— К вам, Александр Петрович! — еще издали огласил императорский конфидент. — Свыше сказали, что вас никак нельзя оставлять без охраны, так что, — подойдя ко мне почти вплотную, он шепнул: — Распоряжение самого цесаревича. Тут уж не поспоришь. Они вам мешать не будут. Тихонько расположатся, не нарушая вашего спокойствия. Это… Знакомьтесь, — Варшавский указал на старшего видом мужчину, чуть седоватого, длинноволосого. — Багрицкий Лев Львович. Маг. Один из наших лучших.
Я шагнул к нему, заглянул в его бледно-голубые глаза, хитрые, с редкими желтоватыми крапинками. Назвался, пожал его крепкую сухую руку. Затем познакомился с другими: Иваном Борцовом, Станиславом Лесиным, Знаменским Сергеем и Кузнецовым. Сказал, где удобнее расположиться и попросил на второй этаж без моего распоряжения не подниматься. Едва закончив с ними краткую беседу, увидел Элизабет, ведущую ко мене Ленскую. Актриса шла, чуть опустив голову, как-то медленно и невесело.
Дам обогнал какой-то шустрый паренек. Как я понял в следующую минуту, один из людей Варшавского. При мне он доложил Елисею Ивановичу, что наш дворецкий в очень тяжелом состоянии, лежит в Палаты Спасения на Нижегородской: дальше везти старика не рискнули — мог умереть по пути. Из наших охранников выжил только Денис, но и его состояние тяжелое, много ожогов и ран.
— Ну вы, Александр Петрович, сам поняли — дела с вашими людьми обстоят, увы, так, — выслушав доклад посыльного, Варшавский повернулся ко мне. — По похищенному у вас, — он покрутил пальцем, как бы намекая на наборник сейфа. — Увы, пока безрезультатно. Ищем изо всех сил, — он жестом попросил отойти меня в сторону, так, чтобы нас не слышали другие.
Отходя, я встретился взглядом с Ленской. Актриса будто засмущалась, отвернулась.
— Это очень серьезно, если они все-таки уйдут со всеми вашими ценностями? Как я понял там перевод Свидетельств? — негромко спросил граф Варшавский. — Понимаете ли, Денис Филофеевич очень волнуется по этому вопросу. Ведь с сегодняшнего дня уже начата подготовка к экспедиции.
— С содержимым сейфа серьезно, но не так чтобы критично. Перевод выполнен более, чем на 90%. Осталось выяснить кое-какие детали. Я надеялся, что там, в Свидетельствах будут числовые координаты, а не только указания на ориентиры по местности. Вы же понимаете, что за это огромное время, даже горы не могут быть точным ориентиром, — ответил я, ковырнув ногой золу. — Но вы, Елисей Иванович, все же успокойте цесаревича. Несмотря на неприятнейшую кражу, мы доберемся до цели. Есть у меня кое-какие соображения, — я не стал говорить, что они снова связаны с визитом в Лондон. Только в этот раз, я мог совершить его налегке, взяв в помощники лишь моего нового приятеля — Нурхама Хоргема Райси.
— Не буду допытываться, что и как. Если что от меня требуется, говорите в любое время дня и ночи. И не буду вас задерживать, — сказал Варшавский, отвесил легкий поклон и направился к тому месту, где прежде была входная дверь.
Нравится он мне: на редкость понятливый человек, умеющий организовать все так, что всегда приятно удивляешься его работе.
Он ушел, и я решил временно отодвинуть дела в сторону: настало время разговора с изменницей Ленской.
— Здравствуй! — сказала она, когда я подошел ближе. — Саш, я соболезную. Была так напугана, когда Элиз сказала… Главное, что с тобой все в порядке. И с мамой, — добавила она, глядя на меня своими невинными, бледно-голубыми глазами, которые меня по-прежнему очень дразнили.
— Спасибо, дорогая, — я взял ее ладошку и почти по-дружески помял в своей руке.
— Если деньги нужны, могу тебе дать. У меня сейчас огромные гонорары. Тысяч тридцать вполне могу дать, — актриса неожиданно цепко схватилась за мою руку.
— Свет… — я улыбнулся. — Добрая ты девочка. В этом я не сомневался. Деньги у меня все забрали из сейфа, но это мелкая проблема. Ведь есть кое-что в банке, так что не нищенствую. Идемте на кухню. Чай с блинчиками или можно что-то посерьезнее.
Не ожидая возражений и не отпуская руки виконтессы, я потянул ее за собой. Элизабет поспешила следом.
— Демон, — произнесла Ленская, она назвала так меня впервые, подражая своей подруге, я даже замедлил шаг, от неожиданности. — Нам нужно серьезно поговорить, — продолжила она.
— Давай, раз нужно, — согласился я, открывая дверь.
Наша столовая и подсобные помещения в этом крыле дома не пострадали после ночных неприятностей, если не считать выбитых стекол и сломанной рамы.
— Ксюш! — крикнул я служанке. — Ксюша!
Рыженькая толстушка появилась почти сразу. Хотя она ночевала у нас в эту ночь, Ксении повезло: мерзавцы Уэйна не добрались до хозяйственного крыла дома.
— Да, ваше сиятельство, — выбежав, служанка согнула колени в книксене.
— Ксюш, сделай нам чай на троих или… — я повернулся к Стрельцовой и Ленской. — Или дамы желают кофе?
— Кофе, — решила Элизабет.
— Я буду то, что и Александр Петрович, — высказалась Ленская.
Что это было? Великолепное подхалимство. Да еще сказанное такой интонацией, словно у нас с ней одна душа на двоих.
