Полька в метро(танец как образ жизни)
1
«Гибель Помпеи» написана в 1979-м. И посвящена Белле.
Осенним днем того же года редактор «Недели» Анатолий Макаров сидел в ЦДЛ. К нему подсел Аксенов. Угостились влегкую. Вспомнили былое. Например, как Василий принес в газету рассказ «Завтраки 43-го года».
– У меня и сейчас есть недурные рассказы, – сказал тот. И достал рукописи. Макарова поразил текст «Памяти Стасиса Красаускаса» – трибьют другу и спортсмену, художнику, мастеру непрерывной линии, который, ослепнув и умирая, просил приносить ему таз с водой, опускал в нее руки и чувствовал облегчение. Прекрасный пловец – он отплыл к другим берегам…
Макаров предложил: попробуем издать в «Неделе», а назовем «Непрерывная линия».
Вскоре рассказ, без изменений и сокращений, вышел в популярнейшем еженедельнике той поры. Став последней официальной публикацией Аксенова на Родине. На много лет.
Успели они чудом. Ведь уже разворачивалось дело «МетрОполя», сделавшего Аксенова в тогдашней литературе персоной нон-грата, а его тексты – запретными.
Но – почему? Почему издание альманаха, которое сегодня было бы рутиной, тогда стало большим и опасным политическим скандалом, вышедшим далеко за пределы литературного круга и Советского Союза? А потому, что в Советском Союзе иначе было нельзя.
Все без исключения многие тысячи журналов и газет, книг и брошюр выходили в СССР только после правки и цензуры. Всё прочее печаталось на машинке и распространялось тайно, автоматически становясь «самиздатом», официально преследуемым, незаконным деянием.
Многие талантливые и ищущие авторы выбрали этот путь – путь андеграунда, открытого творческого неприятия цензурной практики и официального искусства, и даже противостояния им. Эта дорога была опасной. И, главное – она вела в гетто, в замкнутый мир артистического подполья, откуда фактически не было выхода к широкому читателю, но имелась прямая дорога в кабинет следователя КГБ. Но, несмотря на это, новое литературное поколение не пряталось, не скрывало рукописи, а громко читало свои стихи и прозу. Правда, не на сценах творческих клубов и не с экранов телевизоров, а на квартирных вечерах и с магнитофонных лент.
Тем временем у многих известных и вполне легальных авторов рукописи пылились в столах. Авторы, да – имели признание, но тексты их – нет: не отвечали ожиданиям. Ни идеологического начальства, ни литературной бюрократии. Вот и лежали они в столах до лучших времен, которые, верилось, конечно, настанут. Но когда? Когда?
А пока всё больше книг засылалось на Запад. И не обязательно в открыто оппозиционные эмигрантские «Посев», «Континент» и «Грани». Был тот же «Ардис», другие более нейтральные издательства. Да, Гладилин, Булат Окуджава, Владимир Войнович, когда власть наступала на горло с особой силой, бывало, отдавали тексты в антисоветский «Посев». И готовы были получать нагоняй. Потому что писатель не может жить, если его книги не выходят. И плевать ему на любой идейный контроль. А контроль не унимался – требовал раскаяний.
А грамотный советский народ меж тем рождал новых писателей. И даже талантливых! И они не спешили в подполье, а стремились издаться легально, но – оставаясь порядочными людьми, не подгоняя свой дар, совесть и тексты под гребенку Степаниды Власьевны. Они упорно «пробивали» свои произведения, убеждали редакторов, заручались поддержкой известных литераторов, вступали в Союз. Подобно молодым прозаикам Евгению Попову и Виктору Ерофееву. Когда они встретились в 76-м на семинаре в Переделкине, обоим было по тридцать.
У них хватало таланта, энергии и драйва, чтобы попытаться прорваться в большую литературу. Но настал момент, и стало ясно: поздно. После изгнания Александра Солженицына власть вспомнила: художественный текст – оружие в войне систем. И его нужно держать под неусыпным надзором. Шаг влево, шаг вправо – караул стреляет на поражение. Какая «вторая культура»? Какая «молодая литература»? Какие «творческие поиски»? Есть линия партии, и извольте следовать: школа, институт, завод, стройка, шахта и колхоз; крепкая советская семья, союз отцов и детей, героизм дедов и отцов, дружба народов, комсомольская любовь, крах капитала – вот круг допустимых тем. Метод? Социалистический реализм.
Еще можно: исторический роман – о подвигах наших пращуров; научную фантастику – о наших будущих достижениях в покорении космоса и природы; юмор – строителю коммунизма потребно хорошее настроение; чистая любовь – раз: проверено, ее не запретишь; два: не беда, что безыдейная, главное – красивая. Всё, что сверх того и не укладывается в список того, что наше, а что чужое, есть не что иное, как подрыв устоев. Разговор окончен.
То есть издать то, чего просит душа, и при этом себя соблюсти – невозможно. Разрешения не дождаться. Его можно только добиться. Из этого понимания и вырос альманах «МетрОполь».
2
«МетрОполь» придумал Ерофеев. Судя по текстам и интервью, рассуждал он так: огромный пласт талантливой и актуальной литературы остается в СССР вне редакций и издательств, не доходит до читателя. Причина – консерватизм идеологов и косность литчиновников. Их можно и нужно изменить. Показать, что качественная литература существует независимо от того, хочет ее начальство или нет. Представить образцы. Для этого надо составить сборник, положить его на начальственные столы, сказать: вот – мы сделали это сами. Но не тайком. Не в подполье. Открыто. Это актуально. Это хорошо. Издавайте.
Ерофеев не был наивным оптимистом. Но он считал, что это в интересах власти – показать (в том числе и миру – память о «разрядке напряженности» еще была жива), что СССР – не лагерная зона, не империя зла. Что «бульдозерная выставка»15 сентября 1974 года – разгон уличного вернисажа современных художников, посадки диссидентов и высылки писателей – лишь издержки, и с Москвой можно иметь дело. Может, дало о себе знать происхождение и особенности биографии: Виктор Владимирович был сыном видного дипломата, рос в элитной среде, в юности бывал за границей, владел языками, получил отличное образование. Его логике, замешенной на всем этом, было чуждо примитивное мировидение охранительной бюрократии. Или он надеялся объяснить властям, что это в их интересах – иметь хорошие отношения с интеллектуалами? Тем более что не всё безнадежно: издали же в «Дружбе народов» «Дом на набережной» Трифонова, легализовали же художников-авангардистов – тысячные же очереди стояли на их выставку в павильон «Пчеловодство» на ВДНХ.
«В 70-е годы, – пишет Ерофеев в книге «Хороший Сталин», – власть уже находилась в полураспаде. Время стало мутным». Сам он три года носил в журнал «Вопросы литературы», известный под именем «Вопли», очерк о маркизе де Саде. Сперва его отвергли. Через год сказали: стало лучше, но расскажите о садизме в современной западной культуре. А еще через год напечатали. «Я понял, – вспоминает писатель, – поле для игры есть. Маленькое, но есть».
И он решил сыграть.
Устроить «бульдозерную выставку» литературы, но не отчаянную, а в расчете на успех составить самодеятельный альманах из текстов признанных и «подпольных» авторов. «Бомба заключалась в смеси диссидентов и недиссидентов, Высоцкого и Вознесенского. Я, – пишет Ерофеев, – без труда заразил идеей своего старшего прославленного друга Василия Аксенова (без которого ничего бы не вышло), к делу были привлечены Андрей Битов и мой сверстник Евгений Попов (Фазиль Искандер подключился позже), и оно закрутилось.
