Трон Людовика сгорел во время ночного пожара, поэтому король сидел рядом с супругой на обычном стуле.
– Намереваясь нести бедствие и разорение сельджукам, мы сами между тем терпим бедствия от них, – тем же раздраженным тоном продолжила Элеонора. – Сначала сарацины спалили королевский шатер и почти всю ночь обстреливали наш лагерь из луков, сея смерть и панику. Ныне же враги разграбили наше имущество, угнали в неволю почти всех моих служанок, убили моего лучшего повара. Но даже если бы повар остался жив, проку от него уже не было бы никакого. Проклятые агаряне похитили клетку с цыплятами, утащили все мои острые приправы, бросили в ручей мешки с солью. Кто ответит мне, что теперь делать? Вкушать грубую и пресную пищу я не стану!
Поскольку высокое собрание пребывало в подавленном молчании, Элеонора продолжала говорить:
– Поход только начался, уважаемые сеньоры, но ваша королева, по вашей милости, ныне осталась на хлебе и воде, как в дни Великого поста. Кто из вас отвечал за защиту лагеря? Пусть этот человек выйдет вперед.
Среди графов и баронов произошло какое-то движение, послышались перешептывания.
Слово взял граф Орлеанский:
– Государыня, все рыцари, повинуясь воле короля, участвовали в атаке на сельджуков. Лагерь был оставлен на попечение пехоты.
Теперь зароптали военачальники пеших отрядов. Один из них выступил вперед.
– Не гневайся, государыня, но и мы, исполняя волю короля, сражались с сельджуками в поле и отогнали врага далеко от нашего стана, – с поклоном произнес военачальник.
– Прекрасно! – с недоброй улыбкой сказала королева. – Все сражались, все вели себя храбро, все выполняли повеления короля! Тогда скажи мне, дорогой супруг, кому из вассалов ты поручил охрану лагеря и свою казну? – Элеонора обратила свой взор к Людовику.
Людовик завздыхал, как провинившийся мальчишка, виновато зачмокал толстыми губами, не смея взглянуть на свою властную жену.
– Лагерь и обоз, как всегда, должны были охранять лагерные стражи, – промолвил король, – а моя казна была оставлена на попечение шотландских наемников. К сожалению, они все перебиты сарацинами…
– Конечно, перебиты, ведь шотландцев было всего-то двадцать человек! – гневно произнесла королева. – Похоже, только шотландцы и сражались с сарацинами, в то время как лагерная стража разбегалась кто куда!
– Среди лагерных стражников тоже много убитых… – несмело возразил король.
– Убитых в бегстве! – бесцеремонно перебила его королева. – Тела сраженных стражников валяются в поле, а не в лагере среди шатров и повозок.
– Это война, сударыня, – слегка повысил голос Людовик, – и потери на войне неизбежны.
– Я знаю, что мы не на охоте в окрестностях Парижа, мой дорогой, – язвительно промолвила Элеонора. – Как знаю и то, что ты – бездарный полководец. Сегодняшние события лишний раз уверили меня в этом!
– Я вернулся с победой! – краснея, воскликнул уязвленный Людовик.
– Ты вернулся с победой в свой лагерь, разграбленный врагом! – выкрикнула Элеонора прямо в лицо мужу. – Ты лишился казны и съестных припасов! И это, по-твоему, победа?! Как я была недальновидна, полагая, что наше войско может уподобиться непобедимой небесной рати архангела Михаила. Теперь-то я понимаю, что герцог Швабский был прав, нам нужно добраться до Антиохии, сохранив войско. Может, у короля иерусалимского имеются достойные полководцы, которые, побеждая врага в сражении, не теряют при этом свой обоз.
– Я возьму штурмом Дорилей, моя бесценная, и у тебя опять будут жареные цыплята к столу и изобилие приправ, – сказал Людовик, просительно взирая на жену. – Потерпи, завтра наше войско подступит к Дорилею.
– Ты полагаешь, что сарацины так просто уступят тебе Дорилей? – усмехнулась Элеонора, глянув на Людовика. Она тут же громко обратилась к Фридриху Швабскому: – Любезный герцог, ты имел возможность видеть стены Дорилея. В каком они состоянии? Сможет ли наше войско взять Дорилей с ходу, без длительной осады?
– Думаю, государыня, что без осады не обойтись, – выступив вперед, ответил Фридрих. – Стены и башни Дорилея в хорошем состоянии, рвы перед стенами глубоки и наполнены водой.
– Значит, нам потребуются осадные машины? – спросила королева.
– Потребуются, государыня, – сказал Фридрих.
Людовик нервно заерзал на стуле, кусая свои толстые губы.
По лицам его вассалов тоже было видно, что они недовольны речью королевы и ответами герцога Швабского.
– У меня есть все основания больше доверять словам герцога Швабского, нежели твоим обещаниям, мой король, – проговорила Элеонора так, чтобы это услышали все присутствующие. – А посему нашему войску надлежит немедленно повернуть обратно, чтобы добраться до Антиохии через владения византийцев и Армянскую Киликию.
– Что я слышу, дорогая?! – возмутился Людовик. – Ты предлагаешь мне отступать перед сарацинами! Сударыня, это неприемлемо. Пока я не побежден в битве, назад я не поверну.
