«Нурхам, разберись, что там за непорядки! Проверь крышу!», — попросил я. — «Используй огненные Карахум-Фарах — этому важному дому столь же важный пожар будет полезен».
— Хватит истерить, герцог! — прикрикнул я, рождая громкую, режущую слух вибрацию. — Я все-таки к вам по делу заглянул! И не дрожите так! Убивать вас я не собираюсь! Пока не собираюсь! Ваша жизнь зависит он ваших дальнейших действий!
Он заткнулся. Резко, словно в рот ему сунули кляп.
— Так вот, к делу. Во-первых, вы должны уяснить, что пытаться убить меня — это очень глупая затея. Об этом вам скажут даже боги! — столь же громогласно произнес я. — Во-вторых, вы должны немедленно отозвать всех своих людей из России, и больше никогда не совать нос на нашу территорию! В-третьих, вы должны понимать, что если по вашей вине случится хоть мелкая неприятность с близкими мне людьми, то этот день станет последним днем вашей жизни! Вас и, вероятно, членов вашей семьи. И вот еще, возьмите ручку и бумагу, — я указал на стопку бумаг рядом с чернильницей, и когда он взял ручку, продиктовал ему номер и название банка. — Это мой счет, Энтони. Я хочу, чтобы вы пополнили его, в компенсацию за причиненный мне ущерб. Все-таки мой дом пострадал от пожара и разрушений, пострадали и убиты мои люди. Украдены ценности из сейфа…
— Да! Обязательно! Обязательно, уважаемый господин Елецкий! Какую сумму вы желаете? — он поднял ко мне подобострастный взгляд. — В рублях или фунтах?
— В рублях. А сумму… Ну не знаю. Оставим этот вопрос для ваших фантазий. Уж здесь с фантазиями можете не скромничать — будьте смелее. Одно могу сказать, если сумма покажется мне недостаточной, я снова загляну к вам в гости. К сожалению, ваш друг уже не составит нам компанию, — я махнул в сторону обезглавленного герцога Гилберта. — Если навещу вас не я, то, вполне возможно, залетит мой приятель хорраг. Он сейчас развлекается со столичным спецназом. И чего они так не вовремя прибыли к вам в гости! Кстати… — я проводил взглядом падающего с крыши бойца, промелькнувшего за огромным окном. — Вы не узнали моего приятеля? Это же тот самый хорраг. Один из трех древних духов, что содержались в черно-бронзовых сосудах запечатанных ацтеками. Видите, вы прислали их, чтобы причинить мне вред, но все обернулось для меня некоторой пользой — теперь хорраг служит мне. Знаете, почему? Потому, что я умею договариваться. Полагаю, и с вами я договорился. Верно, Энтони?
— Совершенно верно, уважаемый господин Елецкий! Вы очень убедительны! Согласен с каждым вашим словом! — выдохнул англичанин, аккуратно сворачивая листок с номером моего банковского счета.
— Вот и хорошо. На этом распрощаемся, — я подлетел к пролому в окне и увидел там довольную морду Нурхама. И тут же спохватился: — Господин Уэйн, у меня к вам небольшая просьба.
Герцог вскочил с кресла, глядя на меня с приоткрытым ртом.
— Знаю, у вас очень серьезные связи в самых верхах, — продолжил я, кивнув в сторону Букингемского дворца. — Было бы очень хорошо, если бы вы замяли вот это, — я указал на мертвое тело герцога Гилберта. — Ну мало ли… Просто несчастный случай. Допустим, оступился, ударился головой.
— Сжальтесь, господин Елецкий! При всем старании, я не смогу это сделать! Ведь всем понятно, кто у меня гостил! Без сомнений, в Лондоне уже большой переполох! Такой переполох, которого мы не знали много веков! — его лицо было полно страдания.
— Ладно, черт с ним и с вами заодно. Просто не хотелось бы войны по всяким пустякам, — усмехнулся я и вылетел из дворца.
«Великий мастер, почему ты не убил его⁈», — с изумлением воскликнул хорраг. — «Он же твой злейший враг! Разве не он причинил тебе столько зла⁈».
Я поднялся повыше, оглядывая горящую крышу дворца, боевые виманы, зависшие над озером и полицейские эрмимобили, подъезжавшие с двух сторон к дворцовому парку.
«Иногда, намного полезнее, когда враг остается живым», — ответил я хоррагу. — «А еще нередки случаи, когда враг становится другом. Вот, например, ты Нурхам. Ты же не желаешь больше враждовать со мной?».
«Я не настолько глуп, господин! К тому же, я полон благодарности тебе!», — отозвался он.
Я же взял курс на восток. Снова под нами был Лондон.
Скоро, как только весть о случившемся во дворце Сент-Джеймс, разнесется по городу, здесь все перевернется самым серьезным образом. В этот раз столица Коварного Альбиона будет потрясена появлением графа Елецкого гораздо больше, чем в мой первый визит. Будет потрясена и Москва. Я представлял, с какими заголовками завтра выйдут газеты. Возможно, будет серьезный политический кризис и скандал.
Даже не знаю, даст ли мне эту ночь поспать Денис Филофеевич, и как он встретит меня после случившегося.
Глава 22Недоброе утро
Мы вернулись в Москву, когда стемнело.
