Допустим, Кочар и впрямь мечтал, чтобы его роман перевел Гроссман. И даже, благодаря Тевекеляну, был знаком со своим кумиром.
Но тогда опять непонятно, почему не обратился сразу к Гроссману, а выбрал Тадеосян в качестве автора литературного перевода. Да еще и дожидался четвертого издания. Ну а дальше – те же противоречия, что относятся к липкинской версии. Кочару не могли разрешить по его капризу транжирить средства издательства. Аналогично – республиканского СП.
Версии Липкина и Кочар не только исключают друг друга. При сопоставлении с библиографией обе не выдерживают критики. Стало быть, ни одна из них не объясняет, почему Гроссману и Таронян – в нарушение всех правил – оплачивали новый перевод четырежды изданного тома. Причем вопиющие «нарушения финансовой дисциплины» даже не скрывали. Буквально – не считались с оглаской. Такое немыслимо в 1961 году.
Вывод очевиден. Распоряжение подготовить новый перевод и выбрать другие кандидатуры переводчиков отдано вышестоящей инстанцией. Причем той, которая обладала полномочиями санкционировать вопиющие «нарушения финансовой дисциплины».
В мемуарах Липкина есть косвенное подтверждение. Рассуждая о разговоре с переводчицей Асмик, мемуарист приписал ей характерный оборот – «республика оплатит…». Вероятно, не учел, что коннотации подскажут кому-либо догадку.
Не так уж трудно догадаться. В советскую эпоху цитированный выше оборот подразумевал с необходимостью, что расходы уже санкционированы на уровне администрации одной из пятнадцати республик Советского Союза. Понятно, что в данном случае – Армянской.
Однако до 1961 года в республиканской администрации не беспокоились о русском переводе кочаровского романа. И вдруг беспокойство возникло. Причем настолько сильное, что местному СП разрешили вопиющие «нарушения финансовой дисциплины». Это было возможно лишь при вмешательстве другой вышестояшей инстанции – ЦК КПСС.
Тогда вполне объяснимо, почему ереванские литераторы фактически игнорировали Гроссмана. Его кандидатуру в качестве переводчика навязало партийное руководство. Не только оскорбив при этом Тадеосян, но и введя в бессмысленные расходы издательство, а также местный СП. А это означало сокращение финансирования других литературных проектов.
Допустимо, что у коллег претензии были и к Таронян. Но тут имелось оправдание: переводчица лишь выполняла распоряжение вышестоящей инстанции. В подобных случаях отказ неуместен, даже опасен. А вот Гроссман – классик советской литературы. Подразумевалось, что мог бы и выбирать способы заработка.
Гроссман, судя по его письмам, не догадывался, почему ереванские литераторы избегают встреч с ним. Предполагал, что всему виной арест романа. Да и некогда было размышлять о специфике местного гостеприимства. Приходилось очень много работать. Московскому гостю надлежало скорейшим образом подготовить оба тома кочаровского романа к публикации, непостредсвенно с автором согласовав решения всех вопросов редактуры.
Были и конфликты. Они в письмах отражены. Гроссман редактировал оба тома по своему усмотрению, порою увлекался, пренебрегал исходным замыслом Кочара, особенностями его стиля.
Кочар, однако, всегда уступал своему переводчику. Необычная покладистость – для известного писателя.
В данном случае объяснение подразумевается. Дело не только в том, что Кочар «боготворил» Гроссмана. Он еще и подчинялся распоряжению вышестоящей инстанции. Так же, как армянский СП и местное издательство.
Значит, правомерен вопрос о причине, обусловившей распоряжение ЦК КПСС. Очевидно, что реализован некий план. Неочевидно же, в чем он заключался.
Объяснение вновь подсказывает контекст. Автор плана не собирался обижать кого-либо. Всем планировалось компенсировать ущерб.
Как известно, с 1957 года выдающиеся – по мнению советского правительства – достижения в области науки, техники, искусства отмечались Ленинской премией. Она заменила Сталинскую.
Трактовалось это как продолжение традиции. «Премия имени В.И.Ленина» учреждена еще в 1925 году. Присуждалась в течение десяти лет. Затем – перерыв и актуализация идеи, но уже с иным названием.
Очередная перемена названия вполне соответствовала реалиям хрущевской эпохи. Традиция вроде бы осталась, а имя Сталина не упомянуто. Результаты полагалось объявлять 22 апреля – в день рождения Ленина.
Про новую премию литературные функционеры узнали, разумеется, до официального извещения. Кандидатуры возможных претендентов лоббировали почти все республиканские СП.
Армянский тоже не остался в стороне. Воениздатом роман Кочара опубликован в 1956 году. Причем тираж настолько мал, что сведения о нем в самой книге не приведены. Смысл акции – обозначить участие в соревновании.
Но в 1957 году успех маловероятен был изначально. Московские критики обсуждали роман без особых похвал. Да, книга о войне, сюжет интересен, перевод вполне добротный, но в целом – не событие на уровне истории русской советской литературы.
