Вместе с Афиной я опустился в траву. В самом деле здесь она была особо мягкой, душистой. Ее зеленый ковер украшали маленькие бело-розовые цветы.
— Я сожалею, что прежде мы так и не смогли сблизиться, — произнес я, гладя ее руки. — А с другой стороны, я рад, что не смогли.
— Рад почему? — Арета прикрыла глаза, слушая музыку любовных Чаш и блаженствуя от моих прикосновений.
— Потому, что делаем это сейчас, и все самое свежее, самое приятное и сильное для нас двоих не в прошлом, а в настоящем и впереди, — пояснил я, целуя ее голое плечо.
— Мне нравится течение твоих мыслей. Очень нравится. Они похожи на не пение этих Чаш, — ответила Афина, не открывая глаз и позволяя, освобождать тело от одежды. — Даже похоть от тебя, Астерий, мне приятна. Она не такая, как у других. Твой эрос чист, как вода в святом источнике, — она положила ладонь на мою шею, притягивая меня ближе и прошептала: — Хочу тебя. И хочу, чтобы ты не спешил. Правда, это сложно совместить?
— Да. Боюсь, что во мне победит первое, — ответил я, освобождая ее грудь от тонкого шелка.
— Расскажи, как ты хотел меня раньше? Очень хотел при Одиссее? — дочь Зевса приподняла мой подбородок.
Я молчал, глядя в ее небесные глаза. Мне хотелось смеяться. От радости, которой было так много, что она не помещалась во мне.
— Я все знаю, Астерий. Знаю, что я была в твоих снах, и что ты там делал со мной, — она поцеловала меня в губы, и когда отпустила, я смог освободить Воительницу от остатков одежды. Сейчас Афина была передо мной такой, как недавно в бассейне с Небесной Охотницей, с той лишь разницей, что рядом не было строгой Артемиды, наши тела омывала не теплая вода, но воздух и пение Чаш Любви.
Мои губы ущипнули ее сосок, ладонь коснулась ее живота. Коснулась нежно так, как к нашим телам прикасалась мягкая трава под нами. Я почувствовал, что грудь богини часто вздрагивает, приподнял голову, и Афина, встретившись со мной взглядом, пояснила:
— Мне хочется смеяться! Просто приятно и радостно.
Я не стал говорить, что точно такое же чувство испытывал я сам. Поглаживая живот дочери Зевса, моя рука опустилась между ее бедер. Палец продолжил путь между влажных губок, медленно, едва касательно, дразня так, что Воительница не выдержала и прошептала:
— Астерий, бессовестный истязатель… Наверное, не надо так медленно! — ее ладонь нашла моего воина, сжала его, разжигая в моем теле и еще больше нестерпимого пламени.
Я смог сдержаться еще: ласкал ее щелочку, заставляя Афину выгибаться и трепетать, пока богиня не притянула меня к себе. Я возлег. От нетерпения мы оба дрожали точно от холода, хотя нам двоим было столь жарко, что казалось сейчас превратимся в пламя. Мой воин не сразу нашел ее мокрую пещерку, но, когда нашел, Афина вскрикнула и вцепилась в меня.
Я погружался в нее сильными толчками, словно наказывая за все то приятное мучение, которое она доставила мне сегодня, в последние дни и тысячи лет назад.
Очень быстро лоно богини стало горячим и запульсировало от первого оргазма. Воительница выгнулась, ударяя меня пятками по ягодицам, шепча бессвязные слова, похожие на огненные заклинания. Я же был еще полон сил. Еще и еще входил в нее. Взорвался вулканом, когда Арета снова была близка к тому, чтобы затрепетать подо мной от божественного наслаждения.
Долго приходя в себя, мы лежали рядом на шелковистой траве. Ласкали друг друга, кое-что вспоминали из прошлого. Не знаю, сколько прошло времени — оно для меня остановилось.
— Люблю тебя, — сказала Светлоокая, прижимаясь щекой к моему животу и поигрывая уставшим воином, иногда, будто в благодарность, касаясь его языком. — Наверное, я любила тебя тогда, когда была с Одиссеем. И может быть я должна была тогда сказать об этом.
— Почему «может быть»⁈ — я повернул ее к себе. — Не понимаю твоих сомнений. Почему ты не пришла ко мне, не намекнула об этом, когда Одиссей вернулся к жене? Арета, ведь это как бы напрашивалось само собой! Тогда могло было настать время для нас двоих, и моя бы жизнь сложилась совсем иначе.
— Да, все стало бы иначе… Но тогда мне было слишком горько. Я не хотела передавать эту горечь тебе. Не хотела, чтобы ты видел меня такой. Ты когда-нибудь хоть раз видел меня упавшей духом? — она приподнялась на локте.
Я покачал головой:
— Ты не можешь быть такой.
— Иногда могу. Очень редко, — продолжила она. — Тогда я закрылась, хотела побыть одной. Я много думала о тебе. Я проводила дни в своем дворце, редко поглядывая на происходящее внизу. Кажется, я была обижена сразу на всех людей, по крайней мере на всех мужчин. Небесное время для меня остановилось, а земное между тем текло так быстро. Ты же знаешь, что для богов оно становится другим, если так хочется, и за день может пройти сто лет на земле. Я даже не сразу узнала, что ты погиб. И я плакала. Честное слово, много плакала за тобой гораздо больше, чем за кем бы то ни было из людей. Утешала лишь мысль, что рано или поздно мы снова встретимся.