– А я поверну назад, мой дорогой, – ввернула Элеонора. – Мне, как женщине, простительны слабости. Я не могу обойтись ни дня без жареных цыплят с острыми приправами. Осада Дорилея может продлиться Бог весть сколько, и все это время мне придется питаться, как простолюдинке. Не бывать этому! Можешь двигаться дальше к Дорилею, мой милый. Путь назад я знаю. Герцог Швабский и его рыцари составят мне компанию. Герцог, ты же не откажешь мне в этой любезности?
– Посчитаю за честь сопровождать королеву Франции, – склонив голову, ответил Фридрих.
Толстые губы Людовика задрожали от еле сдерживаемого гнева.
– Это неслыханно, сударыня! – воскликнул он. – Фридрих, ты нужен мне здесь. Королева слишком раздражена, не следует воспринимать ее слова всерьез.
– Герцог, я твердо решила вернуться к побережью, – упрямо вставила Элеонора.
Глаза ее горели холодным гневом.
– Фридрих, я приказываю тебе остаться со мной! – взвизгнул Людовик.
В шатре повисла гнетущая тишина.
– К сожалению, государь, приказывать мне может лишь мой сюзерен, то есть король германский, – мягко возразил герцог Швабский. – И поэтому…
– Ошибаешься, дорогой герцог, – раздался самоуверенный голос аббата Бернара. – Над всеми христианскими государями есть один сюзерен, представляющий в миру Всевышнего, – это папа римский. Власть папы римского выше власти короля Конрада. Я, как представитель апостольского престола, приказываю тебе остаться с королем Людовиком.
– Ты тоже против меня, преподобный отец? – повернулась к аббату Элеонора.
– Дочь моя, цель моего пребывания здесь – не допустить разобщения между воинами-христианами, ибо крестоносцы избрали тяжкий путь, посвятив свое оружие Богу, – смиренно промолвил аббат Бернар. – Советую тебе, дочь моя, остудить свой гнев и с молитвой обратиться к Господу о ниспослании нашему воинству быстрой победы под Дорилеем.
Королева резко вскочила с трона.
Испугавшись ее грозного взгляда, аббат Бернар поспешно отпрянул в сторону.
– Где русский рыцарь? – воскликнула Элеонора. – Почему я не вижу его?
Фридрих, обернувшись назад, поманил к себе Василия Буслаева, который был совсем незаметен за спинами немецких и французских рыцарей.
Василий предстал перед королевой вместе с неизменным Потаней.
Однако помощь Потани не понадобилась.
Королева заговорила с Василием по-гречески:
– Ты православной веры, витязь?
– Да, государыня, – кивнул Василий.
– И все твои воины тоже?
– Все до единого, государыня.
– Заклинаю тебя святым распятием, славный витязь, – сказала Элеонора, глядя в глаза Василию. – Помоги мне!
– Сделаю все, что в моих силах, государыня, – промолвил Василий, прижав ладонь к груди.
– Мой отряд сегодня же выступает в обратный путь, – твердо проговорила Элеонора. – Прошу тебя, витязь, сопровождать меня. Я дам лошадей тебе и всем твоим воинам. Сколько их?
– Осталось двадцать, государыня, – ответил Василий.
– Вот и славно! – улыбнулась Элеонора. – Значит, лошадей хватит на всех.
Теперь уже Людовик вскочил со стула и закричал, обращаясь к Фридриху Швабскому:
– Герцог, запрети русскому рыцарю следовать за королевой, ведь он – твой вассал!
Фридрих только развел руками:
– Прости, государь, но Василий Буслаев отправился в крестовый поход не под моими знаменами. Приказывать ему я не могу.
Людовик повернулся к Бернару Клервосскому:
– Что же ты молчишь, аббат?
Элеонора засмеялась, видя неловкое замешательство священника.
– Его преподобие представляет здесь папу Римского, но никак не патриарха Константинопольского, – сказала она. – Аббат Бернар не может приказывать рыцарю православной веры. Я покидаю тебя, мой король. – С этими словами Элеонора сделала знак своим пажам и русичам следовать за ней. С гордо поднятой головой королева покинула военный совет.
– Ты еще пожалеешь об этом, Элеонора! – выкрикнул Людовик вслед жене и в бессильной ярости пнул сапогом пустой трон королевы.
Сборы Элеоноры были недолги. Все пожитки королевы, уцелевшие от разграбления, ее пажи и единственная оставшаяся у нее служанка сложили в повозку. В другую повозку пажи и служанка сели сами. Еще на трех возах уместились вещи знатных француженок из свиты королевы, а также их слуги.
В свите Элеоноры состояли: герцогиня Бульонская, три графини, две маркизы, пять баронесс и дочь епископа Льежского.
Из них только герцогиня Бульонская, графиня Тулузская и баронесса Бельфлер были чуть постарше королевы. Графиня Делануа и дочь епископа Бригитта были одногодками с Элеонорой. Все остальные знатные дамы были моложе Элеоноры. Самой юной была семнадцатилетняя графиня Этьенетта де Суасси.
Элеонора распорядилась, чтобы все захваченные у сельджуков лошади были отданы ратникам Василия Буслаева.
Кортеж из благородных сеньор, одетых в наряды для верховой езды, во главе с королевой покидал стан под неодобрительными взглядами знатных крестоносцев и при недоуменных перешептываниях простых воинов, которые считали красавицу королеву своего рода знаменем в этом походе.