—Он влюблен в нее. Почему бы ему не жениться на ней?
—Я имел в виду не Клея. Я имел в виду Блэза.
—Я как-то этого не заметила.— Она старалась не смотреть на него, когда машина везла их мимо зеленых рощ Виргинии.
—Ты хотела выйти замуж за Клея.— Как хирург, которому приходится делать операцию без обезболивания, Бэрден сделал первый разрез мгновенно. Кожа рассеклась. Больной хватил ртом воздух, но остался в живых.
—Да. Можешь сказать, хотела.
Странная формулировка, подумал Бэрден. Сказать можно все, что угодно.
—О чем он говорил тебе только что, на лужайке?
—Не помню.
—Прости. Это не мое дело, конечно.
Дочь посмотрела на отца сухими, блестящими глазами: больной уже был в горячке.
—Да нет. Я и вправду не помню. Не могла сосредоточиться. Он все говорил, говорил, а я все думала, думала: он женился на Инид, а с чем осталась я? Кажется, он просил прощения. Не знаю. Он нервничал, а я никогда не видела, чтобы он нервничал.
—Перед деньгами, должно быть, нельзя устоять.
—Нет!— неистово воскликнула Диана.— Уверена, что он не из-за денег, деньги тут ни при чем. Все из-за Инид.
Взгляни на нее! Кто может соперничать с такой?— У больной начался приступ. Рыдания были так прерывисты, что скорее напоминали икоту, и Бэрден больше не был искусным целителем сердец, а добрым врачевателем, подставляющим девушке плечо, чтобы она могла выплакаться. Но он встретил резкий отпор.
Диана отодвинулась, закрыла лицо руками и опустила их, лишь когда машина пересекла Чейн-Бридж. Они молча проехали вдоль зловонного канала, по которому в летней дымке медленно двигались баржи на конной тяге. Перед тем как на окраине Джорджтауна показались первые полуразвалившиеся лачуги негров, она сказала.
—Ты что-нибудь сделаешь с Клеем?
—Уволить его? Нет. Он мне нужен.
—Я бы хотела.
—Чтобы я его уволил?
—Да!— Она стиснула зубы. Как она похожа на него! Кровь не умирает! Ничто не умирает — никогда. Эта мысль пьянила. Он будет жить в ней.
—Ты не хочешь этого. Ты не так мелочна.
—Хочу, я так… взбешена. В гробу я его видала.
—Диана…— Он пытался вспомнить, как звали отца Медеи.
—Я переживу это. Прости, что я подняла столько шуму.
—Он когда-нибудь… говорил, что хочет жениться на тебе?
Диана пристально глядела через стекло машины на темно-красный кирпич Джорджтауна.
—Да,— сказала она в окно.— Говорил. На рождество. В клубе Салгрейв. Перед танцами. На мне было мое первое черное платье. То самое, что не нравилось маме. «Ты выглядишь в нем на тридцать,— говорила она,— и как в трауре». А мне казалось, я выгляжу ничего себе. Наверное, Клею тоже. Мы собирались пожениться этой весной, как только конгресс распустят на каникулы. Но конгресс все заседал и заседал, и Инид его сцапала. В июле.
—Похоже, нас распустят на каникулы на следующей неделе,— как бы невзначай сказал Бэрден.— Поедем куда- нибудь на север? В Мэн? Ты не против? В Бар-Харбор?
Но Диана его не слушала. Она ушла в себя. Больной теперь в коме, природа сделает все что надо. Как и все практикующие врачи, Бэрден полагался в конечном счете на восстановительные силы организма.
Тут он осознал, что все еще сжимает в руке конверт, который передал ему Блэз. Он вскрыл его, предчувствуя, что будет возмущен, и не ошибся. В конверте был чек, выписанный на Нью-йоркский банк, на сумму в двести пятьдесят тысяч долларов, подлежащих уплате комитету «Джеймса Бэрдена Дэя — в президенты». Чек был подписан Эдгаром Карлом Нилсоном, казначеем. Он бросил быстрый взгляд на Диану. Видела ли она чек? Она не видела. Он быстро порвал чек на кусочки и выбросил их, как конфетти, в окно машины.
Он будет президентом, но без помощи Нилсона. Если он изменит себе, он превратится в ничто. На ум пришли старинные пословицы. Вспомнилась хрестоматия Макгаффи, которую он читал в детстве,— на каждой странице нравоучение. Вопреки благоприобретенному опыту, он продолжал в них верить. Честность — лучшая политика. Стежок вовремя стоит девяти. Всякому своя цена. Нет, неправда! "Он смял конверт и стрельнул бумажным комком в бронзовую статую какого-то адмирала. Полный вперед! Так будет лучше. А потом, 20 января 1941 года: «Я, Джеймс Бэрден Дэй, торжественно клянусь…» У меня все будет в порядке.
ГЛАВА ВТОРАЯ
—О, все в порядке! Все в полномпорядке!
Миссис Фоскетт улыбалась лучезарной улыбкой. Короткие пальцы слегка постукивали по перевернутым вверх лицом картам, словно передавая им зашифрованные сообщения.
—Что именно в полном порядке?
Бэрден глядел на расклад. Бубновая дама была единственной фигурной картой. Вспомнилось, что бубны — к богатству.
—Последнее время вы очень беспокоились о деньгах.
—Все беспокоятся о деньгах.
