[195]. Однако апогеем того турне стала совершенно дикая и абсолютно типичная для Пушкарёва «история с чемоданом».
«Перед отъездом в Париж Марина Николаевна Гриценко – внучка П. М. Третьякова и сводная сестра А. Л. Бакста – просила меня привезти Льва Бакста. “Вы же стяжатель, если вы не привезете архивы, их уже никто не привезет”, – сказала она. Я пообещал. …В последний день перед отъездом на Родину я поехал за архивом… Это были два небольших чемодана дореволюционного образца, повидавшие виды и изрядно обшарпанные. Акварели А. Н. Бенуа и альбомы набросков Л. С. Бакста, полученные в качестве дара Русскому музею, я запрятал на дно своего чемодана и плотно прикрыл картонкой, образовав как бы “второе дно” (наивные меры предосторожности при таможенном досмотре!). Но как провезти архивы? Тем более чемоданы, в которых они находятся, слишком необычны и заметны…. Короче, был риск, и меня предупредили, что французские таможенники могут их отобрать. Как быть? В аэропорту Бурже я иду в контору нашего Аэрофлота, рассказываю о своей беде начальнику и прошу его “одолжить” на время самую красивую стюардессу. “Выбирайте”, – сказал он. И я выбрал настоящую русскую красавицу и сказал ей, что её задача – отвлечь таможенника на себя, пока я буду проносить злополучные чемоданы. Я подошел к кабине, за столиком в которой сидел таможенник. Моя красавица, улыбаясь, начала говорить ему приятные вещи, у него рот до ушей, он весь покраснел от удовольствия, смеется, я в окошко подаю свой паспорт, раскрытый на нужном месте, он, повернувшись всем корпусом к стюардессе и не переставая улыбаться и разговаривать с ней, не глядя шлепает печать на паспорт. А в это время я проталкиваю стоящие внизу на полу чемоданы к выходу. Пройдя последнюю загородку, я оказался в “международной зоне” и возврата уже нет. Обернувшись, я помахал в знак благодарности моей красавице. …. Я был рад, что везу на родину архивы замечательного художника и только уже в Москве, передавая чемоданы по воле Андрея Львовича Третьяковской галерее, я вдруг почувствовал какую-то грусть и обиду – почему не в Русский музей?»[196]
Совсем уж «без Бакста» Пушкарёв и Русский музей, разумеется, не остались: «А. Л. Бакст подарил два альбома путевых набросков своего отца, сделанных им во время совместного с Валентином Александровичем Серовым путешествия по Греции в 1907 году. Договорился также о том, что Андрей Львович переправит с какой-либо оказией в Ленинград Русскому музею картину “Античный ужас” (“Terror anthiques”), которая была написана Л. Бакстом после путешествия по Греции. Картина в свернутом виде на валу уже не один десяток лет находилась за кулисами в театре, в котором Андрей Львович работает художником. Что там творится внутри, никто не ведает.
Через несколько лет Николай Бенуа со своим Миланским театром “Ла Скала” привез картину в Москву, но и здесь не рискнули её раскатывать, считая, что она находится в плохом состоянии. И только в Русском музее её раскатали, и перед нами предстала живопись в идеальной сохранности. Был только один небольшой изъян – выпад краски незначительного размера и не в ответственном месте, который заделали реставраторы»[197].
Лев Бакст
Древний ужас (Terror Antiquus). 1908
Холст, масло
Государственный Русский музей
Поступила в 1965 как дар родственников автора – А. Л. Бакста, С. С. Клячко, Р. С. Манфред
Второй раз в Париже Василий Пушкарёв оказался в феврале 1967, почти четыре года спустя. На этот раз это была специальная командировка на переговоры о приобретении рисунков Ю. П. Анненкова и архивов А. Н. Бенуа. В этот приезд Пушкарёв несколько дней позировал Серебряковой для портрета и, чтобы не засыпать, читал ей книжку украинских сказок. «Она была в восторге, ей очень нравилось, как это все звучит по-украински – мелодично, в самом звучании слов слышатся какая-то улыбка и мягкий юмор. Сказки были про лисичку-сестричку, про братика-волка, про сороку-белобоку… Восторг был полный»[198].
Передача огромного архива Бенуа – он помещался в «небольшой нежилой комнате в 10–15 квадратных метров, заставленной от пола до потолка стеллажами, набитыми всевозможными папками, свертками, связками архивных материалов», – растянулась на годы. Все эти документы требовалось просмотреть, разобрать, упаковать, оформить покупку, перевезти в Ленинград. С момента первых предварительных договоренностей в 1963 до прибытия архива в СССР прошло почти 7 лет: забирать их директор Русского музея приехал в Париж в октябре 1969. Как писал сам Пушкарёв: «Почти семь лет волокиты!». Но все это – и потраченное время, и силы, и деньги – привели к тому, что сегодня в Русском музее хранится весь архив Александра Бенуа. «Парижский» архив соединился в стенах музея с архивом «петербургским» и «петроградским», с теми материалами, которые художник оставил в России перед своим отъездом во Францию в 1926 году, «образовав таким образом научный центр по изучению художественной, научной и общественной деятельности как самого Александра Николаевича Бенуа, так и его эпохи»[199].
