Василий Гроссман в зеркале литературных интриг — страница 39 из 86

[167].

Советское правительство еще не решило, да и не располагало временем решать, что конкретно от Пролеткульта требовать, каким образом управлять его деятельностью. Это, пусть и с оговорками, подразумевавшими наркомпросовское управление, предоставили пролеткультовским лидерам. Прежде всего – Богданову.

Он хоть и утратил статус большевика, сохранил в социал-демократической среде авторитет теоретика и организатора. Программные же установки официально были приняты в начале лета 1918 года на Общегородской конференции Пролеткульта.

Наиболее важным программным документом считалась резолюция, опубликованная тогда журналом «Грядущее». Ее первый пункт гласил: «Пролетарская культура, выражая собою внутреннее содержание нового творца жизни – пролетариата – и конечного его идеала – социализма – может строиться только самостоятельными силами того же пролетариата»[168].

Характерно, что прежняя культура не отвергалась напрочь. Вторым пунктом резолюции специально оговорено: «Пролетариат, будучи полным распорядителем жизни, берет из культурных достижений прошлого все, что способствует устроению жизни на социалистических началах и что воспитывает пролетарские массы в боевом социалистическом духе».

Пролеткульт развивался, с его организациями сотрудничали многие известные писатели, художники, актеры, ученые. За паек или денежное вознаграждение вели занятия в «студиях» и «кружках», что рассматривалось коллегами в качестве обычной просветительной работы, а не как вырванная страхом и голодом постыдная уступка. Пролеткультовское влияние, соответственно, росло.

Среди «кружковцев» и «студийцев» были, разумеется, не только бескорыстные. Нашлись и весьма предприимчивые, быстро уяснившие, что «социальное происхождение» обеспечивает немалые льготы в литературной конкуренции. Так, уже в августовском номере журнала «Грядущее» опубликовано сообщение об учредительном собрании Всероссийского союза пролетарских (рабочих) писателей в Московском пролеткульте. Эта организация тоже получила финансирование[169].

Пролеткультовская сеть охватывала все новые города. К 1920 году работали тысячи «кружков» и «студий», где учились сотни тысяч энтузиастов.

Вряд ли уместно предполагать, что Ленин обо всем этом не знал. Но если верить официальной советской историографии, был обеспокоен лишь теоретическими установками Пролеткульта. С их отрицания и начал полемику, выступая 2 октября 1920 года на III Всероссийском съезде комсомола. Потому ленинская речь, публиковавшаяся «Правдой» в трех номерах с 5 октября, стала основой критики пролеткультовских концепций[170].

На съезде предсовнаркома заявил, что главная задача комсомольцев – учиться. Обучению же мешают некие лжетеоретики, именующие себя марксистами: «Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, называющих себя специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор».

Основные противники были указаны – «специалисты по пролетарской культуре». Таковыми могли считаться лишь пролеткультовские руководители. В первую очередь – Богданов, давний ленинский конкурент.

Пока шла гражданская война, Ленину было просто не до Пролеткульта. Но когда победа считалась уже близкой, предсовнаркома не пожелал мириться с тем, что давний и вроде бы устраненный конкурент руководит организацией, по численности сравнимой с большевистской партией.

Ленин на комсомольском съезде заявил, что пролеткультовские теоретические установки противоречат марксистским. Неважно, насколько это соответствовало истине. Если помеха указана, партийному руководству следовало принять некие срочные меры.

Меры были приняты. Богданов, интригами по обыкновению пренебрегавший, оказался вне Пролеткульта. Решал позже задачи исключительно научные. В итоге создал и возглавил Институт переливания крови, причем добился значительных успехов[171].

Ну а Ленин в партийной интриге опять победил. Однако уход Богданова из Пролеткульта стал началом распада этой организации.

Потому наркомвоенмор и получил важнейшее задание – обосновать сказанное Лениным. Соответственно, Троцкий не раз подчеркивал, что концепцию свою разработал по ленинской просьбе и при его же одобрении.

Доктрина вождя

Можно сказать, что Троцкий лишь риторически оформил антибогдановскую концепцию Ленина. Но – убедительно, непротиворечиво.

Троцкий не атаковал Богданова явно. Начал с экспликации традиционных марксистских установок: «Каждый господствующий класс создает свою культуру и, следовательно, свое искусство. История знала рабовладельческие культуры Востока и классической древности, феодальную культуру европейского средневековья, буржуазную культуру, ныне владеющую миром. Отсюда уже как бы само собой вытекает, что и пролетариат должен создать свою культуру и свое искусство»[172].

