А какие среди них встречаются преданные, добрые друзья! Как трогательно навещают они попавшего в больницу товарища!».
Не так уж много знакомых навещали писателя в больницах. И, конечно, историки литературы не раз пытались определить, кого Гроссман имел в виду. Но отождествление повествователя и автора – ошибка. Прямой связи нет. Соответственно, неуместны параллели и аналогии.
Впрочем, Гроссман даже здесь пытался найти оправдание предателям. Смягчил выводы:
«Да, да, они не виноваты, их толкали угрюмые, свинцовые силы. На них давили триллионы пудов, нет среди живых невиновных… Все виновны, и ты, подсудимый, и ты, прокурор, и я, думающий о подсудимом, прокуроре и судье.
Но почему так больно, так стыдно за наше человеческое непотребство?».
Он и себя обвинял. За то, что выжил, когда вокруг гибли невиновные.
Возможно, тогда уже не с кем было поговорить о чувстве вины. Гроссман фактически разошелся со всеми друзьями молодости, кроме Лободы. Но и тот жил не в Москве, встречались изредка.
Был ли Гроссман одинок на самом деле – трудно судить. Однако вряд ли случайно герой его повести размышляет постоянно о раскаянии, одиночестве.
Неизвестно, читал ли Атаров последнюю гроссмановскую повесть. Важно, что он акцентировал мотивы одиночества, раскаяния, негодования в поздних рассказах.
Суждения Атарова противоречили биографическому мифу Гроссмана, созданному Липкиным. Возможно, поэтому они и вызвали столь резкие возражения мемуариста. Даже инвективы, обоснованные только вымыслами.
Критический дискурс
Можно отметить, что от всех статей о Гроссмане, изданных после его смерти, атаровское предисловие к сборнику отличается разительно. В нем есть то, что, по словам критика, свойственно последним рассказам писателя – чувства сопричастности, вины, скорби, надежды. Пусть и несколько замаскированные ссылками на актуальные пропагандистские установки.
Содержание книги, изданной в 1967 году, характеризовалось тоже весьма эмоционально. Атаров утверждал, что к «раскаленным рассказам писателя-антифашиста Гроссмана – таким, как “Дорога”, “Авель”, “Тиргартен”, – вплотную примыкают, как бы даже возгораясь от их жара, рассказы бытописателя. Это и есть основная часть книги: “Несколько печальных дней”, “Лось”, “Из окна автобуса”, “Обвал”…».
Далее предлагалась оценка интенций автора. Они, согласно Атарову, были выражены вполне ясно и неизменно: «Все тот же Гроссман. Те же коллизии добра и зла стоят перед ним, те же образы его осаждают. Увидевший треблинский ад писатель не разучился ужасаться и повседневному, привычному всем нам зрелищу эгоизма и сытости, душевной беспамятности и слепоты равнодушия».
Итоговые выводы формулировались в качестве риторических вопросов. Разумеется, о прагматике выпуска сборника: «Так что же, нужна ли нам, полезна ли нам эта литература нравственной сосредоточенности – поступка по совести и поступка против совести? Или, может быть, нам предпочтительней для коммунистического воспитания людей литература утилитарной целесообразности поступка?».
Полемика здесь подразумевалась. Автору рассказов, опубликованных в сборнике, порою инкриминировали пессимизм, негативно влияющий на читателей. И Атаров подчеркивал: «Я вижу большое общественное значение творчества Василия Гроссмана в том, что он будит беспокойство, не дает нам заслониться и остынуть».
Далее вывод конкретизировался. Гроссман, согласно Атарову, всю жизнь исполнял долг писателя: «Быть добрым к людям – они этого заслуживают – и не давать им от себя самих заслониться».
Подчеркнем, что основное место в атаровском предисловии уделено анализу очерка «Добро вам!». Он и ранее был замечен критиками.
Так, на публикацию в «Литературной Армении» первым откликнулся столичный ежемесячник «Дружба народов». Этот журнал и специализировался на издании переводов литературы так называемых союзных республик. В июньском номере 1966 года помещена рецензия В.Я. Канторовича – «Поэзия и философия одного очерка»[212].
Оценка задана уже в заголовке. Далее тезис развивался: «Люди, встреченные писателем в Армении, запечатлены рукой художника, их будешь долго помнить. Эти портреты, как часто случается в очерках, стали своего рода “проблемами в лицах”. Часто через судьбы персонажей постигаешь как нашу современность, так и противоречия прошлых лет».
Приведен был и конкретный пример. Выбрал Канторович эпизод, по мнению Липкина, исключенный московским цензором и ереванским редактором: «В своих очерках В. Гроссман коснулся многих проблем, имеющих значение не только для Армении. Но поводом для них всегда служат реальное события или случай, свидетелем которых был писатель именно в Армении. Такова сильная сцена на колхозной свадьбе, где воин-армянин вспоминает военные статьи Гроссмана, посвященные армянам, и говорит о своем желании, чтобы о гибели евреев в фашистских газовых печах и рвах когда-нибудь написал сын многострадального армянского народа».
