четыре года эта повесть будет читаться, но, тем не менее, это произведение в нашей прозе является самым сильным, и поэтому считаю возможным его выдвинуть».
Гурвич специально оговорил, что повесть актуальна, однако ситуация может измениться. Но пока не изменилась – «это произведение в нашей прозе является самым сильным». Осторожен был критик.
В первый список, предложенный для тайного голосования, Гроссман попал. И это был немалый успех. Кроме автора повести «Народ бессмертен» выдвинуты еще пять кандидатов[291].
Результаты первого тайного голосования оглашены 4 марта. Автор повести «Народ бессмертен» в списке остался. Зато была исключена В. Л. Василевская, добавлены же В. Я. Шишков и С. М. Муканов[292].
5 марта документы направлены в СНК СССР. Неизвестно, изменился ли там список. Затем документы шли в ЦК партии. Сколько было там инстанций, кто правку вносил – тоже неизвестно.
Кстати, в итоговый список не только Гроссман не попал. Муканов с Шишковым также. Зато Василевская опять включена.
А еще стали лауреатами А. С. Серафимович и В. В. Вересаев. В этих случаях причины объяснены «Правдой» в примечании к списку. Новая появилась номинация – «за многолетние выдающиеся достижения в области искусства и литературы»[293].
Можно при желании поспорить о причинах сталинской неприязни к Шишкову и Муканову наряду с Гроссманом. А также – приязни к Василевской. Однако и то и другое нельзя доказать.
Но, пожалуй, наиболее убедительный аргумент – библиография. Всех трех «вычеркнутых» публиковали в дальнейшем без ограничений.
Причину же исключения Гроссмана из лауреатского списка можно выявить по отзывам в периодике. Там это отчетливо прослеживается.
С весны 1943 года тональность рассуждений критиков меняется. О повести они пишут без прежнего восторга, хотя и негативных отзывов нет.
Это объяснимо. В феврале советские войска, одержав победу под Сталинградом, перешли в наступление. Повесть об отступлениях и вере в скорую победу утратила актуальность.
Соответственно, автор статьи «Во славу родины», опубликованной журналом «Огонек» летом 1943 года, вынужден объяснять, почему советские войска отступали. Без объяснения оценка гроссмановской повести уже невозможна: «Мы принуждены были отступить с боями под натиском чудовищной военной машины, созданной немецко-фашистскими людоедами для своего страшного дела. Но все крепче и яростнее становились наши ответные удары. Красная армия, отступая, не только изматывала силы врага: она также приобретала в эти жестокие, страдные дни 1941 года боевую выучку, растила свой боевой опыт, училась бить врага, все с большим совершенством овладевала искусством современной войны»[294].
Получилось, что Гроссман объяснял, почему наступления впереди. И был прав: «Повесть рассказывает о днях отступления, но в ней уже заложен тот великолепный, подъемный дух, который привел к столь памятным и столь славным победам Красной Армии».
Таким образом, повесть Гроссмана представлена как уже сыгравшая нужную роль. И – отошедшая на второй план.
В августе «Знаменем» опубликована статья, где повесть опять расхвалена. Автор утверждал, что «разгадка жизненности и силы книги В. Гроссмана лежит в той общей мысли, которой подчинено все рассказанное в повести, в той, говоря словами М. Горького, “исторической сознательности”, которой она пронизана»[295].
Имелся в виду дар убеждения. Постулировалось, что «после Сталинграда и прорыва ленинградской блокады легко писать о великих преимуществах маневренной войны, о взаимодействии родов оружия, о творческом овладении военным делом, о дисциплине и военном профессионализме. Но повесть В. Гроссмана написана год назад».
Отсюда следовало, что повесть хороша, пусть и не по-прежнему актуальна. Таков был и заключительный вывод рецензента.
К весне 1943 года повесть сочли утратившей былую актуальность – пропагандистскую. Вот и причина, в силу которой Гроссман не стал лауреатом.
Сталин ли вмешался, принято ли решение на каком-то из предыдущих этапов – неизвестно. Однако в любом случае понятно: ни к повести, ни к автору не было претензий.
Уместно подчеркнуть: само по себе исключение Гроссмана или кого бы то ни было из лауреатского списка нельзя признать доказательством сталинской неприязни.
Кстати, в годы войны совокупный тираж книжных изданий повести значительно превысил сто тысяч экземпляров. И сумма гонораров оказалась гораздо больше, нежели Сталинская премия первой степени.
Мнимость опалы
Сам факт выдвижения кандидатуры Гроссмана на соискание премии был свидетельством официального признания заслуг. И конечно, высокого статуса.
Этот статус не подвергался сомнению. Никаких слухов о сталинской неприязни тогда не было. Так, в 1943 году издательство «Советский писатель» выпустило сборник фронтовых очерков Гроссмана – «Сталинград. Сентябрь 1942 – январь 1943»[296].