Слова из предисловия к альманаху, что он родился на фоне зубной боли, – не метафора, а реальность. Мы с Аксеновым лечили зубы на улице Вучетича. Нас посадили в соседние кресла. Аксенов сразу принял проект издания».
Под скрежет зубов Аксенов предложил: давай издадим альманах на Западе.
– Издадим здесь, – настоял Ерофеев. Он верил, что шанс есть. И убедил в этом Андрея Битова. А когда о плане узнал Попов, то, «ничего не говоря, обнял меня почти по-евангельски», вспоминает Ерофеев в своей биографической книге «Хороший Сталин»[120].
И повел Ерофеев Попова знакомиться с Аксеновым. Евгений Анатольевич, как он вспоминает, робел, но прихватил пять или шесть рассказов. Ко второй их встрече Аксенов их прочел. Спросил: «Почему так мало принес? Тащи еще». Так составилась подборка «Чертова дюжина». Так, считает Евгений Анатольевич, ее назвал Аксенов. «Он меня признал, когда прочитал тексты, – вспоминает Попов. – А так я для него был человек с улицы».
А в первую их встречу, вспоминает Попов, на столе стояла бутылочка чего-то красного и еще какая-то. И он хоть и робел, а выпить хотел. Но не мог решить: налить или ждать, пока нальет хозяин. Тот спросил: «Ты выпить хочешь?» И налил. Попов выпил. Стали обсуждать альманах.
Прикинули список авторов. Попов предложил Юрия Кублановского. «Вскоре, – говорит Евгений Анатольевич, – появилась "амбарная книга", куда я, Аксенов, Ерофеев записывали участников альманаха. Гипотетических. Туда же вносили суммы, когда скидывались на вернисаж – так и не состоявшийся завтрак с шампанским по поводу выхода "МетрОполя"».
Попов тогда проживал в Подмосковье, и Аксенов предложил ему кров в квартире мамы. Она стала «редакцией». Там спал Попов. Там обсуждались тексты. Там делали «МетрОполь».
3
Аксенов не был диссидентом. В политическом смысле этого слова. То есть не считал себя таковым. И стало быть – не был. Так утверждают его друзья – Анатолий Гладилин, Виктор Есипов, Александр Кабаков и Анатолий Попов. Да, он общался с правозащитниками, подписывал письма протеста, читал самиздат, диссидентом его сделала советская пропаганда и западная печать. Василий Павлович не был подпольщиком-оппозиционером. Его инакомыслие коренилось в зоне эстетического. Он, конечно, желал свободы политической. Но не боролся за нее. Да, он не любил советскую власть. И отвергал коммунистическую идеологию. Но не участвовал в их ниспровержении. Куда больше его интересовала свобода творчества и личности, и чем большая, тем лучше. Ее он готов был отстаивать. Но опять же – посредством творчества. Своими текстами.
Ну а для власти творческий протест был равнозначен политическому. Ибо мешал ее полному господству во всех сферах жизни, подвергал сомнению ее право определять: что издавать, а что отвергать; кого награждать, а кого порицать; кого за границу отправлять, а кого в тюрьму сажать. Она требовала послушания, а творческая свобода допускала ослушание. И значит – была опасна. А кроме того, с тех пор, как в СССР «к штыку приравняли перо», любое творческое действие получило кроме художественного и политическое измерение. И то, что Аксенов и его коллеги этого не признавали, ничего не меняло. В глазах власти любой претендующий на свободу творчества был если не враг, то сомнительный и подозрительный тип.
Впрочем, Евгений Попов и сейчас считает, что рассчитывать на успех было сложно, но можно. Во-первых, потому, что удалось собрать очень представительный коллектив авторов и солидный корпус текстов. Аксенов, Ахмадулина, Алешковский, Битов, Вознесенский, Высоцкий, Искандер, Липкин, Лиснянская и другие, хоть и не всегда писатели, члены Союза, но признанные в культуре люди: Марк Розовский – журналист и режиссер, Фридрих Горенштейн – сценарист, Леонид Баткин – историк, знаток эпохи Возрождения. Не говоря уже о Джоне Апдайке, которому Аксенов предложил издать в «МетрОполе» фрагменты романа «Переворот».
Во-вторых, утверждает Попов, казалось, что многое можно объяснить: политической крамолы и агитации составители не планировали, «МетрОполь» на политическую бомбу явно не тянул, и они считали, что если он и вызовет дискуссию, то она ограничится литературным кругом.
А уж там козыри оказывались на руках составителей: смотрите, мол: забытые – востребованы, отвергнутые – услышаны, талантливые – признаны. Новое поколение существует и рука об руку со старшим предъявляет обществу свое свободное, неподцензурное творчество. От чего авторитет советской литературы только растет – и в стране, и в мире.
Потому-то в ходе подготовки сборника они, ничего не скрывая и не прячась, всё же избегали сотрудничать с официальными структурами. Не хотели их неизбежного вмешательства в свою работу. Ибо кроме знаменитостей в него предполагалось включить и вовсе новых авторов: Бориса Вахтина, Юрия Карабчиевского, Петра Кожевникова, Виктора Тростникова и других, и не хотелось отдавать их с самого начала на суд и расправу корифеям соцреалистического стандарта.
То есть создавалось нестандартное издание, предназначенное для нестандартных текстов.
Но – не заведомый «самиздат». И не заготовка для «тамиздата». А сборник, предназначенный для рассмотрения в Союзе писателей и легального издания в СССР литературы, которую начальство считало для этого не предназначенной. То есть речь шла о преодолении предубеждений и страха.
Об этом прямо говорилось в составленном Аксеновым предисловии.
Метрополь, 1979
Альманах «Метрополь» представляет всех авторов в равной степени. Все авторы представляют альманах в равной степени. Альманах «МетрОполь» выпущен в виде рукописи. Может быть издан типографским способом только в данном составе. Никакие добавления и купюры не разрешаются.
Произведения каждого автора могут быть опубликованы отдельно с разрешения данного автора, но не ранее, чем через один год после выхода альманаха. Ссылка на альманах обязательна.
Кому-то может показаться, что альманах «МетрОполь» возник на фоне зубной боли. Это не так. Детище здоровое, и у всех авторов хорошее настроение.
Занимаясь литературой, на том и стоим: нет для нас дела более веселого и здорового, чем сочинение и показ сочиненного, а рождение нового альманаха, надо думать, для всех праздник.
Однако почему же возникла именно такая форма? Вопрос этот закономерен в устах человека, не вполне знакомого с некоторыми особенностями нашей культурной жизни. Не будет излишней дерзостью сказать, что жизнь сия страдает чем-то вроде хронической хворобы, которую можно определить то ли как «неприязнь к непохожести», то ли просто как «боязнь литературы». Муторная инерция, которая существует в журналах и издательствах, ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за «штуку» литературы, не только не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая «ответственность» вызывает состояние застойного тихого перепуга, стремление подогнать литературную «штуку» под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность. Слепой лишь не заметит, что такой литературы становится с каждым годом все больше и больше, что она уже образует как бы целый заповедный пласт отечественной словесности. (Наш альманах состоит главным образом из рукописей, хорошо знакомых редакциям.)
Мечта бездомного – крыша над головой; отсюда и «МетрОполь», столичный шалаш над лучшим в мире метрополитеном. Авторы «МетрОполя» – независимые (друг от друга) литераторы. Единственное, что полностью объединяет их под крышей, – это сознание того, что только сам автор отвечает за свое произведение; право на такую ответственность представляется нам священным. Не исключено, что упрочение этого сознания принесет пользу всей нашей культуре.
