Василий Шукшин. Земной праведник — страница 54 из 60

Вот так и Шукшин – знал, что Майя, в сущности, профессиональная потребительница, эгоистка, каких мало, но никак не мог отвязаться от горячих и настойчивых мыслей об этой куколке. А правда, хороша была Майя – с широко расставленными синими глазами, буйными рыжими кудрями… И, конечно, затмевала Викторию Старикову, с которой Шукшин был близок. И ведь сколько раз говорил Вике: «Роди мне ребенка», но вот появилась Майя, и от решимости завести семью ничего не осталось.

Узнав, что его утвердили на роль рыбака в фильме «Какое оно, море?», он решил поскорее уехать в Судак, на съемки – отойти от всех своих терзаний. Тем более что он обещал сестре отвезти ее с ребятишками на юг – курортный город у моря, чего же лучше? Но плохо он знал Майю. Сначала было письмо, которое обожгло его, так же, как Ваганова, сладостным предчувствием. Майя писала, что никогда не была в Судаке и очень бы хотела на недельку-другую приехать с подружкой – позагорать, покупаться. Надо было что-то ответить, а он все комкал и рвал бумагу, совсем как Ваганов. Прошел месяц, другой, а в конце июля Майя все-таки приехала – она спешила к его Дню рождения. Но примчавшись к Шукшину, застала у него в домике не только сестру Наташу с близняшками, но и артистку Лидию Федосееву с дочкой Настей. В этом улье уже не было места.

Что и говорить, сложна и порой необъяснима человеческая жизнь, неисповедимы пути, которыми идут люди навстречу друг другу. Как писал Шукшин в своих рабочих тетрадях: «Логика искусства и логика жизни – о, это разные дела. Логика жизни – бесконечна в своих путях, логика искусства ограничена нравственными оценками людей, да еще людей данного времени»[15].

В том же самом 1964 году он, наконец-то, получил давно ожидаемую кооперативную квартиру – две небольшие смежные комнаты с крохотной прихожей и шестиметровой кухней. Первое, что притащил сюда Шукшин – известный портрет Сергея Есенина с курительной трубкой и большую стопку перепечатанных набело экземпляров сценария «Конец Степана Разина», самый первый вариант. Пришлось выложить эту стопку прямо на пол – мебели в квартире долго не было, кроме раскладушки, да кухонного столика с табуреткой. Но это была своя квартира – прибежище, оплот, цитадель! За годы своего бездомного кочевья Шукшин привык писать, что называется «на коленке» – те, кто работали с ним, нередко отмечали, что он мог строчить в своей тетради в любое время дня и ночи, выбирая в перерыв укромные места близ съемочной площадки. Ему даже как-то непривычно было сидеть за столом – он склонялся над ним как рабочий над станком. Сам же говорил, что прилаживается к своему столу как пахарь: стоит навалиться, закурить – и пошел. Конечно, в своей квартире он чувствовал себя свободно – мог курить сколько угодно, сидеть враспояску, в старой любимой рубашке и валенках – так ему нравилось.

В новую квартиру он вошел с Викторией Стариковой – она ждала ребенка. Повез ее к матери в Сростки. Мария Сергеевна тепло приняла гражданскую жену сына. Отец Вики, известный писатель и драматург Анатолий Софронов в свое время оставил семью, и теперь Вика с грустью думала, что ее ребенок тоже будет расти без отца. Так оно и вышло – когда родилась дочь Катя, Вике показалось, что они в тягость вечно погруженному в работу и неласковому Шукшину; она собрала пеленки и, ни слова не говоря, перебралась к маме. Шукшин не раз пытался вернуть их, но в его жизнь все настойчивее входила Лидия Федосеева.

Как бы ни складывалась личная жизнь писателя, главным для него остается добровольное заточение – творчество. Шукшин готовил к публикации свой первый роман «Любавины» – летом 1965 года его начал печатать журнал «Сибирские огни». Замысел был грандиозный: рассказать о том, как устанавливалась в сибирской деревне Советская власть. В центре повествования была история крепкой сибирской семьи, ступившей в борьбу с Советской властью и погибшей – целиком и полностью. «Иначе не могло быть, – писал Шукшин в предисловии к главам романа, публикуемым отдельно в еженедельнике „Литературная Россия“ – За мальчиком, который победил их пролетарским посланцем, стоял класс более культурный, думающий, взваливший на свои плечи заботу о судьбе страны»[16]. Шукшин хочет сам экранизировать «Любавиных» и спрашивает будущих читателей: стоит ли? (Впоследствии, он отдаст этот незавершенный роман другому режиссеру, видимо, несколько остыв к своему замыслу). В ту пору он еще не колеблется между кинематографом, реализуемым коллективно, и литературой, творимой индивидуально, – его хватает на все.

Второй свой фильм «Ваш сын и брат» снова снимает на Алтае, на берегу Катуни. Все, что он любил в своих земляках, все, что знал о них, вложил он в эту картину. Фильм вызвал самые противоречивые мнения. Ниспровергатели упрекают Шукшина в противопоставлении города деревни. Они, мол, видят ущербность жизни героев, живущих в глуши и чувствуют авторскую боль за них; при этом огорчаются, что Шукшин не показывает, где выход из этого деревенского тупика. Но никакой ущербности в фильме нет, и боли за своих героев автор вовсе не испытывает. Для него деревенские жители – это естественные, положительно-прекрасные люди, хранители основ народной нравственности. И Шукшин вовсе не придуривается, чтобы выразить свою душевность по отношению к героям – он глубоко серьезен. Он не шут гороховый, которого пытаются сделать из него некоторые «доброжелатели». Это герой его может притвориться дураком – но в фильме «Ваш сын и брат» таких притворяшек нет: тут люди как на подбор цельные, даже изменивший деревне цирковой борец Игнат: попробуй сдвинь его с пьедестала победителя: он побеждал и будет побеждать – потому что он – Воеводин, а Воеводины крепкий народишко. Шукшин глубоко огорчен: он видит, что многие зрители, давно оторвавшиеся от деревни, не понимают его фильма и не сочувствуют героям. Он чуть ли не персонально стремится ответить каждому критику, который упрекает его в патриархальщине и требует изображения действительности в ее революционном развитии: «Давайте будем реальны, – обращается он к Л. Крячко и Н. Тумановой. – Давайте так: вы за коммунизм, который надо строить, или вы за коммунизм, который уже есть? Я – за коммунизм, который надо строить. Стало быть, героев не надо торопить. Не надо их выдумывать – главное. Давайте будем как Ленин, который не постеснялся объявить НЭП. Мы что, забыли про это? Нет, давайте будем умными – не загонять лошадей, чтобы потом они от опоя пали (я – крестьянин, и на своем языке немножко притворяюсь для ясности). Зачем вы призываете меня выдумывать героя! Разве это так нужно для коммунизма? Не верю. Вами руководит какая-то странная торопливость: лишь бы. Мы все торопимся. Но вы же сидите в удобных креслах и смотрите фильмы, а есть еще жизнь, которая требует большой огромной работы…»[17].

Его упорно втягивали в критические споры о городском и деревенском человеке, провоцируя на полемические высказывания: очень их всех беспокоило, не хочет ли Шукшин оставить деревенскую жизнь в старых патриархальных формах. Но сбить его с налаженного серьезного тона не удавалось: во-первых, если бы даже и хотел – не вышло бы, во-вторых: а зачем? Плохо что ли, если есть в деревне электричество, телевизоры, мотоциклы, клубы, школы, библиотеки? И смешно думать, что он, человек с высшим образованием против всех этих достижений цивилизации. Но вот – камень преткновения: грань между городом и деревней. По убеждению Шукшина, она никогда не должна до конца стереться. Крестьянство должно быть потомственным. И с его точки зрения, патриархальность предполагает определенную преемственность занятий деревенским трудом. Позволительно спросить: а куда девать известный «идиотизм деревенской жизни»? А никуда. Его не будет, если духовная потребность в деревне поднимется до уровня городской. Ведь молодежь-то тянется в город не от того, что в деревне есть нечего[18], а потому, что ищет применения своим способностям к дальнейшему развитию. Парнишка из крестьянской семьи, кончая десятилетку, уже метит в ученые, конструкторы, космонавты и меньше всего готовится стать крестьянином, а если остался в деревне, чувствует себя обойденным жизнью. Вот и надо задуматься, как сделать так, чтобы человек не чувствовал себя обойденным, если судьба не готовит ему положения профессора, летчика – героя, знатного шахтера или строителя. Знатные всегда были и будут: только не они решают судьбу страны.

Ему посылают ехидные записочки: а чего сам-то ушел из деревни, вот и пахал бы землю. Эти вопросы обескураживают: получилось, сам он устроился, а кого-то уговаривает оставаться на земле. Но ведь когда это было! В 1946 году – тогда голодуха была, на трудодень ничего не давали. Вот так и выворачивался со стыдом. Что, сейчас не ушел бы? Ушел! Потому что так написано на роду: уйти в люди, чтобы стать писателем. И никогда он не разрывался между городом и деревней, как писали некоторые критики. Честно писал в своих рабочих тетрадях: «Не могу жить в деревне. Но бывать там люблю – сердце обжигает». Потому и волновала его судьба сельских жителей, что сердцем был с ними и делал свое кино, чтобы высказать все, что наболело.

У Шукшина бойцовский характер. Он смело отстаивает свою точку зрения, и его голос заглушить не удается. Фильм «Ваш сын и брат» получает Государственную премию РСФСР имени братьев Васильевых. Для кинематографиста это большая награда – напомним, что братья Васильевы – авторы знаменитого «Чапаева». Фильм широко идет в прокате, а Шукшин подписывает в печать свою вторую книжку «Там, вдали» в издательстве «Советский писатель» и уезжает на Байкал сниматься в фильме С. Герасимова «У озера» в роли начальника строительства Байкальского целлюлозно-бумажного комбината Василия Черныха. Приглашение на эту большую серьезную роль было обдуманным и согласованным на самом «верху». «Мы любили этого человека, – сказал про Шукшина Герасимов и хотели, чтобы он вместе с нами проехал по стране, посмотрел, чем она живет, погрузился в проблемы, которые занимают серьезных крупных людей, организаторов производства – подлинных хозяев и устроителей жизни». Парадокс состоял в том, что Шукшину предстояло играть организатора, который осуществляет весьма спорный проект, но по убеждению Герасимова, именно такая конфликтная драматургическая ситуация обогащала художника, развивала в нем активное отношение к жизни и гражданские чувства.