К третьей командировке в январе-феврале 1968 года Василий Пушкарёв чувствовал себя уже очень уверенно. Официально Пушкарёв был приглашен на финисаж выставки «Русское искусство от скифов до наших дней. Сокровища советских музеев». Но в этот раз, – вспоминал он, – «вопреки всем инструкциям и напутственным беседам, как вести себя за границей (ходить по городу всегда вдвоем, втроем, чтобы избежать провокации, стараться не появляться в городе вечером, не оставаться одному с незнакомыми иностранцами и прочие предостережения), я старался свободиться от малейшей опеки, бродил по Парижу по ночам, всегда один, смело подходил к полицейским и спрашивал, как пройти к интересующим меня памятникам, или узнавал, как пройти к тому или иному адресату – художнику или коллекционеру. Они всегда вежливо, охотно и терпеливо объясняли (я не владел бегло французской речью), а если я и после этого шел не в нужном направлении, останавливали и уже жестами показывали, куда следует идти»[200]. В общем, по его собственным словам, «настолько освоился и осмелел», что решил «махнуть» в Ниццу к Шагалу.
«Приехали, встретились, обнялись, поцеловались и сразу же установился сам собою контакт и простое обращение друг к другу. Марк Захарович совсем не такой уж и старик, бодрый, веселый, подвижный. Я привез ему бутылку «Столичной» (странно сейчас об этом писать, но так было: мы без «Столичной» в гости не являлись), старик был доволен. И пошел разговор. Расспрашивал о Русском музее, восхищался коллекцией, его работой. Все говорил об особенностях наших[201] людей, отмечал бодрость их голоса, ясность взгляда, уверенность в будущем. И все время трогал меня руками как инопланетянина, то на коленки мне положит их, то на плечи, то просто за руки берет и держит. Заговорили о возможности его приезда в Москву и Ленинград. Я по наивности приглашаю его и обещаю, по крайней мере, в Ленинграде все устроить как можно лучше при его приезде. Конечно, ему очень хочется приехать на родину. “Но ведь моих картин там не выставляют, – говорит он. – Как же я приеду? А если бы я приехал, вы бы выставили мои работы, вам было бы неловко не выставить. А я силой никого заставлять не хочу и вообще мне ничего не надо, только была бы возможность работать”. Приезжайте хоть туристом, уговариваю я. Это была обезоруживающая бестактность и непонимание величины художника и вытекающих отсюда взаимоотношений. “Нет! – сказал он. – Ведь меня надо приглашать!”. И я понял: на правительственном уровне»[202].
Наталья Гончарова
Евангелисты. Тетраптих. 1911
Холст, масло.
Государственный Русский музей
Картины поступили в 1966 из Министерства культуры СССР как дар А. К. Ларионовой
Знакомства с художниками, коллекционерами и арт-дилерами, с такими, например, как Лев Гринберг, легендарным основателем существующего и поныне антикварного магазина «A là Vielle Russie», имело для Пушкарёва очень конкретную цель – пополнение собрания Русского музея. В отделе рукописей Русского музея в фонде Пушкарёва сохранился документ, который так и называется: «Список произведений живописи и графики, поступивших в ГРМ в результате поездок В. А. Пушкарёва за границу»[203]. Для удобства все произведения разделены по фондам – живопись, рисунок и «графика советского времени». Открывают перечень живописи четыре «Евангелиста» (1910) Натальи Гончаровой. О том, как Пушкарёву удалось заполучить эти и другие произведения знаменитой пары авангардистов – Гончаровой и Ларионова, директор Русского музея разъяснял в своем отчете о командировке. «А. К. Ларионову[204] я посетил трижды и посмотрел, что было возможно в совершенно захламленной квартире. Однако все значительные работы М. Ларионова отправлены в настоящее время на его выставку в Лион, а работы Гончаровой находятся где-то на мебельном складе. Поехать туда и посмотреть их так и не удалось. А. К. Ларионова чувствует себя неважно, как она говорила, и не в состоянии совершить столь большое предприятие, как поездка на склад и работа там с картинами, чтобы их показать. Она обещала это проделать “в следующий мой приезд в Париж”. Многие художники и люди, с которыми я встречался, выражали озабоченность состоянием картин Гончаровой и необходимостью их спасать. Я говорил А. К. Ларионовой о возможности покупки у неё работ Гончаровой и Ларионова на советские деньги с тем, чтобы заплатить её сёстрам. Особой заинтересованности она при этом не выказала, но согласилась, что такой вариант возможно осуществить несколько позже. Что касается архива, то она его сейчас разбирает и собирается начать книгу о Гончаровой тоже. Насколько это вероятно – судить трудно. Тем не менее, я уже взял более 100 набросков и листов, напечатанных по трафарету Гончаровой и Ларионова, и три работы маслом невысокого художественного уровня. Наброски Гончаровой – это главным образом эскизы костюмов, и после просмотра их в Русском музее, вероятно, мы их передадим в театральный музей, печать по трафарету – это альбом путешествий по Турции М. Ларионова – останется в Русском музее. Три работы маслом – останутся в запасниках Русского музея. Акты приема этих вещей будут присланы дополнительно. Я договорился с А. К. Ларионовой, что при разборе всего оставшегося имущества она будет передавать в посольство некоторые работы Гончаровой и Ларионова, главным образом не завершенные, комплекты старых журналов по искусству, вырезки и репродукции их работ и другие материалы архивно-вспомогательного значения»