Книга была замечена сразу. Отзывы не просто хвалебные – восторженные.
В апреле журнал «Знамя» опубликовал статью И. С. Эвентова «Душа солдата. (О Сталинградских очерках В. Гроссмана)». Заглавие статьи, кстати, корреспондировало с заглавием одного из рецензируемых очерков[297].
Статью Эвентов начал описанием истории гроссмановской книги. Затем перешел к исходным тезисам: «Прошел год со времени героической эпопеи, разыгравшейся на Волге, у Сталинграда. За этот год опубликованы статьи и письма, показан документальный фильм, составлено немало стихов. Об этом будут написаны тома. Но очерки В. Гроссмана уже сейчас выделяются среди всего остального одной особенностью, которую мы замечаем почти с первых страниц и которая неотступно следует за нами дальше по столбцам этого замечательного цикла».
Особенностью Эвентов объявил психологизм гроссмановских очерков. По мнению критика, не случайно заглавие одного из них – «Душа красноармейца»: «Так вот о какой душе говорит здесь писатель! Он говорит о великой силе, поднявшей на подвиг наших мирных людей, о той неизбывной любви к родной земле, о стремлении отомстить за ее жгучие раны, которое сделало солдатскую доблесть наших бойцов не случаем, не простым исполнением службы, а грозным повелением сердца, волей души».
Охарактеризовав героев очерков, приведя несколько пространных цитат, Эвентов подвел итог. По словам критика, «очерки В. Гроссмана – это самое сильного из всего, что до сих пор написано о Сталинграде».
14 августа газета «Литература и искусство» опубликовала статью М. М. Кузнецова «Школа мужества». Оценки сталинградских очерков там были тоже превосходными.
Критик рассказывал о собственных впечатлениях. О периоде сталинградской обороны, когда «в печати появились замечательные очерки Василия Гроссмана».
Выдающихся очеркистов было тогда не так уж мало. Но критик еще разподчеркивал: «Среди всех сталинградских корреспонденций очерки Гроссмана сразу выделялись; их искали; те, кто не сумел достать газету, требовали от товарищей – расскажи».
После окончания Сталинградской битвы, отмечал критик, ему казалось, что и восприятие гроссмановских очерков изменится. Не исключалось, что новая книга не так актуальна: «Признаться, с некоторой боязнью брали мы ее в руки – не потускнели ли краски, не является ли она сейчас лишь ценным историческим документом? Сомнения отлетают прочь, едва вы раскроете книгу. Уже зная развязку, уже пережив все эти события, вновь ощущаешь биение сердца, и только дойдя до последней страницы, переводишь дыхание, как после крутого подъема. Ибо педантично сохраняющая точность имен и событий, книга эта вместе с тем отрадное явление искусства».
Предсказуема была и аналогия. Критик настаивал, что она вполне обоснованна: «Да, конечно, это документ. Но ведь и “Севастопольские рассказы” тоже документ и вместе с тем одно из значительных созданий гения Толстого. Мы далеки от мысли сравнивать обе эти книги, но, упомянув о “Севастопольских рассказах”, надо сказать, что книга Гроссмана находится с ними в несомненном родстве, продиктованном общностью задач, стоящих перед писателями – оба описывают героические страницы жизни своего народа и оба ищут те глубокие черты национального характера, которые проявились в эти критические моменты истории».
Таким образом, книга Гроссмана снова оказалась «в несомненном родстве» с толстовской. Совпадение вряд ли случайное.
Примечательно, что в статье Кузнецова есть имплицитная ссылка на заглавие гроссмановской повести:
«Как же устояли наши люди в этом аду? Смертны ли они?
Да, они были смертны. Но это были настоящие люди, их нервы и сердца выдержали».
2 сентября газета «Труд» напечатала статью Л. А. Озерова «Сталинград». Речь шла о сборнике, выпущенном издательством «Советский писатель»[298].
Озеров рассуждал о значении сборника в литературном процессе военного времени. Как поэт, разумеется, акцентировал специфику личного восприятия: «От книги прозы В. Гроссмана веет настоящей поэзией».
Гроссмановская книга, по словам Озерова, не только сборник документальных свидетельств, но и плод личного опыта. Результат именно собственных наблюдений: «Страницы книги обожжены сталинградским огнем. В этом ее неповторимое обаяние. А значение ее – в глубоком показе “человека с ружьем”, русского солдата-победителя…».
В заслугу Гроссману поставлены не только наблюдательность, писательское мастерство, личная храбрость. Речь шла об историософском толковании: «Эта книга о людях, выдержавших бешеный натиск бронированных дивизий Гитлера. Здесь решался вопрос вопросов. Василий Гроссман понял это».