! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Ты все знаешь, все понимаешь! Прошу, приезжай завтра к семи! Я приглашу только самых нам близких: Веселова с женой и Тимирязевых. И Талия обещала забежать на часик…», — прочитал я. Часть бумажного листка завернулась, и текста ниже я не видел, но не составило труда догадаться, что маму снова охаживает барон Евстафьев.
Елена Викторовна поднесла ко рту эйхос и продолжила наговаривать сообщение, которое минуту назад прервал мой слабый стук в дверь.
«Мне грустно, Евклид. Правда. И немного стыдно за то… То, что случилось в твой прежний визит. Я не имела права вести себя так с тобой. Эти поцелуи… Ну зачем я позволила! Ругала себя весь вечер и сегодня. Теперь не знаю. Ничего не знаю. Быть может, приеду. Пожалуйста, не дави на меня. Дай возможность разобраться мне с собой и со всем этим, что на меня свалилось. Если бы ты знал, что у меня на душе!.. Майкл и Саша!.. Это все так серьезно! Ты даже понятия не имеешь какие события происходят вокруг меня, и я тебе не могу сказать. Пока не могу, хотя ты мой большой друг. Прости, но пока так! В общем, я ничего не обещаю. Завтра решу. Спокойной тебе ночи!», — графиня нажала боковую пластину и отложила эйхос.
А я еще с минуту висел в задумчивости рядом с ее письменным столом, нюхая табачный дым. Да, нюхая, не имея органов обоняния. Вот такая новая, странная для меня реальность: мама целовалась с Евклидом… Неужели она разуверилась, что я верну Майкла? Этого не может быть! У нее просто не было времени усомниться, что барон Милтон вернется, ведь я обещал ей перед вылетом в Лондон. Может все это последствия интриг Геры? Ведь Гера была у нее! Что же такое эта божественная сука сказала графине?
«Мам…», — произнес я ментально, едва слышно, чтобы не напугать ее. Я знаю, что у Елены Викторовны не так хорошо с ментальным восприятием, как у Ольги или Талии, но она услышала с первого раза. Вздрогнула, повернула голову, поглядывая на дверь.
«Мам, ты только не пугайся. Это я, Саша…», — беззвучно произнес я.
— Саша? — она приподнялась в кресле, потом вскочила, испуганно оглядывая комнату.
Тут меня посетила скверная мысль: ведь графиня могла подумать, что явился призраком, потому как умер. И я поспешил заверить:
«Мам, у меня все хорошо. Не знаю, успела ли тебе передать это Артемида. Я просил ее, тебя навестить».
— Да, Саш! Да! Она была! Она и Афина! Я даже в обморок упала! Ты где сейчас? В комнате? Ты невидимый? Саш, где ты⁈ — она беспокойно искала меня взглядом.
«Мам, я сейчас появлюсь как призрак. Ты, пожалуйста, не пугайся. Помни: я — маг, и умею всякое. Спокойно! Это не страшнее, чем явление Небесной Охотницы», — заверил я и начал уплотнять тело, смещая астральную составляющую в видимую область.
Глаза Елены Викторовны расширились: едва она увидела мой силуэт, проступающий все яснее.
«Мам… Можешь меня потрогать. Только я наощупь почти никакой — чуть плотнее дыма от твоей сигареты. Обнимемся по-настоящему, когда вернусь из Лондона. Здесь я только на одну минуту. Просто хотел тебя видеть. Сказать, что у меня все хорошо. У Майкла были проблемы. Наверное, Артемида об этом говорила, но сейчас ему ничто не грозит», — беззвучно вещал я, а графиня стояла потрясенная, чуть бледная. И я, бросив на взгляд на букет роз, добавил: — «Мам, вижу у тебя цветы от Евстафьева. Имей в виду, Майкла я тебе обязательно верну. Сейчас заняться этим пока нет возможности, но в ближайшие дни займусь — хватит ему прохлаждаться в садах Геры!», — я улыбнулся. — «Поэтому Евклиду Ивановичу слишком много не позволяй. Хотя это целиком твое дело. В твои отношения я лезть не смею — лишь информирую, чтобы ты делала верные выводы. Да, кстати, знаю, Гера говорила с тобой! Ты ее особо не слушай! Если что-то не так сразу обращайся к Артемиде!».
— Да, Гера, Саш! Очень меня напугала и озадачила. И насчет тебя, и Майклом. А Евклид… Ну какие отношения? Эти отношения просто моя глупость. Хотя… Я… — она замялась, шагнула к столу и вдруг спросила: — Можно курить?
Вот тут я расхохотался, так что вокруг моего бесплотного тела шевельнулся воздух, пошел легкий ветерок. Ну что ее надоумило спрашивать меня об этой глупости? Она так взволнована, что думает, будто мне, призраку, повредит табачный дым.
— Ну-ка не смейся! — графиня притопнула ножкой. Вот теперь она была похожа на себя. — И хватит о всякой ерунде! Слушай, самое главное: Олечка тебя очень любит, и я очень надеюсь, что ваша свадьба скоро состоится. Это самое главное, Саша! Смотри, не наделай глупостей! Ты очень любишь их делать! Кстати, Оля присылала мне сообщение. Два раза. Один из Крыма и вот только что. Она уже в Москве. Вернулись всей семьей на похороны. Похороны послезавтра…
Мама хотела что-то сказать, но я ее прервал: «Какие еще похороны?».
— А ты не знаешь? Ах, ну да, там на Альбионе… — Елена Викторовна взяла дымящуюся сигарету, сжав губами фильтр, втянула в себя дым и, выдыхая его, произнесла: — Император умер… Как раз в эту минуту я была у Глории. Она плакала. Я даже не думала, что она его настоящему любила. Нашего Филофея многие любили. Почти все в России.
«Я не знал. Мы там в самом деле вне таких событий…», — мне тоже стало грустно, настолько, что громкий вопрос, тут же пришедший на ум, я задал не сразу. «Мам… Зачем тебя требовала Глория?», — настороженно спросил я.
— Она не требовала. Это я требовала пояснить, что происходит между ней и тобой. Пошла к ней и спросила. Саш, я боюсь за тебя: это очень, очень опасные, нехорошие отношения! Ты слышишь меня! — выдохнув густой дым, Елена Викторовна как-то быстро привыкла к моему призрачному состоянию и теперь вовсе была собой.
«Мам, кто это тебе сказал?», — спросил я, и тут же догадался: — «Гера! Какая же сука! Еще об этом кто-то знает? Обо мне и Глории! Кто⁈».
— Нет, она сказала только мне. Не думаю, что кто-то еще знает. Но она так намекнула, что это может докатиться до Ковалевских. Я очень боюсь, Саш. Ты же понимаешь, что тогда будет. Ну почему ты такой? Как это вообще могло случиться между вами⁈ — она нервно затянулась, выдохнула дым. — Ты же еще совсем мальчишка! Ты не понимаешь, что это значит! Она — императрица! Она старше меня! Саш! А у тебя Ольга! — начала сыпать она совсем пустыми аргументами и так громко, что я побоялся, голос графини могут услышать на лестнице.
«Мам, стоп! Все, все! Остановись! Давай так: я не лезу в твои отношения с Евклидом! И даже не намекаю, что у тебя Майкл! И ты, пожалуйста!.. Очень прошу, не лезь в мои отношения с женщинами, кто-бы они не были: княгини или императрицы! И прости, я не могу больше быть здесь: мне еще нужно повидаться с Ольгой!», — я подлетел к ней, обнял, насколько позволяли бесплотные руки и поцеловал ее в щеку.