Это самое чванство он зло отобразил потом, сыграв маленькую, но емкую роль бригадира Кравченко в фильме М. Осепьяна «Три дня Виктора Чернышева». Язык не поворачивается назвать эту роль эпизодической – за считанные минуты актер создает выразительнейший социальный портрет нового «гегемона». Бригадир Кравченко вызван на товарищеский суд: он грязно обругал чертежницу, запоровшую чертеж, а когда девушка в ответ дала ему пощечину, скрутил ей руки и отхлестал грязной ветошью по лицу. Проступок омерзительный и, кажется, стоять бы теперь Кравченко, не поднимая глаз, повесив голову. Но не тут-то было. Он и не думает повиниться – напротив, идет в наступление: прошли, мол, те времена, когда на рабочего человека можно поднимать руку. Он злобно ораторствует, ошеломляя своей «классовой» ненавистью к «противнику» – а всего-то перед ним бедная девчонка, которая позволяет себе ходить на работу с маникюром. Его искренность не оставляет сомнения – но кто же, кто его истинный обидчик? Шукшин играет всерьез – ни тени шаржа нет в его исполнении. До черноты темнеют его глаза, до судорог дергаются губы: да, трудную жизнь, видать, прожил Кравченко, много вынес обид и унижений, пока испытывали его «в деле» – на словах-то он был «гегемоном», «солью земли», «рабочей косточкой». Слова сильно расходились с действительностью – от того и превратился он в такой сгусток злобы. А за этой злобой – печаль и усталость: они прямо-таки наваливаются на шукшинского героя, как только он, «отлив себе пулю» – эту самую гневную речугу – садится на место.
И такой же сложный, многогранный образ являет Шукшин в другой крошечной роли – журналиста-международника Корпачева, сыгранного в фильме С. Герасимова «Журналист». Этот в недавнем прошлом крепкий профессионал сильно проштрафился – а все потому, что пропил свое достоинство и свой талант. Явно, не из «верхов» пришел он в крупную центральную газету, что называется, выбился в люди – и вот приходится уступать свое честно завоеванное место молодому супермену, вся безупречность которого не от каких-то там талантов и нравственных качеств, а всего лишь от воспитания в питомнике для «элитного советского юношества». Что и говорить, воспитание – тоже большое дело. Не было у Корпачева такого воспитания, потому уйти с достоинством он не может. Чуть подвыпивши, не умея скрыть обиду и досаду, приходит он сдавать дела и, встретив своего удачливого конкурента, язвит его как может, едва держась в рамках приличий. Тот же нерв, что и в речи бригадира Кравченко! А когда воспитанный юноша, с мягким упреком парирует: «Зачем вы так говорите?» – обиженный срывается чуть ни на фальцет: «А вы зачем… так делаете?». Вопрос повисает в воздухе. Кому он адресован? Явно не этому чистенькому мальчику – за ним и дел-то пока еще никаких нет. Не он обидчик вдвое старшего Корпачева. Так кто же обидел его, посеял смуту в его душе, подтолкнул к «белоголовой злодейке»? Мал золотник да дорог! Шукшин уйдет из фильма, поставив серьезнейший вопрос и перед автором фильма, и перед зрителем. С явным сочувствием сыгранный Корпачев – останется в памяти как жертва профессии, теснее всех других связанной с жизнью, в которой слово и дело так часто и безобразно расходятся. Мысль эта присутствует в фильме подспудно – ведь фильм должен убеждать в обратном: советская журналистика – отражение советской жизни, честной и справедливой. Ох, если бы было так! Наверное, страна через двадцать лет не рухнула бы в одночасье. И образ шукшинского Корпачева, вышвырнутого из профессии, встает как олицетворенный упрек: а, может быть, он был просто честнее многих других? Потому-то от него и постарались избавиться.
Стоит отметить: как ни выразительны были эти маленькие роли – Кравченко и Корпачев – в душу широкому зрителю они не запали: эпизод есть эпизод. А еще бы несколько таких «пуль» в актерской обойме Шукшина – глядишь, зритель перестал бы воспринимать его героя как «хорошего парня», «своего в доску», ощутил бы широту шукшинской палитры – тогда Ивана Расторгуева зритель принял бы совершенно иначе: не стал бы настраиваться на положительного героя и сумел бы угадать за его несуразными поступками живую страдающую душу, за его манерой прикидываться дурачком – прирожденную смекалку, чувство собственного достоинства. Все это надо было разглядеть вместо того, чтобы сразу же настраиваться на «алтайского хлебороба».
Конечно, сама шукшинская фактура очень располагала к тому, чтобы видеть в нем «настоящего человека» – не даром его так часто тянули на положительные роли. Специфику своего артистического дарования Шукшин познавал и осваивал, решившись, наконец, играть в своих собственных фильмах – только после этого в его актерскую характерность поверил такой мастер как С. Бондарчук, отдав ему роль Лопахина в фильме «Они сражались за Родину». Таких подарков Шукшин не получал от других режиссеров.