Были и формальные препятствия. Роман не завершен, опять же, первое издание перевода вышло задолго срока, определенного условиями конкурса.
В 1959 году второй том романа «Дети большого дома» был опубликован на языке оригинала. Для участия в конкурсе оставалось только выпустить двухтомный русский перевод, пусть и под одной обложкой.
С решением новой задачи не спешили. Тадеосян вряд ли удалось бы перевести второй том лучше, нежели первый. Вероятно, руководство армянского СП тогда и обсуждало возможность приглашения для «литературной обработки» кого-либо из пишущих на русском языке местных прозаиков. Разумеется, в качестве соавтора той же переводчицы.
Вот тогда и вмешался ЦК КПСС. Тут явно сусловский modus operandi.
ЦК КПСС решал прежнюю задачу – предотвращал иностранную публикацию гроссмановского романа. А для этого требовалось обеспечить лояльность автора. Коль скоро он не получил три четверти гонорара в редакции «Знамени», так частичная компенсация – заказ ереванского издательства.
Армянскому же СП был предложен вполне изящный план выдвижения романа Кочара на Ленинскую премию. Надлежало опубликовать два тома сразу, но переводчика для обоих выбрать другого. Таким образом и снимались бы подразумевавшиеся вопросы относительно прежних изданий. А участие классика советской литературы, мастера военной прозы – гарантия успеха[162].
Республикакнский СП, конечно же, вводили в непредвиденные расходы. Но если «нарушения финансовой дисциплины» заранее санкционированы, так риска нет.
Потому и понятно, что Таронян готовила не литературный перевод, а подстрочный. Он и был завершен к осени 1961 года. С рекордной скоростью. Далее – предложение Гроссману.
Неважно, кто стал посредником. Липкин или Тевекелян – суть не меняется. Важно, что предложение было весьма кстати. Гроссману предоставлялась возможность получить гонорар, сопоставимый с неполученным в «Знамени». А еще – уехать из Москвы и без всяких расходов пожить в Армении, где обеспечивали бы достаточно высокий уровень комфорта.
Очередной вариант борьбы за премию не противоречил интересам Кочара. Новый перевод его романа был бы лучше, да и гонорар значительно выше.
Игнорировались только интересы Тадеосян. Но это вполне компенсировалось новыми заказами на переводы. Они и были[163].
Конечно, была и обида. Не только у Тадеосян. И другие ереванские литераторы обиделись не только за нее. Вмешательство ЦК КПСС вновь демонстрировало, что они – лишь детали в механизме очередной интриги, подлинный смысл которой им даже не объяснили. Потому коллеги сторонились Гроссмана, хоть это и противоречило многовековой традиции гостеприимства.
Ереванское же издательство выплатило Гроссману часть гонорара в конце декабря 1961 года. Вскоре он уехал из Армении. Его работа в целом была завершена. Далее начиналась собственно издательская – редакционный и типографский циклы.
После издания кочаровского романа Гроссман получил и оставшуюся часть гонорара. В общей сложности за два месяца он заработал сумму, компенсировавшую ту, что не выплатила редакция «Знамени».
Интрига развивалась успешно. Гроссману, помимо денег, предоставлялась возможность заняться «литературной обработкой», что гарантировало в дальнейшем стабильно высокие доходы. Превышавшие, кстати, прежние. Труд востребованный: в Советском Союзе, подчеркнем, было тогда пятнадцать республик.
В гроссмановском случае ЦК КПСС использовал традиционный метод кнута и пряника. Арест рукописей – наказание. Уступки не прогнозировались. Ну а поощрение за лояльность в настоящем и будущем – весьма солидный заработок и перспектива стабильно высоких доходов.
Если бы Кочар стал лауреатом, его успех был бы триумфом республиканского масштаба. И, конечно, гроссмановской победой. Что, опять же, оказалось бы лучшей рекламой.
Однако Ленинской премией роман «Дети большого дома» так и не был отмечен. На это, вероятно, имелись веские причины.
В 1961 году еще нечего было номинировать. «Литературная обработка» перевода Таронян завершилась в конце декабря.
На следующий год ситуация была сходной. Объем проходившей редакционную подготовку рукописи – более двух тысяч страниц. Это очень много для небольшого республиканского издательства. Неудивительно, что первый том подписан к печати 10 сентября 1962 года, а второй – 26 октября. Вышела роман и вовсе зимой. Надо полагать, он поэтому и не попал в уже подготовленный список номинируемых зданий.
Кочаровский роман могли бы отметить премией в 1963 году. Но к тому времени сама интрига – в связи с Гроссманом – утратила прежнюю актуальность. Он был уже смертельно болен, о чем, разумеется, знали в ЦК КПСС.
Гроссман, судя по его письмам, так и не уяснил, что за причины обусловили возможность поехать в Армению. Для него двухмесячная «литературная обработка» чужого романа – поденщина. А вот Липкин не мог не понимать суть интриги. Он состоял в секции перевода ССП с момента основания. Потому лучше, чем хорошо знал, каким образом достаются переводчикам выгодные заказы.