«МетрОполь» дает наглядное, хотя и не исчерпывающее представление о бездонном пласте литературы.
Все желающие читать приглашаются с чистым сердцем.
Просьба воздерживаться от резких движений при переворачивании страниц.
4
Как и можно было ожидать, чистосердечие авторов альманаха вызвало у литературного начальства серьезные сомнения.
Но когда Аксенов писал это предисловие и придумывал название, он об этом мало беспокоился. Он и не предвидел, что у некоторых коллег по Союзу писателей сомнение и подозрение вызовет само название альманаха – «МетрОполь».
Виктор Ерофеев разъясняет: «"МетрОполь" – это литературный процесс здесь, в метрополии». Но явно содержащийся в названии отсыл к метрополитену придает ему привкус подполья; но не схрона, с засевшими диверсантами, а метро – где люди, движение, искусство.
«МетрОполь» – попытка станцевать легкую полечку там, где топочут прохорями барыню и гопака. Прокружиться в дивной пляске и уже тем самым превратить коммунистический подземный «дом культуры» в великолепный палаццо разнообразия и многоликости. И больше того – сделать это разнообразие дозволенным, признанным, форматным.
Что провозглашал «МетрОполь»?
Право автора исследовать любые темы – снятие выморочных запретов. Хочет, скажем, Борис Вахтин в «Дубленке» спокойно и свободно обсуждать жизнь фарцовщиков? Пожалуйста!
– Мы сознательно разрабатывали идею эстетического плюрализма… – вспоминает Виктор Ерофеев. Здесь-то и таилась опасность: в страшном слове «плюрализм». То есть эстетический – дело десятое. Плюрализм был страшен власти во всем и любой – монистское сознание видело в нем угрозу, атаку, преступление.
Образ растабуированной России (как сказал Виктор Ерофеев), «с ее религиозными поисками, сексуальными катастрофами, пьяными драками, шальным юмором, национальными распрями, разнородным интеллектуальным потенциалом, задымившейся, как колесо, ментальностью, новейшим art risqué и традиционной ригористской эстетикой» – был чужд власти. Как и образ «России, стремящейся к самопознанию» – ибо, на ее взгляд, всё, что заслуживало в ней познания, познавалось экспертами, готовившими документы партсъездов.
Вот советская публика – другое дело. Для нее «МетрОполь» стал бы сенсацией и открытием. Она не знала подобных текстов, ни по содержанию, ни по форме. Ну не ждала она от Беллы Ахмадулиной сюрреалистической прозы! Хотя, может быть, и хотела. Кто-то, безусловно, плевался бы, кто-то – наслаждался бы. И в этом состоял замысел авторов и составителей. К этому они стремились. Такое издание, легальное, но созданное без спроса – выйди оно тиражом хоть в пятьсот экземпляров – было обречено на успех. На судьбу библиографической драгоценности.
Что же касается «МетрОполя» в том виде, в каком он был подготовлен к передаче в литературные инстанции, то издание впечатляло. Макет разработал художник «Театра на Таганке» Давид Боровский. Здоровенная плита зеленоватого мрамора – подлинная «штука литературы». Под обложкой – фронтиспис и марка – граммофон, разработанные художником Борисом Мессерером. Далее – листы ватмана с наклеенными машинописными страницами. По четыре на лист. От фотографий авторов пришлось отказаться – фотобумага не желала приставать к ватману.
Экземпляр хотели отдать в Госкомиздат, другой – в ВААП[121] для издания в СССР и за рубежом – то есть переиздания того, что уже было бы ими сделано.
Всего готовили 12 экземпляров, каждый из 40 листов – то есть наклеить нужно было около 12 000 машинописных страниц. Слава Богу, нашлось немало помощников: кто клеил страницы, кто – считывал корректуру. Издавали «МетрОполь» весело. Высоцкий звонил в дверь, спрашивал: «Здесь делают фальшивые деньги?» Заходил. Пел. Ерофеев пишет: Владимир Семенович написал песню о «МетрОполе» и спел из нее несколько куплетов, но потом она «куда-то исчезла». Песню эту не помнит больше никто, но почему бы ей не быть, такой хорошей песне? Может, еще найдется когда-нибудь… Не редкостью были споры, прибаутки, крепкие напитки.
Кстати… Аксенов, участвуя в общем веселье, не пил. Бросил. Точнее – перестал.
После того как однажды увидел: высотки Калининского проспекта (ныне – Новый Арбат) смыкаются, как челюсти, над его головой. Это произвело на него – врача – впечатление. Он понял: дело неладно. И расстался с алкоголем спокойно и без насилия над собой. Александр Кабаков считает, что спиртное было уже не нужно ему. Аксенов научился справляться с текстом без него. Нашел другие источники энергии, необходимые в его одиноком сражении с миром. Он начал бегать трусцой. Как-то прочел брошюру «Бег ради жизни», написанную двумя австралийскими легкоатлетами. Они оставили спорт и поняли: быстро теряют форму. И что же? Опять стали бегать! Написали книжку. Книжка вышла в СССР. Аксенов ее прочел. И побежал.
«Мне тогда нужно было прекратить пить, и я последовал их примеру. Я был одним из первых таких "бегунов" среди писателей, – вспоминал он в 2007 году[122]. – Я начал в литовской Ниде, у подножия огромной дюны. Бежал вверх, на вершине делал круг, спускался. С каждым днем бегал всё больше и больше, до двух с половиной часов».
С тех пор он позволял себе не больше бокала пива или вина.
А «метропольцы» не стеснялись. Впрочем, застолья вовсе не мешали производству.
Чтобы подчеркнуть его открытость и вывести альманах в публичное пространство, решили устроить его «вернисаж» – презентацию – в кафе «Ритм» близ Миусской площади: «завтрак с шампанским» с участием академиков, космонавтов, артистов, советских и зарубежных корреспондентов и, конечно же, братьев-писателей!
Весть о вернисаже быстро разлетелась по Москве. Ведь гости приглашались открыто!
И вот этот самый «завтрак с шампанским» вызывал жуткое раздражение начальства. Почему? С какой стати? А с той, что устраивала его некая неформальная группа писателей. Не СП СССР, не Московская организация, не Литфонд. А вот просто собрались писатели – и устраивают сами презентацию издания, которое сами же и сотворили. Вопреки всем правилам и обычаям!
Думается, что именно готовность нарушить правила[123] возмутила начальство в первую очередь.
Об этом, кстати, говорят и стенограммы заседаний, на которых разбиралось «дело "МетрОполя"».
Начальство восприняло это как вызов, как манифест: невозможное – возможно. Считалось, что в СССР так не бывает, оказалось – бывает. Добро пожаловать!
Что ж. Вызов – так вызов. Система приняла его. И ответила.
5
Такого ответа не ждали.
То есть нет: составители были готовы к вопросам и даже к наездам. Но не к тому, чтоб попасть в «литературные власовцы». И не к тому, что их проект вызовет бурю, куда втянутся и КГБ, и ЦК КПСС и которая выльется в судилище, изгнание из СП, а Аксенова – с Родины.