— Ксюш, и чай, и кофе, и твои вкусные блинчики. Чего-нибудь еще к ним, — я махнул рукой, отпуская служанку.
Когда Ксения ушла, наступила на некоторое время тишина, пока я не отодвинул стул и не сказал:
— Ну, говори, Свет. Ты же сказала, что желаешь что-то обсудить.
— Да, Саш. Знаешь, как мне тяжело? — она присела со мной рядом. — Ты меня мучаешь своим молчанием. Зачем ты так поступаешь со мной? Элизабет тебя просила за меня, а ты все равно будто…
Я молчал. Она прекрасно знала причину, почему я не отвечал на ее сообщения. Ей нужно-то всего было: сказать Денису Филофеевичу, что она — моя женщина. Впрочем, эти условия давно устарели. После того как я видел ее вместе со Степой Бариновым, не думаю, что ей стоит оповещать цесаревича, будто она моя.
— Тебе так все равно, Саш? Ты меня больше не любишь? — она наклонилась ко мне, заглядывая в глаза.
Любишь — не любишь, этот вроде бы простой вопрос, иногда бывает таким сложным. Я задал ей встречный вопрос, уже предполагая ответ:
— Свет, а давай начнем с тебя? А ты меня любишь? Давай честно, загляни в себя. И вспомни, как мы с тобой расставались, когда я улетал на Карибы.
— Да, я тебя люблю! Иначе я бы не подбегала у эйхосу при каждом писке, не думала бы о тебе перед сном! — с жаром ответила она. — Я даже на сцене думаю о тебе! Один раз в третьем акте «Олимпийцев» назвала Орфея Сашей. Представь себе! Все зрители слышали!
— Замечательно. А кого ты больше любишь: меня или графа Баринова? — теперь я тоже захотел заглянуть ей в глаза.
Ленская вряд ли ожидала такой вопрос. Ее лицо залилось румянцем. Не сразу. Сначала порозовели ее щеки, потом подбородок и нос. А губы при этом стали бледнее.
— Я так и поняла… — наконец выдавила она, это был ты. — Ты ронял лепестки красной розы ночью возле моего дома. Потом упал сломанный цветок. Не знаю, как это возможно, но я почувствовала, что это был ты. Я знала, Саш! Меня даже затрясло, когда я зашла в подъезд и начала осмыслять случившееся. Я понимала, что никакие боги так не могут сделать — только ты!
— Саш, прости ее, — Элизабет, стоявшая рядом, присела напротив меня. — Света… она особенная, как ты. У нее сложная душа. У нее запросы не такие, как у обычной женщины.
Как интересно! Адвокат Стрельцова говорит почти теми же словами, которыми меня Ольга Борисовна защищала перед Денисом. На миг у меня перед глазами будто возникла та сценка, сразу после ссоры с Рыковым, когда моя невеста отстаивала перед цесаревичем мое право на любовные вольности.
— Повтори это еще раз, Элиз, — попросил я. Стрельцова нахмурилась, не совсем понимая меня. — Повтори, что ты только что сказала, — настоял я.
— Демон мой, не будь таким сердитым. Света, она особенная. Иногда ее трудно понять, иногда ей нужно гораздо больше, чем другим. Она во многом похожа на тебя. Пожалуйста, будь к ней снисходителен, — попросила баронесса.
— Свет, ты спала с Бариновым? — я хотел было достать сигарету, но в этот момент дверь на кухню открылась: вышла Ксения с большим подносом.
Мы все замолчали, глядя как служанка расставляет на столе чашки и вазочки со сладким.
— Ваше сиятельство, вы не сказали блинчики какие желаете. Есть с мясом, есть с грибами, можно с красной икрой, — сказала Ксения, поставив в центре стола фарфоровый китайский чайник.
— Есть пожелания? — я глянул на дам. Обе они как-то синхронно пожали плечами. И я решил за них: — А неси все по чуть-чуть.
— Свет, ты не ответила, — напомнил я свой вопрос, когда служанка удалилась.
— Да. Было два раза. Или три, — два слышно сказала актриса. — Саш, ну прости. В ту ночь, когда ты ронял лепестки розы этого не было. Я прогнала его. Я чувствовала такое волнение, и знала, что это связано с тобой.
Вот что с ней делать? Прежний Елецкий во мне сейчас яростно бунтовал. Мне кажется, если бы я дал волю этому ревнивцу, он бы начал душить Ленскую. У меня даже руки слегка подергивались.
— Саш, — Элизабет обняла меня и поцеловала в губы так нежно, тепло: — Ей это надо. Я ее понимаю. И ты если заглянешь в себя тоже поймешь.
— Свет, помнишь ты говорила, что не изменяешь своему мужчине. А вот после Баринова это как теперь понимать? Ты тогда соврала? Или больше не считаешь меня своим мужчиной? — я представил, как Степа Баринов раздевает Ленскую в той самой спальне, в квартире на Пожарского. Неторопливо, при свечах обнажая ее прекрасное тело. Представил, как ласкает ее в постели, и Ленской это, конечно нравится. Она сама жаждет этого. От этих мыслей мышцы будто свело судорогой, Елецкий во мне был готов впасть в истерику, и мне пришлось затолкать его в самый дальний угол сознания.
— Саш, ну прости… — из ее чистых глаз потекли слезы. — Так вышло. Мне не хватало тепла. Мы выпили с ним игристого, и я… в общем, сдалась.
Я не получил ответа на свои вопросы, но решил не настаивать на них. Ксения принесла горячие блинчики и на минуту отвлекла своим появлением.