Все страстные декларации Розанова — мыслителя по национальной проблематике вытекают из исповедуемой им этноми-фологической историософии. По сути своей она не оригинальна, поскольку целиком и полностью базируется на расистских идеях, разработанных в трудах немецких националистов-антисемитов — Рихарда Вагнера, Х. С. Чемберлена, де Лагарда, Марра и др. В полном соответствии с представлениями этих немецких мыслителей Розанов выделяет два периода, соответствующие историческому существованию «двух великих племен» — «иудейского» (или «семитического») и «арийского» (все остальные народы после Рождества Христова). «Иудеи» — это ветхозаветное племя тайного, несловесного, священного родовоспроизводства, в розановской метафорической системе — «Великое Чрево». «Арийцы» же, напротив, «словесны», «объективны» и «бесполы». Их активность экстравертна, она направлена на государственную деятельность, науки, искусства, в отличие от интровертов иудеев (семитов), у которых все сосредоточено на внутренней родовой жизни (семье, деторождении) и конкретном бытии человека, то есть на том, что заповедано Ветхим Заветом в акте Творения. Именно благодаря своей библейской родовоспроизводительной сущности, «иудеи» и стали для Розанова эталоном «правильного» семейного бытия:
И помни:
жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, удобен и кругл. Работай над «круглым домом», и Бог тебя не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьет гнездо («Апокалипсис нашего времени»).
«Арийцы» же, по мнению Розанова, несмотря на новозаветную надежду, не смогли «вместить в себя великие дары Искупления», их история — суть «череда полинявших фактов». Это произошло главным образом потому, что брак и семья для «арийцев» не стали смыслом Нового Завета: для Церкви брак — это только «разрешенный грех», а для народа — и вовсе «игры Вакха и Киприды». В этой связи, как утверждает Розанов, и образовался в православии тот религиозный «провал», который катастрофически разрастаясь, привел, как следствие, к культурно-исторической катастрофе «старой России» в 1917 году.
С позиций расового этнонационализма Розанов объявлял «арийцев», к коим в первую очередь причислял богоизбранный русский народ, особой этнической группой, которая отличается необычным творческим потенциалом, и в силу этого способна к ведению победоносных войн, захвату и заселению новых земель, покорению народов, созданию великих произведений искусства и т. п. В глазах Розанова, арийцы с самого начала своего вхождения в историю заявили себя носителями высшей культуры и цивилизаторами. В соответствии с постулатами физической антропологии второй половины XIX в. им к креативно-деятельному потенциалу арийцев добавлялся еще такой важный элемент, как расовый облик. Розанов был убежден в особого рода телесности еврея, как Другого, отличающей его якобы от арийца, см. об этом в [ГОЛЬДИН] и книге Генриетты Мондри «Особые тела: конструирование еврея в русской культуре с 1880-х гг.» [MONDRY (I)]. Таким образом, некритически нахватавшись по примеру обожаемых им славянофилов новейшей немецкой мудрости, Розанов стал видеть в мифических «арийцах» особую расу, а все их добродетели относить на счет имманентно присущим им. якобы, сверхпозитивным биологическим качествами, передающимися генетическим путем.
На русской почве он однозначно выступал как пропагандист биологического расизма, иногда видоизменяя его тезисы — под «русскую свинью»[453], но чаще, буква в букву повторял идеи западных апологетов арийства[454]. В частности, следуя по стопам Рихарда Вагнера, он декларировал низкий уровень креативности у евреев в сравнении с арийцами — сиречь русскими. На этом пути он озвучивает удивительные наблюдения:
Почти не встречается еврея, который не обладал бы каким-нибудь талантом; но не ищите среди них гения. Ведь Спиноза, которым они все хвалятся, был подражателем Декарта. А гений неподражаем и не подражает.
Одно и другое — талант, и не более чем талант, — вытекает из их связи с Божеством. «По связи этой» никто не лишен некоторой талантливости, как отдаленного или как теснейшего отсвета Божества. Но, с другой стороны, все и принадлежит Богу. Евреи и сильны своим Богом и обессилены им. Все они точно шатаются: велик — Бог, но еврей, даже пророк, даже Моисей, не являет той громады личного и свободного «я», какая присуща иногда бывает нееврею. Около Канта, Декарта и Лейбница все евреи-мыслители — какие-то «часовщики-починщики». Около сверкания Шекспира что такое евреи-писатели, от Гейне до Айзмана[455]? В самой свободе их никогда не появится великолепия Бакунина. «Ширь» и «удаль», и — еврей: несовместимы. Они все «ходят на цепочке» перед Богом. И эта цепочка охраняет их, но и ограничивает («Опавшие листья: Короб первый»).
