В голове металось множество мыслей. Кто же так пристроил мою невесту? Сам Носков? Вряд ли… Моравецкий!.. Понимание того, что именно этот чертов менталист какой-то хитростью и в тайне от капитана устроил Ольге это местечко очень болезненно задело меня. Сейчас даже возмущение в синих глазах Ольги Борисовны не было для меня таким важным, как неприятные подозрения.
— Простите, ваше сиятельство. Я виновата, — Бондарева присела в легком книксене. — Как всегда виновата именно я, — добавила она. Непонятно было ехидство это или в самом деле сожаление.
— Наташ, иди в каюту, — севшим голосом сказал я и направился к Ковалевской.
Когда до нее оставался всего шаг, и я было собирался обнять Ольгу, она схватила меня за руку и втянула в каюту «3-М-14». Там Ковалевская грубым толчком заставила меня пройти дальше, затем захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.
— Оль, как ты здесь⁈ — спросил я. — Как⁈
Она молча смотрела на меня с минуту, поджав губы, при этом глаза ее становились все прозрачнее, мокрее. Потом набросилась, стала бить меня кулачком в грудь и плакать.
— Знаешь, как я переживала! Я так хотела тебя видеть! Поскорее! Хотела поскорее! — всхлипывая, говорила она. — Мне было очень трудно, Саш!
Я обнял ее, крепко. Скоро почувствовал, что моя рубашка на груди стало мокрой от ее слез, и, наверное, еще от ее слабых укусов.
— Расскажи мне, Оль. Расскажи все, — я оторвал княгиню от себя, чтобы видеть ее лицо.
— Потом. Постоим еще немного так, — она снова прижалась, пряча лицо на моей груди.
Меня так и раздирало спросить о Моравецком, но я подумал, что этот вопрос для Ольги может стать неприятным. Мне не хотелось ее ранить больше ничем: хватит того, что она застала меня с Наташей в той острой ситуации, которая ей точно не понравилась.
— Зачем ты это сделала? Ну, зачем⁈ Ты же понимаешь, что эта экспедиция очень опасна! — тихо произнес я то, что уже объяснял ей через эйхос.
— Так нужно, Саш. Пока не могу тебе сказать. Обязательно скажу, когда все закончится. Когда вернемся в Россию или хотя бы выберемся их Пещер. Я пойду туда с тобой — даже не пытайся спорить! На «Гекторе» я не останусь! — отозвалась она, и для меня это стало новым, совершенно неожиданным откровением. Ведь ничего подобного раньше Ольга не говорила.
— Оль, поясни, — я встряхнул ее.
— Нет. Пока не могу сказать. Не надо меня спрашивать! Наберись терпения, потом все узнаешь! Давай я лучше расскажу, как попала сюда? — предложила Ковалевская. — Это будет интересным. Вышло большое приключение — себе потрепала нервы, кое-кому еще. Даже, думаю, сейчас потреплю их тебе.
— Ну, давай. Только не сильно, хорошо? — я поцеловал ее.
— Елецкий, негодяй! Ты же только целовал Бондареву! — возмутилась она, но тут же сама припала к моим губам, все прощая и все сердцем радуясь нашему единению.
— Доложу тебе, с Бондаревой у меня ничего не было, если не считать невинных поцелуев, — поспешил сказать я. — Оль, честное слово! Не поверишь, но я сам себе поставил такой запрет. Сказал, что не могу, пока в ссоре с тобой. Не хотел, чтобы это выглядело, будто из-за наших разногласий я от тебя отвернулся и побежал к ней. Хотя, мы не были в ссоре, правда?
— Правда. Мы просто стояли на своих очень важных позициях. Никто не мог уступить. И я тебя прекрасно понимаю. Ты меня тоже поймешь, когда узнаешь причины. Молчи! — она закрыла мне рот ладошкой, когда я хотел спросить о тех самых причинах. — Лучше пообещай сейчас же, что не будешь задавать мне вопросы, почему я здесь! До тех пор, пока я не решусь сказать сама!
— Хорошо. Обещаю. Рассказывай про Моравецкого, — поляка я назвал случайно. Просто вырвалось, хотя рассчитывал, что Ольга сама расскажет мне все о своем «большом приключении».
Она долго рассказывала мне о двух последних днях в Перми. О том, как мучилась от собственного молчания, невозможности ответить на мои сообщения, потому как общение со мной могло бы поломать ее замысел; и о том, как узнала от Моравецкого, что «Гектор» летит на базу «Сириуса» с намеком, что предстоит важная операция далеко на юге. Рассказывала об ухаживаниях поляка, и том, как она догадалась, что он менталист. Очень подробно рассказала, о том, как подчинила его, когда он принес мороженое и был полон коварных планов.
— Ты молодец, Оль! Я восхищен твоим умом и особенно смелостью! И еще больше возмущен! Ты же очень рисковала! Лучше бы не играла в подобные игры! — сказал я, полный впечатлений после ее рассказа.
— Нет, ты признавайся, Елецкий, ревнуешь? — настояла Ольга Борисовна. — Представь, как он мне коленочки целовал! — она приподняла край юбки. — Ну?
— Да, ревную. Правда. Хочется ему в морду дать. У меня это желание возникло еще до того, как узнал, что он вокруг тебя вился. А сейчас выросло в сто раз, — признался я, положив ладонь на ее теплую голую ножку повыше колена.
— Пусть это будет тебе предостережением. Не делай мне неприятно своими похождениями, и я никому подобного не позволю, — она встала с дивана и подошла к иллюминатору, было видно, как в вечернем небе появлялись звезды. — Там что-то мигает синим и красным, Саш.