—Нет, не все. Вовсе нет. Некоторые очень бедные люди никогда не беспокоятся о деньгах, а некоторые очень богатые только о них и думают. О, я могла бы написать целую книгу!
—Боже упаси, миссис Фоскетт! Ни в коем случае!
Он прикинулся встревоженным, но за этим возгласом крылся непритворный ужас, что в один прекрасный день миссис Фоскетт выдаст тайны, и некоторые — из весьма высоких сфер. По меньшей мере с десяток знакомых ему сенаторов захаживали в ее старый кирпичный дом на Калифорния-стрит, чтобы им предсказали судьбу. А один из министров, прежде чем решиться на какой-либо шаг, всегда справлялся у миссис Фоскетт по телефону, благосклонны ли к нему звезды. Диво, да и только, как много суеверных среди умудренных опытом людей. Что касается его самого, то в глубине души он не верил, что будущее можно расчистить: ведь завтрашний день — это нечто абстрактное, нечто такое, чего, строго говоря, не существует. И тем не менее человек то и дело испытывает потребность в подсказке, как поступать, и он лично — да и не только он — находил многие из наитий миссис Фоскетт весьма полезными. Своей удачливостью она далеко превосходила своих коллег из бесчисленной орды гадалок, графологов и звездочетов, избравших прибыльным местожительством столицу страны, еще не одухотворенной новой религией.
—Ваши денежные дела должны скоро поправиться.— С минуту она разглядывала карты.— Я бы сказала, еще в этом году.
Лицо Бэрдена хранило непроницаемое выражение. Он старался никогда ничего ей не подсказывать.
—Что еще… О, как славно! В ближайшие три недели вы получите весть, и она вас очень, очень обрадует. Весть относительно…— Она нахмурилась, как бы недоумевая. Метнула на него быстрый взгляд, но он не дал ей никакого определенного ответа. Опытной рукой она перемешала колоду, затем открыла смуглыми пальцами несколько карт.— Относительно вашей карьеры, догадываюсь, речь пойдет о кампании за выдвижение вас кандидатом в президенты в будущем году. Вот, видите: туз, а с ним рядом…
—Меня выдвинут?
Он еще ни разу не задавал ей такого откровенного вопроса.
—Господи! Все-то вы хотите знать! Только ведь говорят-то карты, не я. А как с ними бывает, сами знаете. Иной раз тютелька в тютелькусойдется, другой раз — не разбери поймешь.— Она остановилась и посмотрела, что же в конце концов получается.— Кто-то из ваших близких очень вас огорчает.
Это была почти правда. Диана сняла себе квартиру поблизости от Библиотеки конгресса, где сейчас работала. Когда она наведывалась в Рок-Крик-парк, она держалась покорно, но из нее нельзя было слова вытянуть. Он ничего не знал о том, с кем она видится, что поделывает. Желая избежать встреч с Клеем и Инид, она порвала все свои старые знакомства и завела новые среди безвестных сторонников Нового курса, прикомандированных к различным вновь созданным учреждениям.
—Вашей дочери следует оберегать свое здоровье. В особенности почки. Велите ей немедленно пройти полное медицинское обследование. Расклад этих карт мне вовсе не нравится. Да, вовсе не нравится.— Миссис Фоскетт собрала колоду.— Вот так, сенатор. Я понимаю, как досадно не узнать сразу все, что хочется. Но наберитесь терпения. Я понемножку составляю ваш гороскоп, и открываются очень интересные вещи, право, очень интересные. Мне особенно нравится вид вашего Солнца. У вас хорошееСолнце. Я дам вам знать, как только узнаю побольше.
Она проводила его к выходу. Он заплатил ей, как всегда, с таким чувством, словно выходил из публичного дома.
—Полагаю, вы будете на приеме в честь короля и королевы?
—А что, карты не сказали об этом?— не смог удержаться он.
—Ни слова из карт, мне просто встретилось ваше имя в списке приглашенных британским послом — сегодня утром в газете.
—Да, я там буду. А вечером мы идем на обед в Белом доме.
Он сам удивился, зачем он это сказал. Выходило так, будто он хвастает. В конце концов, его приглашали не потому, что его хочет видеть президент,— просто присутствие сенатора Бэрден"» желательно по соображениям протокола.
—Как интересно! Право, после визита принца Уэльского Вашингтон ни разу не был так взбудоражен, помните? Я присутствовала при том, как он сажал дерево возле Собора. Какой красавец и какой печальный конец! Рак! Это случается со всеми, у кого нет хорошей Луны. У вас Луна хорошая, сенатор, вся жизнь — сплошная романтика.
—Вы вгоняете меня в краску, миссис Фоскетт.
—Ах, сенатор, если бы это было действительно так! Кланяйтесь от меня королеве. Мне нравится, как она укладывает волосы, такая смелая прическа!
Пенсильвания-авеню уже была оцеплена канатами, чтобы кортеж мог беспрепятственно проследовать от вокзала к Белому дому. Бэрдена не пригласили на вокзал, где президент и министры встречали короля и королеву. Но это его ничуть не задело. Его дела и так шли достаточно хорошо. Сегодня вечером он будет присутствовать на обеде в Белом доме, впервые после схватки в сенате по вопросу о реорганизации Верховного суда два года назад. Занятно будет увидеть всех соперников в одном месте, ибо президент, несомненно умышленно, пригласил в Белый дом почти всех, кто метил на его пост в 1941 году, кроме молодого Дьюи.