д. Восхищение грязными запахами и преодоление брезгливости — недоступные Христу Ницше — фундаментальные основы поэтики Розанова. Он фетишизирует запахи дома — приготовления пиши, телесных выделений, половых органов, особенно их влаги. «Жена входит запахом в мужа и всего его делает пахучим собою; как и весь дом» («Опавшие листья»). Подобное утробе с ее выраженной сексуальностью, липкое пространство дома — отталкивающее в гигиеническом смысле — было идеалом Розанова. Он выставлял напоказ физические подробности интимной жизни. <…> не копание Крафт-Эбинга в вонючих экскрементах оскорбляло Розанова <…>. Напротив, писатель обвиняет сексолога в христианском отвращении к запахам пола!
<…>
Итак, <…> к индивидуальным случаям гомосексуализма и лесбиянства Розанов относится с сочувствием, иногда даже с благоговением. Вообще Розанов гораздо более открыто выражает сочувствие однополому влечению, чем Гиппиус или Белый, хотя в том поколении именно он был общепризнанным хранителем патриархального уклада. <Вместе с тем> он не представляет себе «третьего пути» для «третьего пола». Принадлежащие к нему мужчины, по мнению Розанова, подражают гетеросексуальной любви: анус становится субститутом вагины, желанного, но отсутствующего органа. <…> В итоге Розанов, конечно, предпочитает гетеросексуальную любовь и биологическую семью [МАТИЧ. С. 58–60].
Хотя в своих гомоэротических фантазиях Розанов часто упоминает иудеев, он явно не имел никакого представления о том, как в действительности еврейская традиция относится к такого рода проявлениям сексуальности. Общеизвестно, что
Тора (Пятикнижие Моисеево) запрещала гомосексуальные отношения, дабы правоверные иудеи не уподоблялись иноверцам-идолопоклонникам, изгнанным ими же из Ханаана. Собственно, Тора конструировала тот тип религиозности, который бы во всем поступал иначе, нежели окружающие этносы, а для этого, понятно, следовало отмежеваться от традиций, обрядов и практик всех этих этносов. Некоторые библеисты не исключают того, что определенные части Торы, содержащие предписания и запреты относительно сексуальных отношений, могли представлять собой не более, чем теологические трактаты, составленные жрецами, которые излагали мировоззренческую позицию духовной элиты скорее теоретически, а на практике все могло обстоять совсем иначе. Примером тому являются не столь скрытые гомоэротические сюжеты и мотивы в самой еврейской Библии — ТаНаХе, самыми яркими из которых являются, пожалуй, взаимоотношения между Давидом и Йонатаном. В 1-й и 2-й книгах Шмуэля (Царств) повествуется о том, как Йонатан, сын царя Шауля, полюбил псалмопевца и пастуха Давида, приведенного ко двору его отца из Бейт Лехема, «желал страстно» его, спас от погибели, а в итоге, после трагической кончины Йонатана, Давид воспел ему: «…ты был очень дорог для меня, любовь твоя была для меня превыше любви женской». Приведенная цитата является по сути недвусмысленным маркером наличия гомоэротизма в Библии, и подобный маркер даже в рамках истории Давида — отнюдь не единственный.
<…>
Изучение иудейских текстов привело их исследователей к достаточно интересному наблюдению, заключающемуся в том, что в величайшем не только по глубине и оригинальности мысли, но и по объему, текстуальном наследии, иудеи нигде не повествуют о реальном наказании за гомосексуальное поведение и не описывают того, как наказывают провинившихся. Ни ТаНаХ, ни Талмуд нигде не говорят о том, что таких-то мужеложцев схватили и покарали согласно законодательству (к примеру, побили камнями). Вопрос же о том, запрещает ли гомосексуальное поведение еврейская Библия, до сих пор остается для исследователя открытым. Сам ТаНаХ в лице пророков Ирмиягу (Иеремии) и Йехескеля (Иезекииля), а кроме того авторитетные иудейские комментаторы не утверждают, что Содом и Гоморра, к примеру, были уничтожены главным образом за мужеложство (см. «Источники» в конце статьи); среди куда более весомых причин их уничтожения приводятся попытка унижения путем изнасилования и нарушение законов гостеприимства по отношению к чужеземцам (коим был Лот, родственник Авраама), угнетение обездоленных и ведение нечестных судов. В расчет можно принимать и то, что действия содомлян были направлены не просто на людей, а на ангелов, т. е. вестников Бога. В то же время ТаНаХ повествует о том, что вердикт об уничтожении городов был вынесен Богом еще до того, как туда были посланы ангелы. В 18 главе Книги Берешит (Бытие) Авраам умоляет Бога пощадить Содом, если в нем найдется определенное количество праведных его обитателей, и в результате оказывается, что Бог не находит в городе и десяти достойных людей[295]. В любом случае, суммируя мнения как самих библейских текстов, так и их комментаторов, приходим к общему выводу, что главная вина Содома и Гоморры заключалась во всеобщей развращенности их жителей и систематическом нарушении ими некого универсального нравственного закона (за что ответственно все человечество), установленного демиургом.