Канторович не раз подчеркнул, что важнейшая характеристика ереванской публикации – искренность автора. Равным образом, мастерство и гуманизм: «Вот так написаны эти то жгучие, то сдержанные страницы гроссмановского очерка “Добро вам!”. Повсюду присутствует автор – не лирический герой, не условная маска, а живой человек с нелегким опытом за плечами».
Важен и другой вывод. Канторович отметил, что публикация очерка – весьма значительное литературное событие. По мнению рецензента, «талант и сама личность Василия Гроссмана раскрылись наиболее полно».
Что до сборника гроссмановской прозы, то на его публикацию едва ли не первым откликнулся журнал «Знамя». Статья под заголовком «Человек среди людей» опубликована в февральском номере 1968 года[213].
Кожевников по-прежнему был главным редактором журнала, а статья безоговорочно хвалебная. Акцентировалось, что Гроссман – мастер психологической характеристики. И, конечно, гуманист: «Писатель исповедует, выявляет своих героев, дурных и хороших, сильных и слабых, после чего почти всякий рассказ как бы превращается в кафедру, с высоты которой учительствуют, преподают простую и вместе с тем немыслимо трудную науку добра».
Гуманизм, разумеется, ассоциировался с пресловутым антифашизмом. Что и подчеркивал рецензент: «Гроссман – неистовый, фанатичный враг фашизма. Он видит его черты и симптомы в вещах, на первый взгляд совершенно “безвинных”, незначительных. Обличая фашизм во всех его проявлениях, писатель взывает ко всему доброму, что “есть в людях, потому что они люди”; говоря о величайшей ответственности каждого живущего на земле за судьбы всех ее конкретных обитателей, он взывает к душе человеческой, ибо “понял силу этой души, обращенную не к небесному богу, а к людям”».
Вскоре откликнулся и еженедельник «Литературная Россия». 3 марта 1968 г. там была опубликована рецензия И.Е. Гитович[214].
Начиналась рецензия с общей характеристики издания. Гитович подчеркивала, что сборник необычный: «Эта книга вышла спустя три года после смерти Василия Гроссмана. Писатель так и не увидел в печати ни “Тиргартена”, ни “Обвала”, ни путевых заметок “Добро вам!”, ни ряда других рассказов – из тех, что были написаны им в последние годы жизни».
Далее приводилась характеристика Гроссмана. Рецензент утверждала: «Все, что создавалось писателем на протяжении десятилетий, связано одним стремлением – понять и распутать сложный клубок противоречий, из которых состоит жизнь, история, человеческие судьбы и характеры, найти, говоря словами самого Гроссмана, подлинную “меру душ и вещей”. Именно так старался он осмыслить и будничные, житейские ситуации в своих “бытописательских” рассказах, и страшные коллизии ХХ века в антифашистских романах и рассказах».
Едва ли не важнейшей публикацией Гитович называла гроссмановские путевые заметки об Армении. Впрочем, тут она вполне солидаризовалась с Канторовичем и Атаровым: «Не в абстрактных категориях, а в человеческих судьбах, в облике людей, их быте, привычках, даже в сером камне армянского пейзажа ощутил писатель “четвертую координату мира – координату времени”. “Связь времен” предстала перед ним как вековая связь людей, навсегда закрепленная и в памятниках культуры, и в обычаях “класть кирпичи и обтесывать камень”. Глядя на сплетенные пальцы людей, двигавшихся в свадебном хороводе, писатель почти физически ощутил ту великую силу добра, что во все времена противостояла злу – всевозможным проявлениям расизма, ужасам фашизма, всем способам истребления людей – физического и духовного».
Соответственно, речь опять шла об искренности, гуманизме, мастерстве. Таков и вывод, формулировавшийся рецензентом: «Не раз писали о чеховской традиции в творчестве Гроссмана. Очевидно, следует понимать ее не только в историко-литературном плане – манере повествования или особенностях сюжета. Философский, нравственный смысл ее заключен в обостренном чувстве совести и правды, в неодолимом стремлении освободить человеческое сознание от всевозможных догм».
Завершалась рецензия гроссмановской цитатой из очерка об Армении, вынесенной и в заглавие. По словам Гитович, «как завещание нам звучат последние слова очерка: “Пусть обратятся в скелеты бессмертные горы, а человек пусть длится вечно”».
Рецензия Гитович весьма примечательна именно в аспекте критической рецепции. Акцентировалось, что Гроссман – классик не только советской литературы, но и мировой.
Откликнулась также «Литературная газета». 20 марта была опубликована рецензия В.П. Рослякова «Воздух истории. О сборнике рассказов Василия Гроссмана “Добро вам!”»[215].
Характеристика сборника была, по сути, стандартной. Рецензент утверждал: «В книге “Добро вам!” писатель останавливается не столько перед конкретными фактами истории, сколько перед самой историей, перед историей собственной жизни и полувекового существования Советского государства».