Из-за того, что нас не было долго, разволновалась Талия. И Элизабет с Ленской, сполна насытившиеся прогулкой на моем «Гепарде», тоже были в волнении. Наверное, мне следовало выйти на связь с Бабским и через нашего весельчака успокоить их всех. Я об этом не подумал. Даже не слышал, как в ментале тревожно вибрировала струна, связывавшая меня с Алексеем Давыдовичем. Уж слишком я был занят мыслями о случившемся в Лондоне, продумывал возможные последствия. Убийство человека, должного занять имперский престол наших врагов — событие крайне неординарное. Все-таки следовало мне надавить на герцога Уэйна, чтобы это нашел способ подать убийство Ричарда Гилберта, как действие непреднамеренное и от меня независящее. Но, ладно, не возвращаться же из-за этого в Лондон. Жизнь — это игра. Сложности и риски лишь увеличивают интерес к ней.
Настойчивый сигнал от Бабского я почувствовал, когда мы с Нурхамом пронеслись над Польшей, и тогда ответил ему:
«Сэм, все нормально. Возвращаемся. Будем минут через двадцать».
И примерно через двадцать минут стремительного полета появилась Москва. Наша столица вечером еще красивее, чем днем: яркая от фонарей и светящихся башен, расчерченная линиями широких дорог, эстакад и мостов. И небо над ней живое, полное виман, пролетавших на фоне звезд.
Еще несколько минут быстрого полета и мы оказались на Елисеевским. А там уже мой дом с темными окнами в правом крыле — оно больше всего пострадало от ночного нападения.
«Можешь повисеть пол потолком или спрячься в том хрустальном флаконе», — сказал я хоррагу, теперь совершенно уверенный, что он от меня не сбежит.
«Господин, ты вернешь мне силу?», — напомнил о своей проблеме джин, влетая в окно.
«Обязательно, но не сегодня. Я устал. Давай этот вопрос перенесем на завтра, в крайнем случае, еще на сутки-двое», — ответил я, полагая, что завтрашний день в свете новых потрясений для меня может стать таким же насыщенным. Сказав это, я влетел в спальню графини.
Мое тело лежало в той самой позе, которой я его оставил, покинув его. Надо заметить, когда я доверял его Бондаревой, то вело оно себя менее спокойно — были заметные перемещения, изменения позы. Прежде, чем соединиться с ним, я завис на пару минут над кроватью, как бы приноравливаясь, чувствуя, струящиеся в нем жизненные токи, и думая. Думая, что как бы не было легко без физической оболочки, какие бы выгоды не сулила свобода от нее, я люблю свою человеческую плоть. Да, она изначально принадлежала Саше Елецкому, но жива она только благодаря мне. Теперь это тело, и я забочусь о нем ничуть не меньше, чем прежний хозяин.
Родерик, конечно, уже знал, что я вернулся. Мне оставалось лишь нырнуть в свое тело, перехватывая каналы управления, надеть эту теплую плоть как костюм, что я и сделал.
От ужина Талия и князь отказались — их ждал Евклид Иванович, ведь сегодня после полудня истек десятидневный траур, и барон решил позволить скромную вечеринку, которые у Евстафьевых случались особо часто.
Когда я вместе с Бабским спустился в столовую, то увидел неожиданную картину: Ксения стояла у окна, что-то рассматривая на освещенной фонарями улице, а стол накрывала виконтесса Ленская, облачившись в светло-голубой передник. Актриса неумело раскладывала столовые приборы, затем взялась за тарелки, стоявшие стопкой. Увидев меня встрепенулась и… Послышался звон разбитой тарелки.
— Мамин любимый сервиз, — констатировал я, глядя как еще пляшет на полу крупный обломок китайского фарфора.
— Саш, ну прости. Я куплю такой же! — она поспешила ко мне навстречу.
— Ваше сиятельство, будьте милостивы! Если у девушек дрожат руки при вашем появлении, то это нормально. Дрожащие руки лишь подчеркивают трепетное отношение к вам, — вставил свое слово Бабский и направился к дивану.
— Вообще-то я шучу. Сомневаюсь, что для мамы посуда представляет особую ценность. Ты чего так вырядилась, метишь на место Ксении? — я поправил кружева на ее декольте, борясь с искушением потрогать манящие холмики.
— А ты бы меня взял? — актриса сейчас играла, напуская смущение и этакую девичью скромность, отводя глаза. Но я-то знал: эти прекрасные, светло-голубые глаза могут смотреть в мои без тени смущения, даже когда Ленская стоит передо мной совсем раздетой.
— Мы это позже обсудим. Где Элизабет? — спросил я, хотя уже догадался где по звону посуды и аппетитным запахам с кухни.
— Готовит ужин. Меня не допустила — сказала накрывать на стол. Мы хотели тебя порадовать, сделать все сами без служанок и повара. А у тебя все там… — виконтесса махнула рукой в сторону открытого окна, — все нормально прошло?
— Сносно. Насколько оно нормально, станет ясно завтра, — сказал я и направился на кухню.
Ксения было поспешила за мной, но я ее остановил:
— Ксюш, мы тут сами. Ты на сегодня свободна. Посуду можешь помыть завтра.
— Да, ваше сиятельство. Спасибо вам. Вы всегда ко мне так добры, — рыжая толстушка, неуклюже присела в книксене.
Я бы дал ей рублей пятьдесят за старания, но при мне не было денег.
Стрельцовой о своем визите в Лондон я рассказал все, правда вкратце. От моей истории она даже растерялась, забыла о ягнятине, шипящей на большой сковороде. Охнув, спохватилась. Потом, переворачивая слегка подгоревшие кусочки мяса, сказала: