Ковалевская помолчала с полминуты, устало вздохнула и решила:
— Хорошо, я поговорю с отцом. Думаю, это всем будет полезно. Элизабет, Алексей Давыдович, подождите минутку здесь, — княгиня увлекла меня дальше, вдоль клумбы, вокруг которой порхали бабочки и басовито гудели шмели. — Знаешь, что было самое неприятное? Говорить о тебе.
— Оль, прости, тебе сегодня из-за меня выпало очень много неприятного, — я погладил ее ладошку. — Там на стоянке еще Бондарева дожидается.
— Я знаю — Бабский сказал. О Бондаревой потом. Вот ты с Глорией… Зачем тебе эти отношения? — она ждала моего ответа.
И что мне ей сказать? Что это моя мужская жадность? Что я так привык за многие, многие жизни? Что это мое неуемное любопытство — ведь императрица все-таки, а это нечто особое, остренькое?
— Так вышло, Оль. Ты же всегда меня понимала, — отозвался я. — Даже перед Денисом так красиво оправдала.
— Вот и Глория говорит: «так вышло». Просто «так вышло»! Лишь бы об этом, что у вас «так просто вышло» отец не узнал. Он будет очень недоволен. И Денис, кстати, тоже. Если для них Бондарева — это так, мелкие шалости, то с Глорией все иначе. Больше не хочу говорить о Глории, меня злят разговоры о ней. Все, идем, выслушаю твою Бондареву, — она повернулась к дворцовой парковке.
— Оль, — я обнял ее, — спасибо! Прости, что тебе так потрепали сегодня нервы! И вот еще… — я наклонился и начал рвать белые розы с куста на клумбе.
— Елецкий! Ты дурак⁈ Не смей этого делать! — вскрикнула Ковалевская. — Мы во дворце!
— Оль, мне можно! — отозвался я, исколов пальцы до крови и усердно ломая розы. — Ты же сама сказала Денису, что я особенный! Раз особенный, то надо держать марку! — сломав еще несколько роз с соседнего куста, я поднес и Ковалевской.
На лестнице у входа во дворец появился князь Соколов, какие-то важные, неизвестные мне лица из высшего дворянства. Никто из них не посмел мне даже пальчиком погрозить. Я торжественно поднес букет Ковалевской и вручил его, припав на одно колено.
— Люблю тебя, Оль, — сказал я, чувствуя, что пальцы липнут от крови.
Слева от меня раздались аплодисменты — хлопал в ладоши Бабский. К нему присоединилась Элизабет, и еще многие из стоявших на дворцовой лестнице.
— Колючие, пальцы поранишь! — предупредил я Ольгу Борисовну. — Подожди, сейчас решим вопрос, — положив букет на край балюстрады, я снял свой пиджак. Резким движением оторвал рукав, и оторванным рукавом обмотал колючие стебли.
После этого вручил букет княгине повторно. Затем подхватил Ольгу на руки и понес к дворцовой парковке.
— Этого нельзя было делать! — теперь уже Ковалевская смеялась, раскрасневшаяся и довольная. — Все это будет знать Денис и папа! — она поцеловала меня и добавила: — Им это понравится!
— Главное, чтобы тебе нравилось, — ответил я и поставил ее на ноги, где начинался ряд эрмимобилей.
— Саш, мне так хочется остаться с тобой вместе, но, увы, завтра рано утром в Пермь. Папа уже скинул предупреждение, чтобы к вечеру обязательно вернулась домой. Я не стала спорить — он и так пошел мне навстречу с прошедшей ночью, — Ольга удобнее перехватила букет, поглядывая в сторону красной «Электры». Моя невеста сразу догадалась, что дама в коричневом платье и солнцезащитных очках и есть баронесса Бондарева.
— Ты там особо не пугайся, у Наташи лицо разбито — Рыков постарался. И если кратко, она его сама по глупости спровоцировала. Хотела задеть побольнее, соврала, что любит меня и ждет от меня ребенка. Ну и… — начал объяснять я.
— Неужели она такая дура⁈ — Ольга даже остановилась от возмущения. — Елецкий, мне страшно за тебя! Не надо окружать себя такими людьми! На, держи пока цветы — мне будут мешать. Отнеси их сразу в эрмик.
— Оль, ты ее просто выслушай. Она — дама не глупая, но у нее бывают странные мысли и поступки. На эту глупость, у нее имелись кое-какие мотивы, хотя их трудно понять, — ответил я, подводя княгиню к красной «Электре».
В разговоре Ольги Борисовны и Бондаревой я не участвовал — положил розы на задний диван «Гепарда» и отошел к своей чеширской кошечке и Бабскому. Им кратко пересказал что произошло между штабс-капитаном и ее мужем. Пояснил каким образом всплыла эта идиотская легенда с беременностью Наташи, встряхнувшая Багряный дворец.
— А знаешь, я ее понимаю, — неожиданно сказала Стрельцова, выслушав меня. — Вспомни мои отношения с Теодором. Я тоже провоцировала его. Мне даже хотелось, чтобы он поймал меня с любовником. И я не без удовольствия говорила ему о своих изменах. Думала, что он, наконец, дойдет до той грани, когда не стерпит и скажет: «Убирайся к черту из моей жизни!». Но тогда я не понимала, что он никогда такого не скажет, а все мои провокации будут лишь умножить синяки на моем теле.
— Кстати, что с ним, с Теодором? Больше он никак не проявлял себя? — спросил я, понимая, что теперь Элиз с другой фамилией, другими документами и вряд ли барон Барнс сможет найти ее. А если сможет, то очень велика вероятность, что Стрельцова сведет бы с ним старые счеты. И тогда достанется ему гораздо крепче, чем сегодня досталось архимагу Рыкову.