Еврейская литература поздней античности, представленная объемными талмудическими писаниями, теоретизирует насчет гомосексуальности, не приводя, равно как и ТаНаХ, ни единого случая-описания того, как кого-то бы наказывали за гомосексуальность. При этом вряд ли представляется возможным предполагать, что иудейская община древности или средневековья просто не хотела выносить сор из избы, поскольку у нас имеется немалое количество других зафиксированных прегрешений, в том числе и на сексуальной почве, за которые следовали суровые наказания, или даже фатальные исходы. Напротив, иудеи отличались чрезвычайной самокритичностью (это очень заметно по тем же талмудическим писаниям), ничего не пытаясь утаить, скрыть, или постесняться обсудить какой-то неудобный вопрос. В целом же мы полагаем, что табуирование гомосексуальности в иудейском мире начинает целенаправленно и систематически набирать обороты начиная с поздней античности и не распространяется на библейскую эпоху. Приблизительно в это же время сродные процессы имеют место и в христианской среде, где отцы церкви подвергают однополые отношения обструкции. Отсюда происходит, собственно, многовековая западная традиция неприятия гомосексуальности.
<…> Традиция неприятия гомосексуальности <…> закрепляется в иудаизме в Средние века на основании сочинений поздней античности. Еще один аргумент, который высказала иудейская апологетика против практики однополых сексуальных отношений (например, «Сэфер ѓа-хинух») заключался в том, что оные воспринимались как «растрата семени», препятствующая появлению потомства, а значит, по мнению апологетов, искажающая заповедь заселения мира.
Вопрос гомосексуальности, а тем более изменения отношения к ней в иудаизме, не стоял на повестке дня ни в XVIII, ни в XIX веках, несмотря на процессы либерализации и просвещения. В еврейском мире (равно как и в нееврейском) об этом заговорили активно лишь во второй половине XX века [ЧЕРНОВ. С. 11–13, 18–21].
При этом нельзя не отметить, что Василий Розанов выступил против наказания за гомосексуализм со стороны общества практически в то же время, что и Магнус Хиршфельд — немецкий психиатр, основатель научной сексопатологи и активный борец за права сексуальных меньшинств. В 1903 году Хиршфельд, опираясь на результаты эмпирических исследований связи между гомосексуализмом, патологией и дегенерацией, авторитетно заявил:
Гомосексуальность не является ни болезнью, ни вырождением, ни пороком, ни преступлением, но представляет собой часть естественного порядка[296].
Как это не парадоксально, но два совершенно чуждых друг другу в идейном плане мыслителя — русский консерватор-охранитель Василий Розанов и немецкий еврей, либерал и прогрессист Магнус Хиршфельд, являются первыми европейскими «декларативными гомофилами[297]» XX столетия (sic!).
Глава V«В тождестве содомизма и христианства я внутренно убежден»: переписка В. В. Розанова с П. А. Флоренским
И бездна нам обнажена.
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!
И «ты» и «я» — перекипевший сон,
Растаявший в невыразимом свете…
Мы встретились — за гранями времён,
Счастливые, обласканные дети…
Беги же с трепетом от исступлённости,
Нет меры снам моим, и нет названия.
Я силен — волею моей влюблённости,
Я силен дерзостью — негодования!
Гомоэротическая проблематика для Розанова — это не только одно из ответвлений в его христоборческом теоретизировании с опорой на будоражившие его фантазию примеры сексуальных аномалий в «Psychopathia Sexualis» Крафт-Эбинга, но и практика, результат личного, причем довольно-таки болезненного опыта. Об этом, в первую очередь, свидетельствует его переписка со священником Павлом Флоренским, чьи познания и интеллектуальные качества мыслителя Розанов оценивал по самым высоким меркам, и к которому он со временем проникся большим доверием.
Их переписка[298] началась, когда Флоренскому было двадцать один год, и он, обладая, согласно его собственным признаниям, весьма страстной — южной — натурой, испытывал полосу мучительных душевных переживаний. То был кризис, сопровождавшийся психическими срывами, пьянством, омерзительными для него сексуальными контактами с продажными женщинами etc. Кризис разрешился только к концу 1900-х гг. — через вступление Флоренского в брак и принятие им священного сана