Среди руководства СРН было много известных священников, ученых, писателей: академик А. И. Соболевский, митрополит Антоний (Храповицкий), архиепископ Ярославский и Ростовский (будущий патриарх) Тихон (Белавин), протоиерей Иоанн Кронштадтский. Всего же в таких организациях, как Русское собрание, Союз русских людей, Русская монархическая партия, Союз русского народа, Русский народный союз имени Михаила Архангела, Всероссийский национальный союз, состояли многие выдающиеся специалисты: академик-филолог К. Я. Грот, академик-ботаник В. Л. Комаров (впоследствии — президент Академии наук), академик-историк Н. П. Лихачев, академик-византиевист Н. П. Кондаков, создатель первого в России оркестра народных инструментов В. В. Андреев, врач-профессор С. С. Боткин, актриса М. Г. Савина, поэты Константин Случевский и Михаил Кузмин, художники Константин Маковский и Николай Рерих, книгоиздатель И. Д. Сытин, наш знакомый профессор Д. И. Пихно…
Шаткость устоев после убийства Царя-освободителя не переставала волновать традиционалистов, причем неустойчивость не верхушечная, а глубоко фундаментальная. Вот как о несдерживаемой народной массе высказывался философ и историк Федор Степун: «Было бы величайшей ошибкой мыслить себе революционные массы крестьян, идущих жечь барские усадьбы, совершенно непохожими по своему внутреннему облику и по своим переживаниям на охотнорядских молодцов, громящих студентов и „жидов“.
Психология обеих толп вряд ли очень различна. Прежде всего необходимо, конечно, протестовать против распространенного в левых кругах представления, что „красная“ банда — всегда масса, а „черная“ масса — всегда банда»[50].
Ленин тоже не обошел тему черносотенцев: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий»[51].
В другом месте он прямо утверждал, что тот, кто против революции, — тот черносотенец.
Кстати, в допетровской Руси лично свободные обитатели слобод и посадов, податное население, то есть простой православный народ, назывались «черными». Из этих «черных» или «земских» людей и образовались «разряды или местные общества», которые назывались «черные сотни».
В 1906–1908 годах черносотенство было самым массовым общественно-политическим движением России. По подсчетам Департамента полиции, в 1906 году его участников насчитывалось около пятисот тысяч человек, сами черносотенцы называли до трех миллионов.
Революция 1905 года была пиком активности правоконсервативных слоев общества. После Столыпинской аграрной реформы и политического модернизационного процесса «черная сотня» отошла на третий план и в феврале 1917 года оказалась неспособной защитить ни Церковь, ни монархию.
Разница между СРН и ВНС была очевидной. Националисты ставили во главу угла нацию и отодвигали на второй план православие и самодержавие, главнейшие для черносотенцев. После окончания революции черносотенное движение пошло на спад, тогда как националисты сочли возможным встроиться в думскую систему разделения властей и стали вполне респектабельной, хотя и не основной парламентской силой. Здесь нашел свое место и Шульгин.
В известном смысле националистами можно было назвать и выдающихся отечественных либеральных философов, отшатнувшихся от революционного ужаса 1905 года и издавших знаменитый сборник «Вехи». Петр Струве в статье «Интеллигенция и революция» фактически отрекся от своих прошлых идей: «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчужденность от государства и всякого общественного порядка как таковых»[52].
Впрочем, разница между национальными объединениями была ощутимой. Всероссийский национальный союз (ВНС) был ближе к чисто русским проблемам.
Действительно, по доходам, уровню образования, продолжительности жизни русские находились далеко не на первом месте, уступая полякам, финнам, татарам, евреям, армянам. Бюрократический аппарат империи относился к обеспечению прав русских, мягко говоря, равнодушно, что особенно проявлялось на окраинах. Так, соратник Шульгина по Думе епископ Волынский Евлогий (Георгиевский) утверждал, что русские чиновники подчинились богатым польским помещикам и отстаивают их интересы. Нерусские народы получали налоговые льготы. На Кавказе при равнодушии наместника Воронцова-Дашкова регулярно происходили убийства русских, а русские предприниматели жаловались, что наместник полностью следует в русле экономических интересов армянских торговцев. В Санкт-Петербурге, Киеве полицейские сплошь и рядом нарушали закон о еврейской черте оседлости и демонстрировали незаинтересованность выдворять из городов незаконно там проживающих внутренних мигрантов. При этом полиция рассматривала евреев как постоянный источник собственного коррупционного дохода.
Как видим, все эти проблемы отличаются большей конкретностью, чем программы других русских объединений. Однако коронная власть никогда не воспринимала чаяния своих православных подданных в качестве обязательных для исполнения, будучи не чисто русской, а имперской властью. Националисты этого не понимали или не хотели понимать.