Предвидя неприятности, они обратились к юристу Константину Симису[124]. В изданном в 1979 году в США тексте «"Метрополь", как социальное явление» он писал: «Когда идея альманаха уже созрела, некоторые из тех, кто был вовлечен в проект, пришли ко мне… Они поставили два вопроса: а) нарушает ли публикация напечатанного на машинке сборника аполитичных работ какой-нибудь советский закон, и может ли такая акция повлечь за собой административное или уголовное преследование? и б) сохраняют ли авторы права на свои работы при издании, осуществленном таким способом? Я ответил, что если строго следовать букве советского закона, то ответ на первый вопрос будет отрицательным, а на второй – положительным»[125].
Итак, законов участники альманаха не нарушали. И авторских прав не утрачивали. Свою работу над альманахом не скрывали, хоть и не афишировали. Подготовили издание. Объявили, как водится, о его презентации и приступили к ее подготовке.
Тут и раздался голос с вершины. Ну, то есть не самой высокой, но с вполне себе достаточной. Первый секретарь Московской писательской организации Феликс Кузнецов решил ознакомиться с изданием. А заодно обсудить с составителями их планы на будущее.
12 января Ерофеева и Попова вызвали в СП. Cледом – Аксенова. С ним говорили Феликс Кузнецов, Олег Попцов[126] и Виктор Кобенко[127]. Как обычно при обсуждении тонких тем, не забыли и о житейском: предложили сохранить мамину квартиру, если будет найден общий язык.
Да какой же нам с вами искать общий язык? О чем говорить на нем станем? Коли ничего особенного не происходит! Группа литераторов готовит к изданию альманах. Что непонятно?
Группа? Готовит? Альманах? Хорошо! А можно на него взглянуть? Изучить его можно?
А то?! Само собой! И 17 января Ерофеев и Попов принесли в ЦДЛ и вручили Кузнецову собственный Попова том «МетрОполя». В правлении тексты размножили и раздали экспертам. Альманах не понравился. О нем сообщили в инстанции. Стали обсуждать. Решили принять меры.
Последовали новые вызовы на беседы. В альманахе увидели злокозненный план Аксенова, а точнее – провокацию, направленную на то, чтобы вызвать большой скандал в советской литературе, создать себе на Западе реноме борцов с режимом и валить из советской страны.
– Ни сном ни духом! – отвечали Попов и Ерофеев.
– Ну, не вы, так Аксенов! – отвечало начальство. – А вас, наивных, он использовал втемную в своих опасных целях. Втянул в грязную историю. Вот он свалит – у него ж там миллион на Западе, – а вы здесь останетесь – расхлебывать всю кашу.
– Но как же? Кашу-то заварили мы! Это ведь мы придумали «МетрОполь»!
– Ну, как хотите. Будем разговаривать с вами по-другому.
Попов поведал, как после промывания мозгов он и Ерофеев пришли к Аксенову и рассказали, как было дело. Тот набрал номер Кузнецова и без всяких «здрасте» сказал: «Феликс, ты зачем терроризируешь ребят? Учти, мы завтра же выйдем на Леонида Ильича».
19 января 1979 года[128] Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу отправили письмо, где говорилось: «Мы подготовили новый литературный альманах, отражающий художественные поиски различных поколений современных советских писателей. Основная задача нашей работы – расширить творческие возможности современной советской литературы, способствуя тем самым обогащению нашей культуры и укреплению ее авторитета…
К сожалению, наша инициатива была встречена руководством Московской писательской организации… с необъяснимым подозрением, тут же перешедшим в необоснованные обвинения и угрозы… Секретари Московской писательской организации объявили наш альманах опасным мероприятием… Мы думаем, что такое обращение с писателями недопустимо и резко противоречит ленинской культурной политике. С глубоким уважением, от имени авторов альманаха члены Союза писателей СССР В. Аксенов, Вик. Ерофеев, Белла Ахмадулина, Евг. Попов, А. Битов, Ф. Искандер».
Читал ли это Брежнев? Не знаю. Но до ЦК КПСС письмо дошло. «Отделу культуры ЦК – тов. Шауро В.Ф. Рассмотреть с участием руководства СП СССР и правления Московской организации СП заявление группы авторов альманаха от 19.01.79 и представить необходимые выводы в ЦК. 22.01.79 М. Зимянин»[129], – гласит резолюция.
Чтобы прочувствовать ее весомость, вспомним, кем был Михаил Зимянин. Секретарем ЦК КПСС. То есть вопрос о «МетрОполе» вынесли на высший уровень.
И еще: письмо «расписали» в день, когда планировали созвать расширенный секретариат Московской писательской организации для обсуждения «МетрОполя». То есть руководство МПО устроило эту акцию не советуясь с ЦК. Ведь участников вызвали заранее – повестками.
22 января. Заседали в ЦДЛ. В комнате № 8. Начали в три пополудни. Вел Кузнецов. Строго в духе ленинской культурной политики, о которой писали Брежневу авторы письма.
6
Стенограмма этой дискуссии, сделанная Евгением Поповым, опубликована под заголовком «Дело "МетрОполя"» в № 82 журнала «Новое литературное обозрение» за 2006 год[130]. Ознакомиться с ней легко. А здесь мы приведем лишь ряд характерных эпизодов.
Ф. Кузнецов. Вопрос об альманахе неожиданно возник на прошлой неделе. Мы вызвали составителей, побеседовали, теперь докладываем вам… (Читает 1-ю страницу: выходные данные, вступление, оглавление…) <…> Показывает альманах, <…>читает предисловие, «являющееся программой», просит В.Аксенова что-нибудь рассказать об альманахе.
В. Аксенов. Говорит о благих намерениях авторов и составителей, закончив работу, отнести альманах Стукалину[131]. Говорит, что «работа нами, ленивыми людьми, велась вяло в течение года, и никакой шумихи не было, но вот мы внезапно обнаружили невероятное внимание к нашей работе со стороны руководства МПО и форсировали события – принесли 1-й экземпляр альманаха…». О том, что идея наша – просить об издании альманаха, (мечтать) об издании тиражом пускай небольшим – 3000 или даже 1000 экземпляров – и, естественно, у себя на родине. Если нам откажут, то альманах уже выпущен нами… для чтения среди людей… Мы хотим, чтоб наконец-то появился «незаредактированный сборник». <…>У нас единственный критерий – художественность. <…>В сборнике произведения писателей, незаслуженно оставшихся за бортом литературы…
Василий Павлович разъясняет, как трудно реализоваться авторам альманаха. Лазарь Карелин[132] спрашивает: где другие экземпляры и читают ли их? Аксенов отвечает: читают. Сообщает о презентации – «маленьком литературном празднике». Приглашает на нее всех. Грибачев заявляет: «МетрОполь» – это самиздат. Попов в ответ: «Мы ведь хотели идти к Стукалину, так какой же это самиздат?», а Аксенов читает черновик письма в Госкомпечати. Вступает Кузнецов: «Значит, вы хотите, чтоб текст… остался в печати без изменения?..»
– Текст альманаха за границей? – вопрошает парторг МПО Михаил Барышев[133].
Аксенов и составители хором: «Нет!!!»
Аксенов и Ерофеев говорят о планах издания альманаха в СССР и на Западе через ВААП. О том, что в Москве 100 000 иностранцев и сборник от них не спрятать.
Ф. Кузнецов.…У нас не НЭП, чтоб самим издавать книги. Мы решили встретиться и поговорить с товарищами в мягкой, доброжелательной форме, так как литература – это политика. <…>Мы сказали им: приходите под нашу крышу, и мы сделаем прекрасный сборник… Мы протянули им руку и предложили работать вместе, но Аксенов отказался.