Я встал и подошел к ней огибая стол.
— Боевые виманы километрах в пяти. Идут параллельным курсом. Похоже, один эсминец и два корвета, катера… далеко не разглядишь. Это наша ташкентская эскадра. Будут сопровождать нас до Термеза, потом отклонятся на восток — отвлекут внимание, а мы, наоборот, должны взять немного на запад, чтобы не пересекать границы Семицарствия. К Шри-Ланке пойдем в облет, по дуге, чтобы зайти с юга, — пояснил я. — Проблесковые маяки у границы выключат и будут светить в ночи только звезды.
— Немного тревожно. Это, наверное, из-за Моравецкого. Никак не могу успокоиться. Вроде все прошло хорошо, а я не могу прийти в себя. Ночью почти не спала. Делала дыхательные упражнения, расслабление по Бунько — все это не слишком помогло, — призналась княгиня, прильнув ко мне. — Как думаешь, будет боевое столкновение?
— Очень хотелось бы избежать. Пролететь тихо, летучей мышкой. У бритишей на Рамаде эскадра серьезная. Даже линкор там. Новейший — «Принц Солсбери», — я постучал пальцем по бронированному стеклу, зная, что в случае серьезной атаки иллюминаторы часто выносит — не помогают даже их многослойность и стальные шторы.
— Я сейчас глупость скажу, — Ольга с виноватой улыбкой посмотрела на меня. — Мне хочется маленького боевого столкновения. Саш, очень маленького. И обязательно такого, чтобы из наших никто не пострадал. Хочу испытаний новой системы наведения ракет. Ты же сам понимаешь, что учебные стрельбы это не совсем то.
Я рассмеялся и покачал головой. Да, в каждом из нас живет ребенок. Вот и Елецкий во мне тоже хотел бы маленького победоносного столкновения. И даже я, Астерий, зная, что такое война не понаслышке, прошедший через сотни собственных смертей и потерю дорогих мне людей, не расстался в полной мере с детством: у меня тоже в голове полно игрушечных солдатиков. Наверное, детство в нас навсегда.
— Все же лучше стрельбы учебные. Хотя бы потому, что на борту ты. Оль не будем загадывать, тем более притягивать столь опасные желания, — ответил я. — Нам обязательно нужно выспаться. Ты плохо спала прошедшую ночь, и я тоже не очень. Завтра будет тяжелый день и начнется он рано, наверное, на рассвете или еще раньше. На сон у нас осталось немного времени. Давай так: я сейчас быстро схожу к рубке и все же переговорю с Моравецким. Говорить ему, что знаю о вашей истории пока не буду. Заодно надо поставить в известность Носкова, что поляк — менталист. Капитан обязан об этом знать. А ты ложись, постарайся уснуть, не дожидаясь меня.
— Саш, а пригласи сюда Элизабет. Если в той каюте тесно, то пусть ночует с нами, — предложила Ковалевская.
— Вот это я сделаю с удовольствием. И ты будешь в безопасности, пока я разберусь с Моравецким, — я направился к выходу.
— Александр Петрович, а чего вы на ужин не пошли? Мы вас ждали, — завидев меня, виконтесса Дашкова привстала с кровати. — Был очень вкусный плов и компот.
С самого начала, как я познакомился с Софьей Павловной, я почувствовал, что она ко мне клеится. Честное слово, в этом вопросе я бы пошел ей навстречу. Возможно, такое даже когда-то случится: ее полные губки мне представляются весьма опытными для более чувственного знакомства, и томный взгляд обещал очень много. Но в этот раз, между нами, точно ничего не будет. К тому же я всерьез озаботился, что слишком часто расстраиваю Ольгу. Да, она мне многое позволяет, но это не значит, что я должен пользоваться ее добротой с бесконечным нахальством.
— Был занят, Софья Павловна, — с прохладой ответил я и скомандовал: — Стрельцова, Бондарева, на выход!
— Что случилось? — Элизабет проворно вскочила на ноги.
— Элиз ты с вещами, в том числе моими. Так сказать, передислокация. Между прочим, приятная, — я повернулся к Бондаревой, она выжидательно смотрела на меня. — Ты ночевать будешь здесь, но сейчас пойдешь со мной к Носкову — есть серьезный разговор с ним и еще одним мудаком, — выходя, пояснил я.
По пути нам пришлось задержаться. Возле кают-компании я свернул к курилке, достал коробочку «Никольских» и, дождавшись, пока двое бойцов из технической сектора фрегата оставят нас наедине, посвятил Наташу в свою стычку с Носковым, а также в неприятное открытие, что комнав — менталист. Затем кратко рассказал, как Ольга попала на «Гектор». Конечно, история Ольги — исключительно дело мое и Ковалевской, но Наташе стоило знать о случившемся в общих чертах, чтобы сложить правильное представление о Моравецком.
— Такое бывает, — сказала штабс-капитан, отойдя к вентиляционному окну. — Мой друг с академии служил на «Елабуге». Хотя он хороший менталист, был заместителем командира технической секции. И еще знаю нескольких менталистов в военно-воздушном флоте и морском тоже. Но вообще ты прав, он обязательно должен быть на учете, и то, что он прячется за ментальным щитом, нехороший знак. Идем к Носкову, если он не знает, то это уже совсем другой разговор. Я бы этого поляка сразу отстранила до возвращения на базу и разбирательства всех обстоятельств с глубоким сканированием его персоны.