— И меня тоже? — мне хотелось ее обнять. Просто так, передавая тепло и снимая наши прежние разногласия, которые иногда были смертельными.
— Нет. Ты один из немногих, о ком я буду много вспоминать и сожалеть, что тебя нет в новом мире — Моем Мире! Очень жаль, что ты так привязан к Артемиде. Хотя не только к ней, — она отвернулась, глядя на темный зев Пещеры, в котором стояли люди. — Я хочу, чтобы этим смертным, кто передаст мне Айо Уиннис был Майкл Милтон.
— Дорогая, пожалуйста, не проси об этом. Он возлюбленный моей мамы, а мама — это святое. Ты же тоже скоро станешь мамой, — положил ей ладонь на живот и пока она не успела возразить продолжил: — Есть другое предложение, пусть этим человеком будет виконт Бабский. Он очень интересный мужчина. Уверен, он исполнит этот ритуал с большим рвением. А если ты позволишь ему погостить в своих владениях несколько дней, то тебе точно не будет скучно. И мой совет, не спеши с Айо Уиннис. Открыть для себя ворота в новый мир ты еще успеешь. Не пришлось бы потом сожалеть об утрате прежнего.
— Позови его, я с ним поговорю, — взгляд Геры снова стал печальным.
— И ты мне теперь будешь должна, — сказал я, что вызвало ее слабую улыбку.
Бабского я позвал ментально, используя канал с Бондаревой, который штабс-капитан до сих пор поддерживала. Заодно сообщил, что опасность миновала и можно выходить из Пещеры.
Когда я вернулся к месту нашей короткой, но смертельной битвы Перуна там не оказалось. Не было и Аполлона. Меня ждала Артемида и Афина, уже снявши доспехи. Со стороны Пещеры ко мне бежала Ольга и Элизабет. За ними с меньшей расторопностью следовали грифоновцы.
Несколько секунд я стоял неподвижно напротив Артемида, потом мы бросились друг другу навстречу, обнялись, обжигая губы поцелуями.
— Вот и все! Все… Вышло так… Как должно быть! — шептала она бессвязно, иногда глотая слова. — Столько радости! Столько всего случилось! Я так боялась! Я люблю тебя!
Когда Небесная Охотница меня отпустила, я обнялся с Афиной, и, хотя мы были чуть более сдержаны, я чувствовал жар ее сердца и своего тоже.
— Вимана будет завтра! — сообщила Бондарева, дождавшись, когда Светлоокая освободит меня из своих объятий. — Между прочим, снова прилетит «Гектор». Но с другим капитаном. Кстати, ты прав — Носков в казематах.
— Открываю портал, — Артемида взмахнула рукой, порождая золотистое свечение. — Идем ко мне: ты и Ольга. И Элизабет, — имя Стрельцовой Охотница добавила неожиданно для меня, затем повернулась к Бабскому, о чем-то говорившему с Герой.
— Дорогая, прости и не сердись! Я должен остаться со своими людьми, — возразил я богине. — Это мои люди — люди, которые доверились мне. Доведу эту миссию до конца, вернусь с ними в Россию и тогда, буду рад принять твое предложение.
— Какой бы это будет чудесный отпуск, если только Артемида примет нас на Небесах! — воскликнула подбежавшая Ковалевская.
Эпилог
Земля удалялась. Теперь она занимала лишь половину бокового экрана. Индикатор нерезонансных энергий, недавно пульсировавший в красной области, плавно опустился к зеленой. Я еще раз пробежался взглядом по приборам, убедился, что в ближайшее время нас не ждет никаких сюрпризов. Отдав последние распоряжения Москвину, я покинул капитанское кресло. Искусственная гравитация уже вступила в силу: стрелка остановилась на отметке 0,53. Сейчас мне очень хотелось видеть нашу планету через иллюминатор, без мигания многочисленных приборов на пульте «Артемиды» и туэрлиновых искажений.
— Князь, к которому времени подать ужин? — осведомился дожидавшийся моего внимания мичман.
— К шести, — отозвался я, расстегнув верхнюю пуговицу мундира. — Пусть в кают-компании соберутся все за исключением вахтенных. Щукин… Передайте Станиславу Басовичу чтобы подошел тоже. К шестнадцати двадцати хотя бы минут на пять. Выпьем по бокалу шампанского. Уж сегодня можно, — решил я и вышел в коридор. — И вы, Иван, непременно будьте, — добавил я, обернувшись.
На титановых панелях отражалось мерное мерцание кристаллов подсветки. «Артемида» легла на расчетный курс, тихо и мерно пели генераторы вихревого поля. Они уверенно несли виману через бескрайние космические просторы.
За три месяца испытательных полетов, я так привык к их негромкому гудению, что оно казалось мне таким же естественным как для моряка шум моря. Их слаженную работу и малейшие огрехи я легко определял на слух. Когда при облете Луны в звуке генераторов мне послышались необычные нотки, я сразу указал на неполадки техникам и подсказал вероятные причины. Техники «Артемиды» да и всего космического флота империи, который пока насчитывает лишь три виманы, молятся на меня как на бога, потому как я тело космолета, его сложные системы чувствую так же хорошо, как свое собственное тело. Соврал? Да, самую малость. Скажу тогда так: как тело Александра Елецкого — это будет честнее.
«Ты свободен? Надо поговорить», — услышал я на ментальной волне голос командира десантной группы.
«Наташ, давай потом», — ответил я, зная, о чем собирается говорить Бондарева. — «У нас впереди долгий перелет. Почти десять дней — будет время пообщаться», — сейчас мне хотелось добавить к сказанному: «к сожалению, будет», но сдержался. Вот только беда, от менталистки не всегда удается скрыть ход мыслей.
