Три раза стукнул в слегка обшарпанную дверь с табличкой «Командир второго отделения СпМгС».
— Я занята! — услышал я резкий голос штабс-капитана.
Однако я вошел, и забавляясь в душе, сказал командным тоном:
— Что там у вас по составу группы, штабс-капитан⁈ Докладывайте!
— Я еще не закончила… — Бондарева вскочила, отодвигая стул, но в следующий миг до нее дошло и она прошипела: — Ты что себе позволяешь, корнет⁈ Я не в твоем подчинении!
— Да ладно тебе, — я глянул на часы и с усмешкой сообщил. — Через сорок три минуты будешь в моем. На тебя отдельный приказ, — я достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок, развернул и положил перед ней, так чтобы была видна подпись Трубецкого и штабная печать.
— Вообще я еще не закончила. Трое, кого хотела в группу… В общем, они отпадают. Будут задействованы в другой операции. С Сырновым тоже не получается, — нахмурившись, она провела пальцем по своим записям. — Блять, еще и Рыков такие гадости с самого утра написал! Впрочем, кому я это говорю⁈ Тебя это не касается!
— Наташ, расслабься. Рыкова здесь нет. Вообще, забудь о нем до возвращения. И ты же помнишь, что я говорил в Лондоне? Даже самые серьезные дела лучше делать с улыбкой на лице. Вот и решай их так. Тем более «Гектора» пока нет и особую спешку проявлять не надо. Не знаешь, в чем причина задержки? — спросил я, поглядывая на список на столе, исчерканный и многократно исправленный. — Был у Трубецкого, но забыл спросить.
— Не знаю, мне пока не до «Гектора». Видишь, чем я занята, — сердито ответила баронесса.
— Наташ… Хватит злиться, — я обошел стол, попытался обнять ее. — Только лишь из-за Рыкова? Или из-за вчерашнего что ли? Я же извинился и все объяснил.
— Да я злая! Но ты здесь со своим вчерашним вообще не причем. Думаешь, ты такой важный, чтобы я из-за вчерашнего переживала? — она с раздражением убрала мою руку с талии.
— Ну все, давай спокойно, дружелюбно, — я поймал ее ладонь.
— Ладно. Просто с утра не задалось. И с Бердским поспорила, насчет своих. Я про отделение. Не хочу об этом говорить, — она смягчилась, на лицо наползла слабая улыбка: — Как ночь с Элиз? Все в порядке? Ах, да с ней у тебя плохо не может быть в принципе — она же у тебя безотказная, всегда под тебя стелется.
— Боги, какая ты ревнивая! Хочешь быть на ее месте? — я пододвинул стул, собираясь присесть.
— Нет. Этот вопрос мы закрыли еще вчера. Теперь давай к делу, — она повернула ко мне список, и начала рассказывать о тех, кого отобрала в нашу группу.
Говорила долго, давая каждому характеристики, пока я ее не прервал:
— Наташ, на этом остановимся. Я понял, что ты подходишь к вопросу очень основательно, даже более, чем оно того требуется, — отодвинул, лежавшие передо мной листы. — Давай так: я тебе полностью доверяю, и ты сама определишься с составом группы. Тем более ты будешь назначена моим заместителем на время операции «Архивы Шивы». В твоем подчинении все выбранные тобой, но только не Элизабет. Она отдельная боевая единица.
— Надо же как ты за нее, — хмыкнула Бондарева.
— Да, еще добавление, — я вспомнил о просьбе Сержа, — если в твоем списке нет прапорщика Броневого — включи его. Он меня попросил, и я за него как бы хлопочу. Тем более он из твоего отделения.
— Ах, стервец! Есть он в списке. Но вместо того, чтобы ко мне подойти, уточнить, он к тебе, значит! — Наталья Петровна покачала головой. Мне нравилось, как при этом ведет себя хвост ее рыжих волос.
— Сейчас я поспешу на склад, дам Яковлеву в помощь Бабского. Пусть перевезут снаряжение к месту посадки «Гектора» — как фрегат прибудет, нужно чтобы мы погрузились без задержки. А ты тут сама со всем этим, — я хлопнул ладонью по столу с бумагами.
— Хорошо, корнет. Мне так удобнее, когда я сама и никто не лезет ни в мою работу, ни в душу, — она глянула на часы. — Чтобы со своей Элиз явился на плац перед казармой через час сорок. Будет построение группы. У нас так положено. Заодно представлю тебя и кратко познакомлю с каждым. Своих людей ты должен знать, а не спрашивать потом меня, кого как зовут. Все, свободен! — она небрежно махнула на дверь.
Нет, Бондарева никак не желала принимать сложившуюся субординацию. Я никогда не видел, как она общается с полковником Бердским. Неужели при дурном настроении и когда слишком уж на своей волне, позволит сказать Платону Захаровичу: «Все, свободен!». В общем-то, я легко отношусь к подобным завихрениям в чужих головах, и лишь позабавился этому маленькому эпизоду. Что-либо высказывать и ставить Наташу на место, как это уже было в Лондоне, я не стал. Сделал я совершенно обратное. Повернулся к ней и сказал:
— Наташ, дорогая, подойди на минутку.
— Что еще? — она вышла из-за стола, нахмурившись, шагнула ко мне.
— Ничего. Ровным счетом ничего, — я обнял ее и поцеловал в губы. Бондарева в первый миг даже хотела вырваться, но потом обмякла. Он нее не скрылось то, как я ее хочу. — На меня не сердись, — я ее еще раз чмокнул в губы и открыл дверь.