А вот Герасимов, который охотно брал от Шукшина яркую характерность, предложил ему одну из главных ролей в фильме «У озера» именно потому, что ощущал в нем «харизму» «героя наших дней» и хотел, чтобы Шукшин сыграл человека цельного, без изъяна, чуждого всякой рефлексии. Сценарий, написанный самим Герасимовым, ставил перед исполнителем этой роли множество вопросов. Кто он – начальник строительства Байкальского целлюлозно-бумажного комбината Василий Черных? Практик, по-хозяйски осваивающий медвежьи углы, края непуганых птиц или романтик, влюбленный в рассветы и закаты? Производственник, поглощенный цифрами сводок или лирик, наизусть читающий Блока? Прагматик, четко знающий, чего он хочет от каждого человека или мечтатель, смущающий покой семнадцатилетней девочки, которая по-детски определяет сущность их отношений одним словом: «Ужас!». И то, и другое, и третье, и четвертое, а, главное, еще и партиец, хорошо осведомленный о госплановской конъюнктуре и сверх того – идеалист, мечтающий прорваться через эту конъюнктуру к истиной гармонии производственных и нравственных отношений, в двух словах говоря, построить коммунизм в своей стране. Так должен был ответить на эти вопросы фильм, который попросту не состоялся бы без Шукшина. Только Шукшин с его искренностью и чувством правды мог прорваться к зрителю через недомолвки и противоречия, которые содержались в драматургии будущего фильма. Герасимов провидчески назначил его на эту роль еще до того, как завершил сценарий. Даже имя герою дал шукшинское – Василий. Он понимал, что прописать образ досконально, поставить все точки над «i» можно только вместе с исполнителем. А все потому, что жизненный материал сопротивлялся предполагаемому художественному решению.
Речь в фильме шла о подлинных событиях – строительстве Байкало-Амурского, целлюлозно-бумажного комбината на берегу озера Байкал. Правительство приняло решение об этом строительстве, невзирая на отчаянные протесты общественности, экологических и природоохранных организаций. Народно-хозяйственному комплексу страны позарез нужно было такое предприятие, а уникальная по своей чистоте вода озера Байкал должна была придать высочайшее качество его продукции. Одновременно с комбинатом строились мощные очистные сооружения, но уже тогда было ясно, что сточные воды нанесут жестокий урон драгоценному озеру, содержащему самый большой в мире природный запас питьевой воды. Впоследствии, печальные прогнозы оправдались. Но тогда, во второй половине 60-х, когда писался сценарий, замышлялся фильм и строился комбинат, многим казалось, что можно увязать прагматические интересы с заботами о сохранении природных богатств будущим поколениям. Многим – но не специалистам своего дела. Герасимов, встречаясь с множеством ученых в период работы над сценарием и фильмом, знал о той жестокой борьбе, которая шла вокруг проекта и не мог не принимать в расчет аргументы противников строительства. Более того, они казались ему убедительными. Собственно, эта борьба и лежала в основе драматургического конфликта. На разных полюсах оказались старый ученый – байкаловед Бармин и начальник строительства комбината Черных. К тому же между ними мечется семнадцатилетняя Лена, любимая дочка Бармина: всей душой она на стороне отца, но ее мучительно тянет к Черныху – она влюбилась первый раз в жизни во взрослого, женатого человека, к тому же еще противника отца и воспринимает это как свою беду. А сорокалетний Черных, упоенный ее свежестью и чистотой, точно байкальской водой, не сразу понимает, что жизнь устроила ему проверку на прочность. Только что все было так ясно. Строить или не строить, любить или не любить? Конечно, и строить, и любить – он человек действия. Но куда-то пропал кураж, ушла неизменная уверенность в себе, в своей правоте и силе. Жизнь оказалась сложнее и драматичнее, чем казалось до сих пор…
Герасимов с его тягой к большим, социально значимым темам взялся за разработку чрезвычайно противоречивой коллизии. Он чувствовал правоту Бармина и других противников строительства, но не мог встать на их сторону – тогда бы фильм вступил в противоречие с государственной политикой. Напротив, необходимо было поддержать позицию строителей – для того и выведен был Черных, достойный во всех отношениях человек, представляющий интересы другой стороны. Герасимову очень хотелось компромисса, примирения обоих сторон, но жизненная, а за ней и художественная логика упрямо шли в разрез с этим намерением и говорили: примирения не будет. Так и не сумев отстоять «свое озеро», Бармин умирал от разрыва сердца, а Лена навсегда покидала родные места.
Множество раз переписывал Герасимов ключевые эпизоды, искал компромисса – и не находил его. Придумывал новые сюжетные ходы – и отвергал их. Усложнял образ Черныха, чтобы, не дай бог, не выглядел он в этой ситуации «победителем». Старался уйти от неожиданно проявившейся в материале чеховской схемы: «…на берегу озера с детства живет молодая девушка… любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту чайку». Съемки фильма уже подходили к концу, а Герасимов все еще искал выход из нравственного тупика, в котором оказался его «положитель