С Марксом наркомвоенмор тоже не спорил. Он строил довольно изящную риторическую конструкцию – обходную: «Формирование новой культуры вокруг господствующего класса требует, как свидетельствует история, большого времени и достигает завершенности в эпоху, предшествующую политическому упадку класса. Хватит ли у пролетариата попросту времени на создание “пролетарской культуры”? В отличие от режимов рабовладельцев, феодалов, буржуа, диктатуру свою пролетариат мыслит как кратковременную переходную эпоху. Когда мы хотим обличить слишком уж оптимистические воззрения на переход к социализму, мы напоминаем, что эпоха социальной революции будет длиться в мировом масштабе не месяцы, а годы и десятилетия – десятилетия, а не века и тем более не тысячелетия».

В досоветскую эпоху «пролетарская культура», по словам Троцкого, не могла сформироваться, да и после образования советского государства времени прошло мало. А вскоре победит «мировая революция» и «пролетариат будет растворяться в социалистическом общежитии, освобождаясь от своих классовых черт, т. е. переставая быть пролетариатом».

Общество станет бесклассовым, утверждал Троцкий. Значит, ситуация вполне ясна: «Отсюда надлежит сделать тот общий вывод, что пролетарской культуры не только нет, но и не будет».

Спорить, по словам Троцкого, уже не о чем. Остались трудности чисто терминологического характера: «Но если отказаться от термина “пролетарская культура”, как же быть с… Пролеткультом? Давайте условимся, что Пролеткульт означает пролетарское культурничество, т. е. упорную борьбу за повышение культурного уровня рабочего класса. Право же, значение Пролеткульта от этого не уменьшится ни на йоту».

Троцкий не только риторически обосновывал ленинские инвективы в адрес сторонников Богданова. Еще и доказывал, что в период гражданской войны отношение к Пролеткульту – вовсе не ошибка. Да, некие коммунисты легкомысленно тиражировали ошибочные суждения, но партийное руководство с ними не солидаризовалось: «Наша политика в искусстве переходного периода может и должна быть направлена на то, чтобы облегчить разным художественным группировкам и течениям, ставшим на почву революции, подлинное усвоение ее исторического смысла…»[173].

Большевистская партия, согласно Троцкому, не планировала руководство литературой. Намеревалась лишь помогать литераторам, «ставя над всеми ими категорический критерий: за революцию или против революции, предоставлять им в области художественного самоопределения полную свободу».

Уточнение было существенным. Свобода предоставлялась лишь «в области художественного самоопределения». Зато там – без ограничений: «Пути свои искусство должно проделать на собственных ногах. Методы марксизма – не методы искусства. Партия руководит пролетариатом, но не историческим процессом. Есть области, где партия руководит непосредственно и повелительно. Есть области, где она контролирует и содействует. Есть области, где она только содействует. Есть, наконец, области, где она только ориентируется. Область искусства не такая, где партия призвана командовать. Она может и должна ограждать, содействовать и лишь косвенно – руководить. Она может и должна оказывать условный кредит своего доверия разным художественным группировкам, стремящимся ближе подойти к революции, чтобы помочь ее художественному оформлению. И уж во всяком случае, партия не может стать и не станет на позицию литературного кружка, борющегося, отчасти просто конкурирующего с другими литературными кружками»[174].

Сказанное о позиции «литературного кружка» относилось прежде всего к «пролетарским писателям». Результаты их усилий Троцкий не принимал всерьез – уровень низок. Потому и характеризовал пренебрежительно – «ученичество».

Отсюда следовало, что в писательском деле главное – получить результаты, нужные партии, а требовать деньги, ссылаясь на «социальное положение», уже неуместно. Льготы такого рода не предусматривались. Но примечательно, что Троцкий проговорился невзначай. Получилось у него, что конкуренция – борьба за партийное, т. е. государственное, финансирование.

Согласно Троцкому, всем, кто декларировал лояльность, разрешалась профессиональная реализация, а премировать надлежало лишь тех, чья деятельность советскому режиму наиболее полезна.

Троцкий обозначил проблему, уже осознанную партийным руководством. С окончанием гражданской войны актуализировалась проблема литературной политики – на уровне методологии. Нужна была литература, столь же эффективная в аспекте управления общественным сознанием, что и досоветская. При этом – не оппозиционная.

У правительства хватало опыта борьбы с оппозиционными интеллектуалами. Литераторов ранее вынуждали служить режиму, буквально ликвидировав иных заказчиков литературной продукции. Но в нэповских условиях такой опыт несколько деактуализовался. Вот почему эффективность государственной издательской деятельности и оценивалась коммерчески. Что не куплено – то не прочитано.