— Нет, на его счастье в моей жизни его больше не было, — подтвердила Элиз мои подозрения.
Мы поболтали еще минут десять прежде, чем Ольга закончила разговор с Бондаревой и подошла к нам. Наталья Петровна открыла дверь в ярко-красной «Электры» — к ней тут же поспешил тот невзрачный мужчина лет сорока. Прежде чем сесть в эрмимобиль, штабс-капитан одарила меня многозначительным взглядом. В нем будто мелькнула легкая насмешка, вызов и этакое сладкое женское обещание. Мне показалось, что глаза этой ведьмы желают сказать: «у нас с тобой еще ничего не закончилось; покажи, на что ты способен, мой мальчик!». Бондарева иногда называла меня «мальчиком» — часто такое проскальзывало в начале нашего знакомства. Наташа как бы подчеркивала этим, что она старше меня по возрасту и по званию. Меня эта глупость не обижала, лишь забавляло ее упрямое стремление доминировать. Оно не пропало в ней даже тогда, когда я открыл перед ней часть себя, показывая опыт многих своих жизней. Этой чертой Наталья Петровна немного походила на мою мать.
Поскольку обеденное время давно миновало и все мы сильно проголодались, я решил направить «Гепарда» к ресторану «Амбросия». Он располагался на Царской набережной, возвышаясь двумя мраморными террасами над Москвой-рекой. От этого роскошного заведения можно было спуститься в самый живописный район Перуновых садов. Ресторан был открыт только для высшего дворянства, а значит для меня с Ольгой Борисовной. Хотя Элизабет и Бабский высшим дворянством не считались, они были с нами и им даже не пришлось показывать дворянские жетоны.
Вообще, посещения ресторана — идея нашего веселого пуделя. Это у него загорелось. Как только Бондарева укатила за красной «Электре», так Алексей Давыдович предложил:
— А давайте отметим наши награды? День-то сегодня какой! До «Святого Орла Империи» редко кому удается дослужиться даже при самых отчаянных стараниях! А мы уже с высочайшими орденами!
— И у меня еще должность теперь! — поддержала баронесса Стрельцова. — Лейб-агент особого назначения при Четвертой Имперской Канцелярии! — с пафосом сказав это, Элиз рассмеялась.
Так что, в «Амбросии» мы оказались на самых серьезных основаниях. И задержались там надолго, перепробовав множество изысканных блюд и несколько очень достойный вин. Я, правда, почти не пил, намереваясь вечером поработать. Ольга и то, наверное, позволила себе винного удовольствия чуть больше, чем я. Щечки княгини порозовели, она льнула ко мне и восхищалась этим вечером. Мне стало невыразимо приятно, что несмотря на дневные нервомотания, к моей возлюбленной вернулось прекрасное настроение. Она сейчас была так же счастлива как вчера, в момент нашей встречи в коридоре перед моей комнатой.
— Александр Петрович, — обратился ко мне Бабский, когда наше пиршество подходило к концу. — Я хотел бы вас попросить… — он тряхнул своими кудрями и щурясь от заходящего солнца сказал: — А возьмите меня к себе на службу. Я вполне согласен быть Сэмом. Вам же нужен свой менталист.
В последнем он был прав. Мне действительно был нужен свой хороший менталист. Алексею Давыдовичу далеко до уровня Бондаревой, но он хороший менталист. И если бы я поднял из своих архивов некоторые ментальные шаблоны и передал эти навыки ему, то он мог бы стать по мастерству равным Наташе.
— Сэм, ты же обитаешь там, — я кивнул на восток, намекая на расположение базы «Сириуса». — Ты как бы на серьезной службе.
— Да, но там я свое место не нашел. Все-таки строгая армейская служба — это не мое. Это одна из причин, от чего я подался в Верховную Коллегию. А теперь там… Ну сами понимаете, — он глотнул из хрустального бокала вино.
— Хорошо, Сэм. Мы с этим что-то решим, — заверил я, понимая, что не могу оставить поручика, после того как он столь смело стал на мою сторону перед Рыковым. — Поговорю с Варшавским. Быть может у вас скоро появится должность как у Елизаветы Борисовны — станете неким важным агентом при Четвертой Канцелярии.
— И мне дадут золотой пистолет, — поручик захохотал, я поддержал его несмешную шутку улыбкой.
Когда мы закончили с пиршеством, я отвез Бабского в гостиницу, Элизабет на Пожарского и потому уже Ольгу к ее дому. Прощались мы дважды. Первый раз прощание вышло таким, что после поцелуев Ольги я не сдержался, отъехал от княжеского особняка в сторону Коломенских прудов и там вероломно овладел ей под ее страстные визги.
— Елецкий! — простонала Ольга, приходя в чувства. — Я из-за тебя попу исколола об розы!
— Ну прости. Надо было ехать в гостиницу, — отозвался я, убирая дальше разбросанные по заднему дивану цветы.
— И мое платье! Елецкий! Ты уделал мое платье! — она с ужасом посмотрело на влажное пятно на юбке.
Ну да, неудачно вышло, я кончил на него.
— Оль, ну прости. В тебя же нельзя было, — извинился я, хотя меня почему-то разбирал смех.
— Сколько раз ты сегодня извинялся, я уже считать устала. Боги, ну что за день! И как я теперь домой пойду, думаешь? — Ольга Борисовна сделала несчастное лицо, но при этом ее голубые глаза были полны небесного удовольствия.