В. Аксенов. Не работать вместе, а делать вместе вы предлагали, а дело уже сделано.
Ф. Кузнецов. И мы увидели, что товарищи катятся по наклонной плоскости, намазанной мылом. Мы выставили им 4 позиции:
1) Что у них в альманахе есть тяжелая политическая ошибка, граничащая с преступлением. Это о том, что в СССР есть группа гонимых писателей.
2) Чтоб не вмешались шакалы-журналисты (западные).
3) Чтоб в сборнике не участвовали диссиденты.
4) Чтоб они не ставили ультиматум – или печатаете, или нет.
А через два дня выяснилось то, о чем они умолчали, что 23-го они собирают эту свою «встречу друзей», или «вернисаж». <…> Уже… в предисловии говорится: 1) Что существует пласт бездомной литературы; 2) Что есть копирайт и круговая порука; 3)И адресат явно – Запад. <…>Мы – предложили вам работать вместе. В какую пучину вы нас тянете? Это – политическая акция с далеко идущими целями. Не случайно здесь (в альманахе) присутствует антисоветчик Алешковский, отбывающий в Израиль… Да, давление (со стороны секретарей союза при личных беседах. – Д.П.) было, но это было дружеское давление… Никакого крика, оскорблений, угроз. Мы пригласили на четверг секретариат, крупных писателей – Трифонова[134], Евдокимова, Семенова[135], а они не пришли, сорвали секретариат. За день до этого… Аксенов позвонил мне и в резкой форме сказал, что зачем ты, Феликс, вызываешь ребят, угрожаешь им. Сказал, что обратятся к Брежневу[136]… Я не успел ему сказать, чтоб жаловались Картеру.
Затем Кузнецов читает с выражением песню Высоцкого «Подводная лодка», «Заразу», «Охоту на волков», как «образец политической лирики», попутно вопрошая: «Чувствуете, о каких флажках здесь идет речь?» Читает Алешковского, Вознесенского, Сапгира. Клеймит «пакостью» прозу Петра Кожевникова и Ерофеева. Делает вывод: в альманахе 4 ведущих направления: 1) приблатненность (Высоцкий), 2) изгильдяйство над народом, 3) сдвинутое сознание (Горенштейн, Ахмадулина), 4) секс.<…>Это какая-то изощренная литературная мистификация. Здесь нет антисоветчины, но вместе всё складывается… в зловещую картину.
Эти формулы «литературная мистификация» и «зловещая картина» показались слишком мягкими Грибачеву. Ему нужна была «антисоветчина»: «…Я вам скажу, как сталинградский комбат. Это – антисоветская пропаганда. Это – политика. Потому что политика – жизнь, и литература – жизнь. Если альманах выйдет на Западе, нужно их поставить лицом к народу. Пусть ответят, и пусть летят их головы… Пускай ответят за свое "новаторство"».
Ф. Кузнецов (Аксенову). А вы бы принесли 8 экземпляров в Союз.
В. Аксенов. Не принесем, потому что пропадут.
Вступает Юрий Жуков[137]. Обозреватель «Правды», Герой Соцтруда говорит о положении в мире, о цели Запада «разложить наше общество»; он уверен: «МетрОполь» выйдет за границей.
– Вот тогда, – говорит, – будет проработка.
Вдруг Андрей Битов предлагает послушать статью Тростникова о литературном поиске. В ответ слышит: «Философов нам слушать не надо. Здесь и так много философии» – это Лазарь Карелин. Он утверждает: «…Это – политическая диверсия и желание литературного скандала.<…>Одумайтесь!.. Откажитесь от саморекламы и шумихи».
Станислав Куняев заводит речь о достоинствах и изъянах текстов альманаха. Но зал жаждет иного. Михаил Алексеев[138] заявляет составителям: «Вы за границей бываете больше, чем здесь…» Это – упрек. «Некоторые из вас печатаются в "Посеве", "Гранях"». Это – обвинение. Михаил Барышев: «Этот "литературный шалаш" (помните предисловие?)… устроен, чтобы скрыть политическую диверсию, враждебную стране, КПСС, нашей политике. Не случайно в альманахе нет ни одного коммуниста… Это – идеологический героин… под видом литературы».
Феликс Кузнецов замечает: «товарищ Попов стенографирует…», и напоминает, что «один вот тоже писал, резидентом потом оказался»[139]. Он заявляет: «Или мы сможем повернуть это дело на литературные рельсы, или это будет политическое дело. Завтра – роковой день!!!»
Ну, конечно: 23 января – «завтрак с шампанским»!
Аксенов с сарказмом:
– О Боже! Роковой день! Шекспир!
Кузнецов: «Если состоится этот… обед, то… процесс остановить будет невозможно».
Он очень боится презентации, публичности, журналистов. Со многими приглашенными уже поработали. C Олегом Ефремовым – в МГК КПСС, с Юрием Любимовым – в Министерстве культуры, с Вознесенским беседовал оргсекретарь Союза писателей СССР Юрий Верченко[140].
И снова речь об ответственности и двурушничестве – как в 63-м..
И особо – об антисоветчине, «против которой мы, коммунисты, будем протестовать».
Удивительно звучит выступление Льва Гинзбурга[141]: Мы должны беречь честь нашего Союза писателей. И давайте все любить друг друга.
Но какая любовь, если многие рвутся карать? Другим охота спустить дело «на тормозах». Юрий Грибов[142] советует: «Кончайте вы это дело. Унесите вы альманах ваш домой да раздайте его по авторам, а потом и выпьете». Олег Попцов печалится: «…Я не хочу, чтоб с одной стороны сидели глухонемые, а с другой – кричащие».
Говорит Искандер: «…Неправильно… закрывать глаза на… обстановку в редакциях журналов и издательствах. Книга Можаева лежит 10 лет[143]. Книги лежат по 10, 15, 20 лет… У Чухонцева 15 лет пролежала книга[144], а сейчас напечатали, масса положительных рецензий. А кто знает, какой путь прошел он за эти 15 лет?
История с Поповым. Две положительные рецензии на книгу в «Советском писателе» и отрицательное редзаключение[145]. Это жульничество! <…> Здесь говорят о содержании альманаха. Но ведь сущность писателя в том, что он всегда недоволен. Нет общества, в котором писателю хорошо… Вам пора оставить самодовольство… Молодые придут и будут стучать по столу кулаком, и вы стучите кулаком повыше. Помогите людям работать…»
Речь Искандера отчасти меняет ситуацию. После него только Юлия Друнина что-то вяло твердит о порнографии, а Андрей Битов – об альманахе. Но вступает Кузнецов: «Прогноз. Будет этот "выпивон". Потом заговорят "голоса". Потом книга выйдет за границей, и у нас будет с авторами жесткий разговор. После чего начнутся вопли о культурной оппозиции. О том, что нет… свободы творчества. А ведь действительно… Кампучия какая-то получается, если прочесть альманах, а не наша страна[146]».
И дальше он почти умоляет «метропольцев» уступить: От вас требуется крохотный шажок – не делать этого вашего "вернисажа". Аксенов вел себя и ведет не как литератор, а как политический лидер. Всем понятно, что вы не прозрачны, как стекло, Василий Павлович.
В. Аксенов. Дело шьешь, Феликс?[147]
В ответ Кузнецов читает письмо автора «МетрОполя» Генриха Сапгира о публикации его стихов в «Континенте». Сапгир отмежевывается от публикации. Кузнецов: «…Предупреждаю вас, если альманах выйдет на Западе, мы от вас таких писем принимать не будем».
Феликс Федосьевич читает проект решения секретариата.
«Группа молодых московских литераторов под руководством В. Аксенова приготовила альманах "Метрополь" в нездоровой обстановке. В альманахе представлены известные литераторы в сочетании с молодыми и антисоветчик Алешковский. Составители и не скрывали своих намерений, опубликовав на 1-й странице манифест-ультиматум. <…>Все предложения о сотрудничестве они упорно отвергают. Секретариат постановил:
1. Считать альманах делом недопустимым, безыдейным, низкохудожественным, противоречащим практике советской литературы по [4] характеру подготовки, ультимативному характеру.
2. Обязать членов СП, составителей и авторов, воздержаться от действий… ведущих к раздуванию… Если альманах будет напечатан за границей и составители [или] авторы совершат эти действия, поставить вопрос об исключении из Союза писателей.
3. Обсудить и изучить альманах на парткоме и собраниях творческих секций.
4. Провести открытое партсобрание на тему "Идеологическая работа с московскими писателями на примере альманаха"».
Единогласно. Александр Михайлов просит не называть альманах априорно «безыдейным и малохудожественным». Голосуют. Единогласно.
Так прошла встреча многообразия со стандартом. России, устремленной в самопознание, с Россией, боящейся что-либо знать, кроме мнения и воли начальства.
7
Итак: роковой день! 23 января.
Потом про этот день будет сказано и написано немало интересного. Он вообще во многом уже не день, а текст. И начался он именно с текста – послания писателя Аксенова партийцу Зимянину Михаилу Васильевичу, секретарю ЦК КПСС. Писатель просит принять его, указывая на агрессивное отношение руководства Союза писателей: «…хочу указать на неблаговидную роль, которую играет первый секретарь МПО Ф. Ф. Кузнецов в так называемом деле альманаха "МетрОполь". Феликс Федосьевич… стремится превратить наше литературное начинание в политический скандал… Заседание секретариата… началось в спокойной атмосфере… однако Кузнецов… театральными выкриками и угрозами вызвал что-то смахивающее на истерию с политическими обвинениями. Между тем мы работали над альманахом целый год, ничего ни от кого не скрывая, и никакого "ажиотажа", никаких сплетен не возникало до вмешательства Кузнецова, который успел за одну неделю взбаламутить всю Москву.
Я обращаюсь к Вам с личным письмом, потому что именно на меня Кузнецов в основном катил зловещие бочки своих угроз. Именно меня он старался представить как… закоперщика этого "чудовищного дела", как "политического лидера"…
…В отличие от Кузнецова я… не имею… политических амбиций. Я писатель… Этот год для меня юбилейный, двадцать лет назад я напечатал свои первые рассказы, сделал я за это время, кажется, немало для родной литературы, надеюсь и дальше поработать на ее благо… С лучшими пожеланиями В.Аксенов. Был бы очень рад, если бы Вы нашли время принять меня».
К письму приложена резолюция: «Т. Шауро В.Ф. 5.02.79. М.Зимянин»[148].
Аксенов понимает: перевод разговора о «МетрОполе» в политическую плоскость опасен.
Но этого хочет Кузнецов. И делает это. Апеллировать кроме ЦК не к кому. Вот почему Аксенов пишет лично секретарю высшей инстанции – пытается уберечь себя и коллег от преследований.
А коллегам тоже не всё равно. О завтраке в «Ритме» шли жаркие споры.
– …«Метрополь» раскололся, – вспоминает автор альманаха, в ту пору преподаватель Московского историко-архивного института Леонид Баткин[149]. – Половина участников… не хотели бросать дополнительный вызов. Мы с женой все-таки пошли к тому кафе, которое Белла Ахмадулина заказала для презентации.
Кафе было заперто, в витрине надпись: «Закрыто по техническим причинам». Мы… увидели в телефонной будке человека, который держал трубку у уха, но не набирал номер и не разговаривал, а оглядывал окрестности. Было ясно – КГБ не дремлет.
Потом подошло еще несколько человек из наших. Кто-то предложил пойти на квартирку Гинзбург, собраться в своем кругу, выпить вина… Так это и было сделано. Но раскол был яростный. Мы… спорили часов до четырех утра».
КГБ не дремал: «вернисаж» не состоялся.
Но состоялось выступление Карла Проффера по «Голосу Америки». Хозяин «Ардиса» заявил: «Те, кто составили альманах, послали экземпляр советским издательствам… и очень надеются, что альманах будет издан в Советском Союзе. Но… издательства на Западе стараются переводить альманах».
На вопрос ведущего: «Карл, в вашем издательстве "Ардис" вы собираетесь издать этот альманах?» он ответил: «Мы собираемся издать альманах на русском языке для рынка вне Советского Союза, и главное для нас – это его английский перевод».
Потом Аксенов отметит, что, в отличие от ряда деятелей эмиграции, «начавших искать в инициативе "МетрОполя" некий второй, корыстолюбивый смысл, этот американец сразу понял его литературную и идеалистическую суть».
«МетрОполь» вышел в «Ардисе». В том же году. Как факсимиле макета. Вышла и обычная книга. После Gallimard издало его на французском, а WW Norton & Company – на английском.
А в тот вечер слушавшие «Голос» Попов и Ерофеев жутко струхнули. Заявление Проффера подтверждало страшные опасения советского начальства: «МетрОполь» передан за границу. Они помчались к Аксенову – советоваться. Звонить Профферу. Ведь теперь «дело "МетрОполя"» из частного советского и просто писательского превратилось в международное. Что было опасно.
Ведь даже им казалось: отныне у их оппонентов есть основания описывать проект «МетрОполь» как антисоветский, заранее рассчитанный на мировой резонанс.
«…Говорили, – вспоминал литератор и режиссер Марк Розовский в интервью американскому автору Марку Цибульскому, автору очерка «Как это было. Записки об альманахе "Метрополь"[150]», – что с нашей стороны была явная провокация!..»
2 февраля Отдел культуры ЦК КПСС направил в ЦК записку с грифом «секретно»: «…В. Аксенов, А. Битов, Ф. Искандер и начинающие литераторы… Е. Попов и В. Ерофеев подготовили сборник под названием "Метрополь" и, минуя общепринятый порядок, намеревались потребовать от Госкомиздата СССР его немедленной публикации.
Объемистому сборнику… предпослано предисловие. В нем утверждается, что существующая в СССР редакционно-издательская практика… неприемлема. <…>
В некоторых сочинениях… прослеживается преимущественное внимание к изображению негативных сторон нашей жизни. Отдельные из них двусмысленны по идейно-политической направленности. Ряд произведений изобилует… откровенно порнографическими сценами.<…>
Организаторы наметили провести… пресс-конференцию для иностранных корреспондентов.<…> Попытки разъяснить организаторам альманаха… несовместимость их действий с нормами нашей литературной жизни не увенчались успехом.
22 января секретариат правления и партком Московской писательской организации <…> квалифицировали действия составителей сборника как политическую провокацию, направленную на разжигание очередной антисоветской кампании на Западе…
…В. Аксенов, А. Битов, Ф. Искандер, Е. Попов и В. Ерофеев… уверяя, что они не связаны с зарубежными пропагандистскими центрами и не намерены направлять рукопись за границу… сообщили, что не будут проводить свой "вернисаж"… Однако в тот же вечер радиостанция "Голос Америки" сообщила, что рукописи "Метрополя" находятся за рубежом…»
Как видим, записка напоминает рапорт о раскрытии заговора. Дальнейший текст больше похож на сводку с боевых позиций: «Секретариат правления Московской писательской организации по согласованию с МГК КПСС и Союзом писателей СССР разработал меры по нейтрализации этой вылазки. В многотиражной газете «Московский литератор» готовится публикация… Готовится также выступление "Литературной газеты", в котором будет дана принципиальная оценка сборника и показана неприглядная роль его организаторов».