«Елецкий, ты негодяй! За что мне такое⁈ Ну за что⁈ Ты делаешь меня самой несчастной женщиной в этом мире!», — произнесла она, и я почувствовал, как госпожа майор, пытается передать свою боль.
«Наташ, дорогая, вчера, ровно вчера ты говорила, что ты самая счастливая женщина в этом мире», — напомнил я, замедляя шаг. — «И ведь за это время не случилось почти ничего!».
«Да! Это твое неизменное свойство, Елецкий! Тебе даже пять минут достаточно чтобы самую счастливую женщину сделать самой несчастной! Все, не хочу с тобой говорит и на ужин я не приду!», — ее ментальный голос прервался холодной тишиной. Она умела транслировать оттенки чувств и играть на струнках моей души тоже умела виртуозно. Иногда играть так, что мне становилось больно или наоборот очень сладко. Что поделаешь, это вкус жизни. Жизни, которая мне очень дорога в любых ее проявлениях.
Я знал, что возле большого обзорного иллюминатора стоит Элизабет, и задержался в коридоре, чтобы во мне скорее растворилась горечь разговора с Наташей. Вышел из-за угла, отстранившись от всех неприятных эмоций, даже улыбаясь.
— Это потрясающе, Саш! — воскликнула моя англичанка. — Разве когда-нибудь прежде я могла подумать, что буду видеть нашу планету так! — княгиня простерла руки к толстому стеклу.
За ним в черноте космоса, среди россыпей звезд висела голубая планеты, кое-где укрытая белым пухом облаков.
— Да, дорогая. Наша Земля прекрасна. И на поверхности с ее великолепными видами и из космоса. Видишь ту яркую точку? — я обнял ее, прижимая к поручню перед овалом иллюминатора. — Это Венера. С каждым днем она будет ближе. Скоро мы увидим, насколько были правы художники, рисовавшие ее пейзажи и выдававшие их за мистические озарения.
— Жду с нетерпением. Хотя сам полет чудесен. Тысячи таких ярких звезд! Мой демон, столько радости на душе! В то же время немного грустно, — выдохнула Элизабет, глядя на далекую планету и звезды вокруг. — Грустно, что Ольга не увидит, что на самом деле на поверхности Венеры. Она очень хотела. А вчера…
— Что «вчера»? — спросил я, когда пауза от моей жены затянулась.
— Вчера она плакала на веранде. Ушла, чтобы не видел ты и Лиза, — нехотя призналась Элизабет. — Еще сказала, что очень завидует мне. Когда она так говорит, мне становится неловко. Я чувствую свою вину, будто отбираю у Ольги тебя больше, чем это допустимо.
— Дорогая… Элиз, нет здесь твоей вины ни капли. Не надо так думать. Увы, пока так сложились обстоятельства. И мы не последний раз летим на Венеру. Подрастет немного наша дочь, еще хотя бы год, и Ольга полетит с нами, — пообещал я, вспоминая утреннее расставание с первой женой. — Быть может с нами полетит Лиза. Если мы будем уверены, что такое путешествие безопасно.
Может, стоило убедить Ольгу оставить Лизу с моей мамой или с Татьяной Степановной и няней, но Оля бывает упрямой, потом страдает из-за своего упрямства. Решила воспитывать первые годы нашу дочь сама и надолго не оставляет ни с кем. Наверное, это правильно, но тогда не стоит слишком поддаваться неизбежным эмоциям, ведь быть одновременно в нескольких местах не могут даже олимпийские боги.
— Саш, а это Марс? — спросила Элизабет, указывая на красноватую точку у правого края иллюминатора.
— Верно, Марс, — подтвердил я. — Там, немного справа, Юпитер, — я взял ее руку, указывая на другую яркую точку в космической черноте.
— Ты говорил, позже, после Венеры, мы полетим на Марс. Я читала статьи Майкла, он утверждает, что на Марсе тоже живут люди и другие разумные существа. Он писал, будто те странные предметы, что найдены в пещерах на Гавайях и символы в первых храмах ацтеков принадлежать марсианам, — поделилась со мной Элизабет.
— Да, мы обязательно полетим на Марс, — заверил я, прижимаясь к княгине теснее. Как всегда, ее тело дразнило меня. — Полетим. И не только на Марс. Позже, думаю, лет через пять-семь, мы сможем отправиться к другим звездным системам. Там далеко откроем неведомые пока планеты.
Хотя на древних кристаллах памяти, наши ученые не нашли сведений о межзвездных перелетах землям, у меня имелись кое-какие идеи, как сделать так, чтобы виманы смогли преодолевать пространства между звездами достаточно быстро. Эти идеи захватывали меня все сильнее, и я понял, что посвящу им ближайшие годы своей жизни.
Для Артемиды и Афины очень важно, чтобы их храмы возникли на Венере — это одна из причин, почему мы сейчас летим к утренней звезде, и поэтому на нашей вимане, названной в честь моей небесной возлюбленной, есть три жрицы-миссионерки. Но почему бы не построить такие же храмы на планетах иных миров?
— Астерий… — мое имя Элизабет произнесла полушепотом, по ее интонации я уже знал, что она скажет дальше. Знал и хотел услышать эти слова. — Ты прижимаешься — я все чувствую. И теперь… — она снова сделала волнительную паузу, потом слабо выдохнула: — Хочу трахаться. Как тот раз… в невесомости, — княгиня запрокинула голову, подставляя шею моим губам.