Говоря о себе как личности Розанов заявляет следующую антиномию:
Уж если чего я решительно не знаю, то это — кто я: и именно оттого, что слишком глубоко себя знаю.
Эта самохарактеристика во многом объясняет розановское отношение к евреям, особенно в последние пять лет его жизни, когда он, как пишет Эрих Голлербх:
Одновременно проклинал и благословлял евреев.
Вот, например типичное розановское высказывание:
Эллин есть успокоенный, не ажитированный иудей; иудей без глубины. Иудей есть желток того пасхального яичка, скорлупу и белок которого составляет эллинизм; скорлупу раскрашенную, литературную, с надписями «Христос Воскресе», с изображениями, живописью, искусствами. Мало ли что на скорлупе можно написать: целую эллинскую цивилизацию. Но скорлупа со всеми надписями хрупка, а белок мало питателен и не растителен. Важнее всего внутри сокрытый желток и в нем зародышевое пятнышко; это и есть жид с его таинственным обрезанием, вечный, неугасимый! Его сколько ни пинают христиане — не могут запинать до смерти. Это — «пархатое» место всемирной истории, крайне непрезентабельное на вид, но которым весь мир держится. <…> Без России мир слишком бы прожил; без Европы история была бы только короче. Но без всем несимпатичного еврея история была бы без смысла, т. е. без души. Еврей есть душа человечества, его энтелехия («О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира»).
Эрих Голлербах особо подчеркивает, что:
Незадолго до смерти почувствовал раскаяние, <Розанов> просил сжечь все свои книги, содержащие нападки на евреев, и писал покаянные письма к еврейскому народу. Впрочем, письма эти загадочны: в них и «угрызения совести», и нежность, и насмешка [ГОЛЛЕРБАХ. С. 87–88].
Соглашаясь с этой оценкой поведения Розанова на публике, следует, однако, не упускать из вида то обстоятельство, что сопряжение восторженных гимнов библейскому иудаизму — Ветхий Завет, с яростной проповедью антисемитизма типично для традиционного христианского мировоззрения. В случае, например, славянофилов, все еврейство жестко подразделялось на ветхозаветных иудеев — Богоизбранный Народ, и современных жидов, из-за неприятия Христа, пребывающих в состоянии богооставленности[456]. Розанов-традиционалист, заявлявший себя последним славянофилом, несомненно, разделял точку зрения своих кумиров об исконной вражде евреев-талмудистов ко всем христианским народам. Восхищение Розанова прелестью иудейской всегда прорывалось из-под спуда исконной ревности христиан к «заблудшим овцам стада Израиля» [Мф. 15:24], к тому, что «спасение от иудеев» [Ин. 4:22], а «дары и призвание Божие непреложны» [Мф. 25:14–30], и одновременно убежденности, что евреи
крепко ненавидят нас и болеют дьявольскою ненавистью, они — жалки, несчастны, подвержены страстям, ненависть ослепила их сердечные очи, они враждуют и против Бога, заповедавшего всем любовь…[457]
Именно с этих позиций в своей брошюре «Европа и евреи» (1914) он призывает к освобождению Европы «от евреев, от семитизации европейского духа» [458]. Вне всякого сомнения, Розанов твердо верил в эсхатологическую борьбу двух рас — семитов и арийцев, был твердо убежден, что она завершилась Апокалипсисом — русской Революцией, в которой видит евреев «победителями» над всем исконно русским. «Веря в торжество Израиля, радуюсь ему», — возглашает Розанов. В своей последней публикации — «Апокалипсисе нашего времени» и предсмертных письмах он просит прошения у всех, с кем давно рассорился, и в первую очередь — у евреев. Розанов костерит почем зря русских — свой народ, который он и любит, и презирает одновременно. Евреям же он поет осанну. Но и здесь Розанов остается верен себе, смешивая в хвалебной песне боль и гнев, сарказм и сожаления, попреки и восхищение, слова надежды и признание в любви.
Евреи… Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, — и хороша; ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции — она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что «не служить же русскому солдату и мужику евреям»… Я хочу указать ту простую вещь, что, если магнаты еврейства, может быть, и думают «в целом руководить потом Россией», то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сантиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский «мужичок-простачок» злобнее, грубее… Главное — гораздо грубее. «С евреями у нас дело вовсе не разобрано». Еврей есть первый по культуре человек во всей Европе, которая груба, плоска и в «человечестве» далее социализма не понимает. Еврей же знал вздохи Иова, песенки Руфи, песнь Деворры и сестры Моисея: