Противостояние проходило не только на уровне идеологий, но и в виде военных действий. Общим местом многих работ, особенно российской историографии имперского и советского периодов, является постулат о войнах Московского государства с Литвой за пограничные земли как проявлении широкой политической программы воссоединения русских земель бывшей Киевской Руси в рамках единого Русского государства. Время формирования этой программы историки относят к правлению Ивана III (1462–1505), ее реализацию — к серии русско-литовских пограничных войн.
За какие земли шла борьба? После распада Киевской державы понятие «Русские земли» имело два значения. Первое — это территория, входившая в состав Русской митрополии, населенная православными христианами (при этом не столь важно, в каком государственном образовании они проживали). И второе — это конкретная территория, с древнейших времен называвшаяся Русью. Территориально она ограничивалась бывшей Киевской, Переяславской, Галицкой и Волынской землями. И эти земли в средневековье считались населенными русинами (рутенами) и назывались Русьскими, Рускими. Они были подвластны Гедиминовичам с XIII–XIV веков, частично подчинялись польской Короне. Поэтому когда правители Великого княжества Литовского называли себя великими князьями литовскими и русскими, они были абсолютно правы: Русь, Русия территориально входила в номенклатуру их владений.
Из Королевства Польского и Великого княжества Литовского данная историческая география попала в Европу, которая в XV — начале XVI века уверенно размещала Russia в Среднем Поднепровье и Прикарпатье, отличая ее от соседней Moskovia. Альберт Компьенский писал, что «в действительности Русь сейчас находится под властью Польши, и столицей является город Львов». Гнезнинский архиепископ Ян Лаский в 1514 году рассказывал участникам Латеранского собора: «Рутены Валашские вооружены и воинственны. Войско всего народа составляет сорок тысяч или около того. Они населяют собственную страну Молдавию или Мезию, а язык имеют общий с рутенским и народным италийским. Ибо говорят, что они были некогда римскими воинами, посланными на защиту Паннонии от скифов. Поэтому по большей части они имеют язык италийский, а богослужение рутенское… Рутены красные имели некогда собственных королей, а также собственных великих князей. Всех их завоевали короли Польши. Они верноподданные Королевства Польского и Великого княжества Литовского. Среди этих красных рутен короли Польши основали одну митрополию и семь кафедральных церквей, а также множество приходов веры римской». Матвей Меховский в 1517 году писал, что Руссия некогда называлась Роксоланией, простирается от Танаиса и Меотиды (Дона и Азовского моря) до Сарматских гор (Карпат). Ее столицей является город Львов (а некогда был Киев), и она делится на Галицийский, Премысльский, Саноцкий, Холмский, Луцкий, Бельзский округа. То же у С. Герберштейна: «Руссия граничит с Сарматскими горами, расположенными неподалеку от Кракова, а раньше простиралась вдоль реки Тираса, что на языке тамошних жителей именуется Днестром, до Понта Эвксинского и реки Борисфен».
Все авторы, писавшие о Русии — Рутении, говорят о ее исключительном природном богатстве, плодородии и изобилии, правда, отмечая слабую заселенность и малое количество городов. При этом современники подчеркивают многонациональный состав населения, обращая внимание на то, что все народности живут перемешано (в отличие от Московии, где этнические меньшинства расселены по окраинам) и в мире друг с другом: никто никого не угнетает ни за веру, ни за язык. Хотя в сочинениях и отмечается более высокое положение социальной элиты — поляков-католиков.
Вплоть до конца XV века нельзя найти свидетельств, что в Великом княжестве Московском оспаривали «русскую» принадлежность данных владений Великого княжества Литовского и вообще выдвигали претензии на его земли как на «русские». Титулатура «Русский» правителей Литвы признавалась Москвой безоговорочно. В то же время между Москвой и Литвой разгорелся конфликт как раз вокруг духовно-конфессиональной составляющей понятия «всея Руси». Он был связан с фактическим переносом центра Русской православной митрополии в Москву в начале XIV века. Весь XIV и XV века шло противостояние между церковными иерархами земель, входивших в Великое княжество Литовское и стремящихся выйти из-под власти московского митрополита, и желанием Москвы не упустить эту православную паству. История этого противостояния драматична и сложна, она завершилась фактическим разделом сфер влияния. Но, что важно, при этом и в Великом княжестве Литовском, и в Московском государстве окреп и стал господствующим дискурс о тождественности понятий «русский» и «православный». При его экстраполяции в сферу политической практики страна, претендующая на роль охранителя истинной веры, должна была неизбежно прийти к идее строительства Русского православного государства на территориальной основе всех земель, население которых исповедует или исторически исповедовало православие.
Более динамичным, несомненно, было идеологическое развитие Москвы. Уже в конце XV — первой трети XVI века здесь возникла мессианистская концепция «Государства всея Руси» как Нового Израиля, нового богоизбранного народа, единственно правильно верящего. И это предполагало строительство Православного Царства, населенного всеми православными христианами. В том числе и ошибочно живущими в Великом княжестве Литовском… Напротив, как показал И. А. Марзалюк, Великое княжество Литовское с его религиозным плюрализмом и сильным воздействием католицизма пришло во второй половине XVI — начале XVII века от парадигмы тождественности «русского» и «православного» к идее близости понятий «русский» и «славянский» и к доминанте в понятии «русскости» этнической, а не религиозной составляющей (русин оставался русином и при смене веры)[76].
Принципиальный для московской стороны спор о принадлежности земель бывшей Киевской Руси был воплощен здесь, по крайней мере поначалу, не в понятии «всея Руси», а в понятии «вотчины». Понятие это возникло около 1503 года в контексте спора о легитимности выезда на службу Ивану III литовских князей «с вотчинами». Московские дипломаты отстаивали идею, что вотчиной Ягеллонов являются Польша и Литва, а все остальное — «…то вотчина наша. И не только то наша вотчина, которые ныне города и волости под нашей властью: и вся Русская земля, Божьею волею, из старины, от наших прародителей наша отчина». Это первый случай подобной формулировки, прозвучавшей в январе 1503 года.
На переговорах с посольством С. Глебова 1504 года понятие «Русской земли» было Москвой уже раскрыто: «их [Ягеллонов] отчина — Польская земля да Литовская… вся Русская земля, Киев, и Смоленск, и иные города, которые литовский великий князь Александр за собою держит… с Божьей волею, из старины, от наших прародителей наша отчина». Здесь впервые и прозвучало требование: «…и если захочет с нами брат наш и зять Александр король и великий князь быть в братстве и в любви и в прочной дружбе, и он бы нам нашу отчину, Русские земли все, Киев и Смоленск и иные города, которые он прикрепил к Литовской земле, отдал бы». В свою очередь, правители Великого княжества Литовского заговорили о «своей вотчине из старины»: половине Новгорода, Пскове, Твери, Вязьме, Дорогобуже, Путивле и всей Северской земле[77].
На переговорах 1517 года впервые была озвучена новая «историческая» версия того, как русские города оказались в составе Литвы: их якобы передал государь всея Руси Иван III как приданое за княгиней Еленой Ивановной, «для свойства и для того, чтобы кровь христианская впредь не лилась, он тогда эти города передал Александру королю». Интересно, что Москва не ссылалась на древних киевских князей, а сочиняла совсем недавний прецедент: русские правители жалуют земли, их новые обладатели не соблюдают договор, оказываются клятвопреступниками, и московский государь просто вынужден пойти на «свое дело», покарать нарушителей договора и восстановить попранную справедливость.
Позиция России была в высшей степени удобна: все, что мы захватываем, — это наша вотчина, то есть мы просто восстанавливаем свои законные права на временно потерянные земли. При этом литовскую сторону можно было всегда держать в напряжении и заставлять умерять свои намерения постоянной угрозой предъявления претензий на Киев, Полоцк, Витебск и другие «русские» города. О практической несбыточности данного требования прекрасно знали обе стороны, но в полемике апелляция к «древней вотчине» позволяла русской дипломатии занимать более выигрышную позицию. Декларация прав на «отчину» была в большей степени полемическим приемом, чем конкретным требованием, что, впрочем, не исключает уверенности Москвы в легитимности своих претензий.
Литовская сторона видела опасность для себя именно в титуле московского правителя. Это связано с тем, что у Великого княжества Литовского культура титулатуры была гораздо более развита, чем у Москвы, и в XIV–XV веках служила инструментом для легитимизации территориальных захватов (через включение в титул Ягеллонов определений «Русский», «Жемайтский», «Прусский» и т. д.). Московские правители в это время еще не обладали титулом с перечислением подвластных земель. Иван III в конце XV века актуализировал титул «всея Руси», решая свои внутренние задачи (прежде всего — присоединение Новгорода). А в Литве это было воспринято в «литовском политическом стиле» — как претензия на Днепровско-Карпатскую Русию. Тем более что поступки Ивана III — прием выезжих князей с вотчинами, войны за захват пограничных земель — это подтверждали. В ходе дипломатической полемики данный подход и данная идеологема были быстро усвоены и развиты московской стороной.
Поэтому титул великих князей московских Литва старалась урезать при малейшей возможности. Тем не менее судьба титула московского правителя была решена силой русского оружия. После проигрыша войны 1500–1503 годов Литва признала титул «государя всея Руси». Остальные территориальные и титулатурные проблемы предстояло решать уже Василию III.