Когда вышел из казармы, проверил эйхос. На удивление он был пуст: ни одного нового сообщения, если не считать тестового от графа Голицына. Но это регулярная информация о состоянии нашего общего бизнеса по производству эрминговых преобразователей, на которые был невероятный спрос и очередь на много месяцев вперед.
И когда я уже подходил к магазинчику и кафетерию, где меня дожидалась Элизабет с Бабским на глаза попалась серебристая точка, появившаяся на западе. Я остановился, прикрывая глаза ладонью от солнца и вглядываясь в небо. На полминуты точка пропала в белесых облаках и когда вынырнула из них, я был уверен, что это и есть долгожданный «Гектор». Хотя мне стоило поспешить к складам, я задержался, наблюдая за полетом виманы. Люблю я на них смотреть, тем более виманы крупные, боевые — это во мне от прежнего Елецкого, засело очень глубоко и крепко.
Нарушая покой, запищал эйхос. Я отстегнул его, привычным движением нажал боковую пластину и глянул на экран: прилетело сообщение от Глории. Вернув взгляд к небу, включил прослушку. Рядом никого не было, и указательным пальцем сделал звук погромче:
«Приятно твое беспокойство, Елецкий. Знаешь, я подумала о том, что кроме того, что ты мой любовник, ты мне становишься другом», — отвечала императрица на мое вчерашнее послание. Его я отправил Глории по пути от полковника Бердского.
«Кто-то такой статус воспринял бы с усмешкой, но для меня друг намного ближе и важнее, чем любовник», — продолжил ее слегка взволнованный и приятный голос, — «Думаю, для тебя не секрет, любовники у меня были при Филофее — во дворце ходило много слухов, и часть из них верны. А вот друзей у меня окружало очень мало. Только сам Филофей и граф Талицкий, которого убили еще перед смертью твоего отца. Конечно, маркиз Луис Этвуд и кое-кто в Лондоне — но тех я не считаю. Вот теперь ты. Мне хочется тебя считать другом. Цени это. И я ценю наши отношения».
Англичанка недолго замолчала, зашелестела бумага, возможно, газеты. Потом Глория продолжила: — «По страстям вокруг британского престола и безумству в Лондоне рассказывать не стану. Очень устала от разговоров об этом. Скажу лишь самое важное: со здоровьем у Луиса все хорошо — быстро идет на поправку, и в этом, конечно, твоя большая заслуга. Кто же кроме тебя, так легко с богами⁈ Если совсем кратко о проклятой политике, то позиции Луиса стали намного сильнее после наших статей в прессе и особенно после того, как герцог Крайтон понял, что Луис скоро выздоровеет. Кое-кто в Совете Семи Мечей стал уже сдавать назад, и все идет к тому, что Гарри Нельсон перейдет на нашу сторону. Еще появились подтвержденные сведения, что принц Марлоу все-таки умер не своей смертью, и очень многое указывается на причастность к его смерти наших врагов. Не буду мучить, мой друг, разговорами об этой лондонской грязи. Знаю, что у тебя самого сейчас непростые времена. На этом прощаюсь».
Я стоял под впечатлением от ее сообщения, глядя на проплывающий над головой воздушный фрегат. Мне было приятно сказанное императрицей. Только в самых первых жизнях дружбу с влиятельными особами, тем более монархами я водил ради своего положения и каких-то благ. И не дружба это было вовсе. Тот прежний Астерий исчез много тысяч лет назад. Теперь я был совсем другим. Очень права Глория: статус друга на самом деле намного важнее, чем статус любовника. Именно поэтому Глория так сильно разделяет отношения со мной и с Бабским. Хотя то, что было между императрицей и Алексеем Давыдовичем нельзя назвать отношениями.
— Александр Петрович! — раздался голос поручика, того самого, о котором я сейчас нечаянно подумал. — Вас изо всех сил ищет Яковлев — майор, что со складов. Говорит, ему велено поторопиться, а списков ваших так и нет!
— Есть списки! — я потряс сложенными вдвое листками, которые так и держал в руке, как вышел от Бондаревой. — Давай, Леш, бегом к нему с этими бумагами — там все как надо по пунктам. Организуйте подвоз. «Гектор» как раз садится. Я с Элизабет в штаб — нужно повидать Стародольцева, и к генералу загляну. Потом на плац, что у грифоновской казармы. Будет там построение, правда нахрен бы оно сдалось — это причуды Бондаревой. Жди нас возле «Гектора». Все, надо поторопиться!
По моим прикидкам, если нас особо ничто не задержит, и мы вылетим до шести вечера, то к Шри-Ланке у нас появлялся шанс приблизится затемно или хотя бы на рассвете. А это важно: визуальная заметность в нашем случае имела особое значение, если учесть, что бритиши наверняка подняли с Рамады дирижабли оптического контроля, и индусы им помогут своими.
Стародольцев меня надолго не задержал, и даже генерал Трубецкой без лишних слов лишь похлопал по плечу и пожелал удачи. У двери добавил, то, что я знал еще от Варшавского:
— Над Ташкентом к вам присоединиться эскадра Костромина. Быть может чем-то помогут. Сложная операция у вас, Александр Петрович. Буду молиться за вас лично, и за наших грифоновских. Возвращайтесь все живыми! Возвращайтесь победителями, во славу Отечества!