И подпись «Зав. Отделом культуры ЦК КПСС В.Шауро»[151].
В ЦК записку внимательно изучили. Ведь не что-нибудь раскрыли – заговор писателей!
Слова о «Литературной газете» подчеркнуты. Пометка Кириленко: «Надо бы снять». Корифей рассудил: нынче шуметь о «диверсии» не резон. И «ЛГ» выступит лишь 19 сентября – статьей «О чем шум?..» ответит американским писателям – заступникам авторов «МетрОполя».
Какова задача этой записки? Убедить самый верх: участники «МетрОполя» чернят советскую действительность, предпочитают «нашему образу жизни» порно и бардак, отвергают принятую редакционно-издательскую практику, говорят об этом вражьей прессе и вообще заслали сборник за бугор. То есть «МетрОполь» – вражье гнездо.
Такими и стали отныне в глазах власти альманах и его авторы.
8
А они тем временем просили ВААП обеспечить авторские права, а Госкомиздат – рассмотреть возможность выпуска «МетрОполя» в любом из издательств. Госкомиздат послал их… в «Советский писатель». А руководство СП СССР и МПО меж тем «вело работу»…
От Марка Розовского – автора вышедшей в «МетрОполе» статьи «Театральные колечки, сложенные в спираль» – потребовали: объясните свое участие в альманахе. Он ответил телеграммой: «Участие объясняется желанием содействовать поиску и эксперименту в советском театре. С уважением, Марк Розовский». Тогда его вызвал Кузнецов и всё объяснил – нарисовал на бумаге точку и сказал: «Это – ты»; обвел ее кружком: «Вот ты – член Союза писателей»; нарисовал отдельно кружок и точку: «А это – если ты не с нами: выгоним».
«Властям очень не понравилась одна фраза во вступлении, написанном Васей, – вспоминает Розовский, – Там было сказано, что у нас что-то вроде круговой поруки. ("МетрОполь" представляет всех авторов в равной степени. Все авторы представляют альманах в равной степени".) Их желание главное было – нас раздробить. Поэтому со всеми стали вести индивидуальную работу. Обработка иногда принимала очень смешные формы. <…> У меня был друг… он пришел с бутылкой водки: "Давай выпьем". Мы выпили, стали трепаться… О "МетрОполе" – ни слова. Он ушел. Хотя понятно было, зачем он приходил…»[152]
Ветерана Великой Отечественной, орденоносца, поэта Семена Липкина стращали секретариатом СП. Он ответил:
– Я вскоре предстану перед другим секретариатом…
Аркадий Арканов – тоже автор «МетрОполя» – рассказывает, как к нему подсаживались солидные люди, говорили: это всё заранее продумано Аксеновым, который вымостит себе дорогу на Запад. Он вас кинет, ему на вас наплевать!
Ерофееву сообщали: «У Аксенова на Западе миллион!» Он удивлялся: «В какой валюте?»
Работали и с отцом Виктора Владимировича – представителем СССР в международных организациях в Вене (по словам Ерофеева, он тогда ждал назначения замминистра иностранных дел. – Д.П.). «Они были настоящими палачами. Моего отца… вызвали в Москву, и секретарь ЦК Зимянин… предложил ему: либо твой сын подпишет отречение от "МетрОполя", либо не поедешь обратно в Вену… Присутствовал Альберт Беляев[153]… и заведующий отделом культуры ЦК Шауро, с которым отец был знаком со студенческих лет. Когда Зимянин показал на отца и спросил: "Вы знакомы?" – Шауро представился: "Шауро". Такой был страх…
Зимянин усмехнулся:
– Александров предложил отправить твоего сына в командировку на БАМ. Написать статью о стройке.
Отец подумал: "Молодец"; в этой мысли была хоть какая-то надежда.
– А что, – пробросил отец. – По-моему, это идея.
– Чтобы он нам обосрал БАМ? Он же умеет писать только о сортирах.
Надежда угасла. Зимянин с нажимом продолжал:
– К тому же он собрался эмигрировать.
– Откуда это известно? – насторожился отец.
– Мне Кузнецов об этом сказал. Ему твой сын сам признался.
Это была чистая клевета.
Зимянин зачитал из альманаха наиболее "острые" куски… а насчет меня заметил: "Передай сыну, не напишет письма – костей не соберет"».
Само собой, так отцу писателя давали понять, что костей не соберут они оба.
Давление шло сразу по нескольким направлениям. Запускалась сплетня, что Ерофеев и Попов «голубые» и «МетрОполь» – способ проверить силу их любви. Приходили гости, убежденные, что Ерофеев – агент ЦРУ («тебе подчиняются все американские журналисты, цитируют тебя как начальника»), а Попов – человек КГБ («Я спросил: кто поддерживает идею свержения советской власти. Многие поддержали. Попов отмолчался»).
Ерофеев гнал их вон. Они сердились.
Изобретатель «МетрОполя» оказался в жутком положении. Он не мог и не хотел предать друзей, но также не хотел подставлять и отца. Но прийти с повинной, написать письмо, отречься он не мог. А отца взяли в оборот сразу четыре ведомства: МИД, КГБ, ЦК и Союз писателей. Требовали: добейся раскаяния. Парторг МИДа сказал ему:
– Я бы на твоем месте отрекся от такого сына.
Отец пригласил Виктора на ужин. Был молчалив и бледен. Сказал:
– В нашей семье уже есть один труп. Это я. Если ты напишешь письмо… будет два трупа.
«Метропольцы» понимали: сдаться нельзя. Капитуляция сделает бессмысленными все их труды. Надо бороться. И 8 февраля они посылают в ЦК и СП СССР новое письмо: секретарю Зимянину и Первому секретарю СП Маркову: «…авторов альманаха… пытаются противопоставить… друг другу в заведомо тщетных попытках нарушить нашу товарищескую солидарность, распространяют слухи, оскорбляющие достоинство советского писателя, будоражат… общественность, что приводит уже к скоропалительным оргмероприятиям на местах: к отмене выступлений, публикаций и т. д.
<…> Действия эти скорее напоминают недоброй памяти времена культа личности, чем ту ленинскую политику в области культуры, которую проводит нынешний ЦК КПСС. С уважением, составители альманаха "Метрополь" В. Аксенов, А. Битов, Евг. Попов, Вик. Ерофеев, Ф. Искандер».
Резолюция: «Тов. Шауро В. Ф. Прошу переговорить 21.02.79. М. Зимянин»[154].
9 февраля «Московский литератор» публикует статью «Конфуз с "МетрОполем"» Феликса Кузнецова, где тот топчет альманах. Зимянин же налагает на письмо резолюцию 21-го – через день после совещания в СП, о котором там сказано: «… готовится тенденциозное мероприятие по безоговорочному осуждению нашего скромного начинания, то есть настоящий разгром».
