А вот по-новому разыграть психологическую ситуацию, казалось бы исчерпанную в фильме «Два Федора», ему пришлось уже через три года после своего актерского дебюта. И опять-таки героя звали Федором – можно подумать, и роль-то писалась специально для Шукшина. Хотя на самом деле это было не так. Рассказ С. Антонова «Мы – двое мужчин» был написан много раньше. И отнюдь не совпадение имен и характеров дало режиссеру Ю. Лысенко посыл к приглашению Шукшина на главную роль. Актеру предстояло наполнить образ новым содержанием, при том, что психологическая ситуация оставалась той же: снова перед нами был взрослый, оказавшийся ответственным за судьбу ребенка. Ситуация варьируется: не по своей доброте посадил шофер к себе в кабину соседского мальчишку – поддался на уговоры уборщицы, упросившей прихватить с собой ее сынишку и подобрать ему в городе школьную форму: на носу учебный год, а ей все некогда этим заняться. Не хочется мужику возиться с мальцом, но позарился на дармовую выпивку – и теперь вынужден терпеть, да хуже того, опекать неожиданного спутника. Тут совсем другой характер – ожесточенный, изломанный трудной, неприкаянной жизнью. И такого вот Федора со всей его грубостью и неразвитостью Шукшин «берет в работу» с настоящей актерской жадностью. Ему и самому в детстве приходилось ездить с такими шоферюгами, он все про них знает и плетет роль точно кружево, открывая в образе замечательные глубины. На наших глазах угрюмость смягчается и тает, равнодушие сменяется любопытством, раздражение – чуть ли ни умиротворением: он причащается к детству, точно переходит из тени на свет. Не все пройдет гладко: будут и детские капризы, и взаимные обиды. А в итоге Колька получит самый лучший костюм – Федор заставит продавца снять его с манекена на витрине, да к тому же еще на свои собственные деньги купит подопечному новые ботинки. И дело, конечно, не в стоимости этих вещей, а в том, что душа человеческая пробудилась от тяжелой спячки. Всего одни сутки прошли перед нами – срок незначительный, чтобы сыграть решающую роль в формировании личности, но актер сумел показать человеческое просветление, после которого уже невозможен мрак.
Шукшину дороги такие вот, отвоеванные у мрака души. Вспомним, к примеру, Ивана Лыкова, одного из персонажей фильма Ю. Егорова «Простая история». Циник, лентяй, потребитель с потаенной тоской, которую не сразу разглядишь в насмешливом прищуре глаз. Непроницательный и опрометчивый в суждениях, не разглядел он красивого, сильного человека в своей «зазнобе» Саше Потаповой, посмеялся, когда выбрали ее председателем отстающего колхоза – где уж ей справиться с деревенской разрухой! И просчитался. Как-то незаметно для Ивана стала Сашка Александрой, ответственным, уважаемым человеком. Как говорится, обошла его по всем статьям. Изумление, даже робость перед этой точно бы незнакомой женщиной, к которой он, приодетый, в галстуке, является с теперь уже нелепым предложением законного брака, досада на себя, надежда на исключительный случай, который все расставит по своим местам и вернет ему санькино благоволение («погодите, вы обо мне еще услышите») – все эти чувства с подкупающей свежестью и точностью переданы Шукшиным. Трудно поверить, что этот взвинченный, резкий, напряженный человек – тот же самый благодушный, ленивый Иван, с которым мы познакомились в начале фильма. Немного места отведено Ивану Лыкову в «Простой истории» – Санька встречает другого, достойного ее любви человека. Но и с ним не складываются отношения – в сущности, они люди из разных обойм, и невольно закрадывается мысль: а вот с Ванькой Лыковым, много передумавшим и перестрадавшим, она могла бы найти свою бабью судьбу. Но поздно – Ванька ушел из деревни в город, женился, назвал дочку Александрой и теперь шлет в село фотокарточки – а глаза-то на них грустные. В маленькой роли Шукшин сумел воплотить историю вызревания характера. Немного было предоставлено ему для этого сценарного материала, но актер обдумал роль и добился нужного ему результата чисто пластическими средствами: взгляд, жест, улыбка, поза – все это было точно найдено и сработало на образ.
С первых же ролей Шукшин становился соавтором драматургов – а драматурги-то все сильные, самостоятельно мыслящие – Б. Метальников, С. Антонов, Н. Дубов, С. Герасимов. Соавторство это потаенное, не отмеченное в титрах. Но без него не было бы всех этих «бедолаг» – ни шофера Федора, ни Ивана Лыкова, ни целинника Степана в «Аленке», ни рыбака Жорки в фильме «Какое оно, море?». Не было бы и такого «героя нашего времени», которого мы увидели в фильме «У озера». Разные роли достаются Шукшину – от второстепенных и даже эпизодических до главных, но всегда он поверяет их собственным жизненным опытом. Конечно, авторские его возможности ограничены чужой волей – приходится, как говорят актеры, «тащиться в чужом рисунке», но авторское – читай: человеческое, личное – всегда присутствует в образе.