Наибольшей поддержкой ВНС пользовался в юго-западных и западных губерниях, где русские землевладельцы и городская элита ощущали как экономическое, так и культурное и политическое давление со стороны инородческого элемента (польских помещиков, еврейских предпринимателей, украинской интеллигенции и т. п.).
Соответственно, региональным центром был Киевский клуб русских националистов, в котором яркую роль играли Д. И. Пихно, В. В. Шульгин, один из лучших сотрудников «Киевлянина» А. И. Савенко. Влияние южнорусских националистов возрастало.
А «русская проблема» в империи постепенно обострялась. В исследовании современного историка Бориса Миронова это выглядит так:
«Составной частью национальной политики являлось то, что правительство с помощью налоговой системы намеренно поддерживало такое положение в империи, чтобы материальный уровень жизни нерусских, проживающих в национальных окраинах, был выше, чем собственно русских, нерусские народы всегда платили меньшие налоги и пользовались льготами…
Юдо-, армяно- и германофобия противоречила стремлению центрального правительства к полной правовой, административной и культурной интеграции империи и в принципе не поддерживалась им. Евреи и отчасти армяне и немцы по инициативе снизу превращались в „козлов отпущения“ за все социальные и экономические проблемы, вызванные ускоренной модернизацией, и за просчеты, совершенные правительством во внутренней политике; антисемитизм выполнял важную социальную функцию — служил шлюзом, через который выходило массовое недовольство. Дискриминация евреев усилилась после убийства Александра II, в котором принимала участие еврейка… Обсуждая в Кабинете министров в апреле 1881 г. еврейский вопрос, председатель Комитета Н. Х. Рейтерн заявил: „Нужно защищать всякого от незаконных посягательств. Сегодня травят и грабят евреев, завтра перейдут к так называемым кулакам… Потом может очередь дойти до купцов и помещиков. При подобном бездействии властей возможно ожидать в недалеком будущем развития самого ужасного социализма“…
Среди наиболее активных революционеров, сосланных в Сибирь в 1907–1917 гг., на долю русских приходилось около 40 процентов, а на долю нерусских — 60 процентов… Латыши были в 8 раз активнее русских, евреи — в 4, поляки — в 3, армяне и грузины — в 2 раза. Остальные народы проявляли слабую революционность. Наименее активными были украинцы и белорусы. Первые были в 3 раза менее активными, чем русские, вторые — в 11 раз. В „антиэлите“ — среди руководства революционных организаций — всюду преобладали лица нерусского происхождения…
Проводимая с начала XX века политика русификации была направлена не на улучшение положения русских, как можно подумать, а на национальную интеграцию государства, так как русские (без малороссов и белорусов) уже составляли 45 процентов населения России, а нерусские проявляли настойчивое стремление к автономии.
По уровню грамотности русских опережали прибалтийские народы, поляки, евреи, финны и даже волжские и крымские татары, которые активно использовали письменность как средство сохранения своей национальной идентичности. Нерусские были значительно шире, чем русские, представлены среди людей квалифицированных профессий. Жизненный уровень русских был одним из самых низких в империи. Наконец, начиная с 1830 г. нерусские народы постоянно создавали политическую напряженность, поддерживая революционное движение, с которым национальные движения по большей части совпадали. Постоянная необходимость обеспечения безопасности, поддержания власти и общественного порядка тяжелым бременем ложились на страну, прежде всего на русских, ограничивая возможности социального, экономического и политического развития Центра страны, и тем самым способствовали сохранению отсталости России.
Даже евреи, хотя и проживали в черте оседлости и подвергались другим дискриминационным мерам, не закрепощались, не рекрутировались в армию наравне с русскими, имели налоговые льготы и др. Процент евреев в гимназиях составлял в 1865 г. — 3,3 процента, в 1870 г. — 5,6 процента, в 1877 г. — 10 процентов, в 1881 г. — 12,3 процента, но в последующие годы стал снижаться. То же наблюдалось и в высшей школе: в 1881 г. — 8,8 процента, в 1886 г. — 14,5 процента, в 1907 г. — 12,1 процента, в 1911 г. — 9,4 процента. В черте еврейской оседлости еще в 1880 гг. евреи преобладали на некоторых факультетах, например медицинском и юридическом: в 1886 г. на медицинском факультете Харьковского университета доля евреев составляла 41,5 процента, Одесского университета — 30,7 процента, а на юридическом — 41,2 процента. Крещеные евреи имели те же права, что и русские, и иногда делали исключительную карьеру на светской, военной или религиозной службе. Среди евреев известны генералы, адмиралы, министры и даже епископы. Например, внук крещеного еврея Александр Кржижановский (1796–1863) стал архиепископом»