— Мы встретились. И встретимся еще много раз в моих будущих жизнях. Я буду выбирать миры, где есть ты, — заверил я, по-прежнему не понимая ее объяснений. От откровений Афины стало грустно, в то время как в душе все также оставалось много радости от того, что произошло между нами. Да, у меня так бывает часто, когда во мне одновременно живут два противоположных чувства. Это примерно, как в глыбе льда горит жаркое пламя, но при этом оно не плавит лед. Кто-то не поверит, и скажет, что это невозможно. Я не стану оспаривать его суждения, да и какой в этом смысл.
— Нам стоит поторопиться. Надо одеться, чтобы не раздражать Арти — она скоро появится, — Афина потянулась к своей тунике.
— Она знает, что мы здесь? — я хотел обмыться в источнике, но, видя, что Воительница спешит, тоже решил поторопиться.
— Даже если не знает, очень быстро узнает, — рассмеялась Светлоокая. — И вот еще, — она подошла ко мне. — Не забывай, что на небесах ты принадлежишь Арти. Все-таки она — мать твоего будущего ребенка. И потом уже мне, когда ее нет рядом. Пожалуйста, не выделяй меня перед ней.
Я не ответил. Мне не нравилось слова «принадлежишь», хотя я прекрасно понимал, что речь не идет о рабстве, пусть даже любовном. Одеться я не успел: ниже по течению ручья, истекавшего из нижней чаши, появилось золотистое сияние. Его почти не было видно в ярком солнечном свете, но я сразу почувствовал, что там открывается портал. Свечение рассекла вертикальная полоса, тут же раздавшаяся в стороны — открылся пространственный коридор. За Артемидой я угадал еще чей-то силуэт, возможно Лето, но в физическом теле воплотилась только Небесная Охотница. Портал почти сразу свернулся.
Пока я застегивал рубашку, Арти неторопливо подошла к нам и заговорила с Афиной о какой-то встречи во дворце Громовержца, о перепалке с Лето и об Аполлоне. Поскольку меня это не касалось, я отошел в сторону, глядя на течение воды между камней и гадая, что скажет Артемида, когда узнает о произошедшем между мной и ее сестрой по отцу. Женщины, они не предсказуемы: даже если Арти одобрила такие отношения Ареты со мной, то все равно, она может повернуть это так, что я стану виноват в произошедшем — есть у Охотницы такая не очень хорошая черта.
Но все вышло не так, как я предполагал. Вернее, не все так, как я предполагал, слушая звон хрустальной струи источника.
Глава 6Милый дом
Закончив разговор с Афиной, Охотница решительно и быстро подошла ко мне. У нее был столь боевой вид, что я подумал: Арти сейчас набросится на меня, но вместо этого она сказала:
— Астерий! Может хватит на меня дуться⁈ Ты как обиженный мальчишка!
Я даже рот открыл от неожиданности. Какой же интересный поворот! Вчера она выразила глубочайшую обиду, сама демонстративно надулась, а сегодня в этом обвиняет меня⁈ О, женщины!
— Вчера ты накричал на меня, как на служанку, топал ногами, ругался, а сегодня еще делаешь вид, что очень обижен и еще не хочешь со мной говорить⁈ — продолжила Разящая в Сердце.
— Но, дорогая. Вспомни, все было немного не так, — попытался возразить я. Меня трудно сбить с толка, однако Артемиде такое удалось. Как она ловко перевернула все с ног на голову, что меня в первые мгновения оторопь взяла. — Я напомню, началось с того…
— Извинись, Астерий. Ты же мужчина, — перебила меня Афина и, украдкой подмигнув мне и улыбаясь, подкатила глаза к небу. Этим она как бы показала, что понимает странность подруги точно так же, как ее понимаю я, но самое разумное сейчас уступить Арти.
Ах, ну да, я — мужчина. А мужчина перед женщиной почти всегда не прав, даже если он прав — так сложилось почти во всех известных мне мирах. Это забавно и даже приятно для тех мужчин, которые держатся за серьезные принципы, но готовы уступить любимой женщине в вопросах не слишком важных.
— Прости, дорогая, я был не прав. Правда, ногами я не топал, и не кричал, и не ругался, но все равно прости, — сказал я, для убедительности припал на одно колено и поцеловал руку Арти. Тут же добавил: — Но ты же понимаешь, что в случаях, когда требуется мужская решительность, ты должна меня слушать?
— Давай не будем об этом, Астерий! Ну зачем нам ссориться по всяким пустякам? Я думаю, что правильнее будет, если слушать меня будешь ты. Потому, что нас здесь двое, — Артемида взяла мою руку и положила на свой живот, намекая о нашем ребенке. — Чувствуешь, численный перевес на моей стороне. На этом прекратим спорить, просто поцелуй меня и забудем вчерашнее. У меня было тяжелое утро. Пожалуйста, сделай так, чтобы хотя бы этот день и вечер стали легкими и приятными.
Я повиновался. Исполнить такое повеление божественной госпожи вполне совпадало и с моим желанием. Но если Арти решила, что она такой простой уловкой может управлять мной, то это очень зря.
— Ты скучал по мне? — спросила Артемида, когда наши губы разъединились. — Или Афина тебе не давала? Признавайся, Астерий! Ты же знаешь, что от меня трудно что-то скрыть.