Интересно, что Шукшина охотно приглашают играть роли, рассчитанные на положительное актерское обаяние; он привлекателен внешне – «скуластое лицо, узкие глаза, красивые губы»(в своей автобиографической книге «Осколки зеркала» (М., 2006) сестра режиссера Андрея Тарковского М. А. Тарковская дает выразительный портрет молодого Шукшина). В нем чувствуется физическая сила, мужская стать и в то же время творческий нерв, работа мысли. Именно такой человеческий тип нужен был кинематографу на амплуа «социального героя». Но до поры, до времени выходило так, будто Шукшина не задевали за живое «положительно прекрасные герои». Ни председатель колхоза в фильме Л. Кулиджанова «Когда деревья были большими», ни молодой учитель и чемпион по боксу в фильме Ю. Победоносцева «Мишка, Серега и я», ни капитан дальнего плавания в фильме «Мужской разговор» не обрели индивидуальности. Не наделил их Шукшин яркой характерностью. Зато какой-нибудь грубиян-трудяга будит его творческую фантазию и притом востребует его собственный жизненный опыт.
Интерес и сочувствие у него вызывает не насквозь положительный классный руководитель, спортсмен Геннадий Николаевич, а суровенький Жорка, сыгранный им в фильме Э. Бочарова «Какое оно, море?». Заступившийся за незнакомых женщин и поплатившийся за то тремя годами тюрьмы, этот «бедолага» трудно врастает в не богатую радостями вольную жизнь. Неласково принимают его рыбаки-артельщики, к которым он пробует прибиться: и не только потому, что на нем клеймо уголовника – Жорка по-прежнему остался правдоискателем, защитником слабых и обиженных, а это далеко не всем нравится. Именно это правдоискательство и заступничество особенно дорого Шукшину в характере героя – и не страшно, что его Жорка может показаться кому-то простоватым, грубоватым, а то и злым. Три тюремных года, конечно, наложили на человека свой отпечаток: из тюрьмы и раскованная походочка, и блатная челочка, и манера глядеть вкось. Но придет момент – встретит зритель его прямой взгляд и поймет, что же высмотрела в этих глазах артельная кухарка Настя. А ведь поначалу боялась, избегала Жорку. И окажется, что этим двоим тесно в рамках непритязательного сюжета – в их робких отношениях проступает какая-то большая, значительная тема, какая-то крупная жизненная драма. Годы спустя Шукшин и Лидия Федосеева, впервые встретившиеся тут, «у моря», отыграют эту драму, да нет, трагедию в фильме «Калина красная». А пока они даже не главные герои – фильм юношеский, в центре – маленький Сашук, сын кухарки Насти, всем своим детским сердцем потянувшийся к «бандюге» Жорке. И прекрасно, что Шукшин с его глубоким чувством меры и верностью жизненной правде помог картине избежать мелодраматизма и сентиментальности.
Ни в малой степени не идеализирует Шукшин своих героев – он слишком серьезно воспринимает их, чтобы приукрашивать или приглаживать. Даже оказываясь в ситуации, когда «для полноты картины» не грех малость и приврать, он упорно гнет свою правду, подчас просто выламываясь из ряда.
В «Аленке», незадавшемся последнем фильме некогда знаменитого Бориса Барнета, он, кажется, единственный, кто верен жизненной правде. Героев картины, нескольких целинников, едущих в районный центр, объединяет забота о маленькой Аленке, порученной их попечению. По дороге каждый из путешественников рассказывает свою историю – такое новеллистическое построение позволяет Шукшину как бы вырваться из умозрительной сюжетный схемы (у семи нянек, как известно, дитя без глазу – не очень-то верится в коллективное попечение) и создать убедительный образ в «коротком метре». Получился как бы фильм в фильме – не про сердитого дядю, расположенного на поверку к добру и даже нежности, как это было в сценарии, варьирующем тему фильма «Мы – двое мужчин», а про человеческую беду тракториста Степана Ревуна. Беда эта – именно в его душевной грубости, неразвитости и необразованности, которые на этот раз Шукшин даже не пытается смягчить. И ведь хороший в сущности человек, этот Степан – цельный, работящий, верный в любви, а вот потерял и веру в жизнь, и любовь в силу примитивности своих духовных запросов. Самое печальное в истории Степана, от которого ушла любимая жена – а рассказывает он об этом с искренним отчаянием – это, что он так и не понял, в чем провинился пред своей красавицей. От работы не бегал, не курил и не пил, и зарплату отдавал всю до копеечки, и разным прихотям потакал, а что пальнул из двустволки, по дурацкой картинке, повешенной женой в целинной времянке – так это от возмущения изображенным непотребством – нечего рисовать людей голяком. Когда же оказалось, что это вовсе не люди, а боги, он вообще «закачался». И желая показать, что ему тоже не чуждо эстетическое чувство, водрузил на место рубенсовской репродукции гигантского кота, нарисованного серебрянкой на черном фоне и заключенного вместе с двумя алыми цветками в багетовую рамку. По замыслу режиссера рассказ Степана, сопровождаемый зрительным рядом, должен был производить трагикомический эффект. Конечно, Шукшин оценил возможность передать характерность через юмор, но, предоставляя зрителю возможность посмеяться над Степаном с его серебряным котом, он с огромной серьезностью дал почувствовать твердолобость и непрошибаемость этого «простого парня» с излюбленной его присказкой: «Не уважаю я это!..». «Не уважаю» – значит не приемлю и точка. Такому вот Степану бесполезно объяснять его неправоту: он будет стоять на своем даже вопреки очевидному. И требовать при этом к себе уважения и сочувствия. Именно потому, что он – «простой парень». А значит – соль земли. Конечно, Степан не смог бы это так кратко и емко выразить. Но живет в нем чувство собственной самоценности, с ног на голову перевернутая «классовая гордость»: рабочий – значит гегемон. Шукшин хорошо различал всякое проявление социального чванства и ненавидел его.