9
Громить взялись видные лица: Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, Сергей Залыгин, Егор Исаев, Римма Казакова, Сергей Михалков, Сергей Наровчатов, Борис Полевой, Виктор Розов, Николай Старшинов и другие. Они, значилось в записке Отдела культуры ЦК КПСС от 15 марта 1979 года, показали «высокую политическую зрелость актива столичной писательской организации. Участники совещания единодушно осудили организаторов «Метрополя»…»
Собственно, этого и ожидало руководство от верных перьев партии. О «МетрОполе» активно писали на Западе, его живо обсуждали в СССР, надо было принимать меры. И потому «в связи с тем, что в ряде западных стран сборник используется для очередной антисоветской кампании (в прессе США, Англии, ФРГ и Франции опубликовано по этому поводу около 50 статей) <…> работа с составителями и авторами сборника «Метрополь» продолжается. Секретариат правления и партком Московской писательской организации намерены и далее в этой работе использовать силу общественного мнения, не прибегая пока к другим мерам. <…> Зав. отделом культуры ЦК КПСС В.Шауро»[155].
Как же оценило альманах «общественное мнение» Союза писателей? Ведь не последнюю скрипку в нем играли друзья-приятели «метропольцев». Они «сошлись в одном… уровень материалов сборника… убеждает, что его организаторы… ставили перед собой далекие от литературы, искусства и нравственности задачи». То есть «общественное мнение» звучало как донос. Вот ряд его отзвуков, приведенных в «Московском литераторе».
Юрий Бондарев: «Большая часть прозы альманаха вызывает ощущение стыда, раздражения, горькой неловкости за авторов…»
Римма Казакова: «Налицо невероятная безнравственность поведения…»
Борис Полевой: «Сборник, судя по стилю его редакционной статьи, был адресован нашим идейным врагам за границей…»
Евгений Сидоров: «Альманах заслуживает самого решительного морального идейного осуждения…»
Дошло до того, вспоминал Аксенов, что Кузнецов и прозаик Иван Стаднюк объявили его агентом ЦРУ, а Владимир Карпов требовал «применить законы военного времени, то есть поставить к стенке».
Что ж – время Суслова и тайной войны… Выбор многих пугал. И не нам их судить. Но знаем: иным участникам совещания слова их дались непросто, и они в них раскаялись…
Стало ясно: «МетрОполь» в СССР не издадут. Никого ни в чем убедить не удалось. «Продавить» тоже. Литературная атака на твердыни цензуры и идеологического контроля захлебнулась. Теперь мужество и стойкость нужны были для другого: не дать себя сломать, растоптать, уничтожить. Здесь могла помочь поддержка западных журналистов и писателей.
Отправка экземпляров «МетрОполя» для сохранности за границу до Секретариата СП 22 января – решение прозорливое. Оно спасло сборник от изъятия и вероятного исчезновения. Да, оппоненты получили повод упрекать составителей в намерении издать его «за бугром». И что? Теперь, после обвинений в идеологической диверсии, это мало что меняло. Кроме того, это «фактически неверно», пишет Виктор Ерофеев, а Евгений Попов рассказывает: «мы договорились… вывезти альманах за границу не чтобы печатать, а на сохранение». Ерофеев сам передал его атташе французского посольства и знатоку православия Иву Аману в одном из арбатских переулков. Советник по культуре посольства США Рей Бенсон получил «свой» экземпляр яростно ледяным январским днем на даче в Красной Пахре, где жили Аксенов и Майя.
«Рей, – пишет Ерофеев, – немедленно понял значение "бомбы". Хитро улыбнувшись и весело шмыгнув простуженным носом, он после обеда взял ее под мышку и унес по глубокому снегу в свою машину. На следующий день в секретной комнате посольства США он доложил послу… Альманах улетел в Вашингтон с дипломатической почтой».
Так «МетрОполь» пересек рубежи Союза, граница оказалась не на таком уж непобедимом замке. Борцы с литературным и гражданским своеволием остались с носом. Но дело свое продолжали: шантажировали, пугали, давили.
«Тростников был уволен с работы, – вспоминает Леонид Баткин. – Обыск… казался абсолютно естественным. У меня уже на тот момент было несколько вызовов в КГБ, я знал, что мой телефон прослушивается. И я был готов к тому, что с работы могут выгнать. Большего я не предполагал, но к тому, что мог потерять работу, как Тростников, я был готов… Отделался тем, что мне запретили защищать докторскую, хотя уже был отпечатан реферат»[156]. Отца Ерофеева уволили с дипломатической службы. Самого же Виктора Владимировича исключили из СП и многие годы не печатали. Исключили и Евгения Анатольевича Попова.
Но все усилия были тщетны: «растащить» крамольников не удавалось. После исключения Попова и Ерофеева их коллеги по альманаху, члены СП – Аксенов, Битов, Искандер, Лиснянская, Липкин – заявили: если их не восстановят, мы выйдем из Союза. Такое же письмо послала Белла Ахмадулина.
– Со времен Кронштадтского восстания, – удивлялся Семен Липкин, – не было ни одного коллективного действия оппозиции, которое советская власть не довела бы до раскола, предательства и позора.
А здесь – не вышло.
10
«Учитывая, что произведения литераторов Е. Попова и В. Ерофеева получили единодушно отрицательную оценку на активе Московской писательской организации, секретариат правления СП РСФСР отзывает свое решение о приеме Е. Попова и В. Ерофеева в члены Союза писателей СССР», – сказано в постановлении секретариата Союза писателей РСФСР.
Попов говорит об этом так: «После жуткой зимы 79-го мы втроем (с Аксеновым и Ерофеевым) поехали в Крым. Прибыв в Коктебель, встретили там Искандера в черных сатиновых трусах. Когда пили вино на холодке, Фазиль, между прочим, показал нам полученную им анонимку: «Радуйся, сволочь!» Ваших сукиных сыновей выгнали наконец из Союза писателей!» То есть меня и Ерофеева.
Вот оно как бывает: выезжаешь из столицы в Коктебель снять стресс – ты еще советский писатель, доезжаешь до моря – глядь, а ты незнамо кто: то есть очень может быть, что и писатель, но точно не советский.
Кстати, ехали к морю (и ведь не боялись!) на «Волге» Аксенова. И Ерофеев вспоминает, как в пути Василий Павлович сообщил, что и «Ожог» за рубежом. Очевидно, он считал, что после «МетрОполя» любым «джентльменским соглашениям» с КГБ грош цена и всё можно рассказать друзьям. А вскоре их дружба прошла проверку делом.
«Вернулись в Москву, – продолжает Попов, – оказалось: да, выгнали. И что Василий Павлович? Говорит нам с Витькой: я как сказал, так и сделаю, – выйду из Союза писателей. И вышел. Это был поступок мужчины и старшего товарища. Этого я никогда не забуду».
Когда Попова и Ерофеева отказались восстановить в СП, Аксенов вернул туда членский билет. Узнав об этом, Попов и Ерофеев призвали других членов Союза не делать этого, «не обнажать либеральный фланг». Прислушались не все: Липкин и Лиснянская вышли; Битов, Искандер и Ахмадулина остались. Но и им предстояла опала.
Такова была цена солидарности. Это слово тогда пугало партноменклатуру. Ведь именно так назвали польские рабочие и интеллигенты свой мощный и независимый профсоюз. Теперь эту самую опасную солидарность проявляют советские писатели. То есть пытаются танцевать польские танцы в нашем советском метро? Шиш! Не выйдет, вельможное паньство!
Избиение дерзких продолжалось. Власть решила дать им урок. Чтоб впредь – без резвых плясок в бетоне застоя развитого социализма. Или, может – развитого застоя социализма?.. Ему оставалось недолго. Но этого еще никто не знал. Многие всерьез считали: он – на века.