Ему все давали, все разрешали — Власик стремился ему угодить, чтобы Василий смог в должную минуту выгородить его перед отцом. Он позволял себе все: пользуясь близостью к отцу, убирал немилых ему людей с дороги, кое-кого посадил в тюрьму Ему покровительствовали и куда более важные лица (Берия, Абакумов, Булганин), чем Власик, — им вертели, как марионеткой, ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей, — его портили и развращали, — пока он был нужен. Но когда после смерти отца он перестал быть нужен, — его бросили и забыли…»
Тут Светлана Иосифовна то ли малость кривит душой, то ли просто неточно выражается. Не могли, ну никак не могли Берия, Абакумов и Булганин ни порознь, ни все вместе покровительствовать Василию Иосифовичу. Потому что у него был единственный и самый главный покровитель — Иосиф Виссарионович Сталин. Не такие дураки были два маршала и генерал-полковник, чтобы покровительствовать тому, кто в их покровительстве совсем не нуждался. Другое дело, что вредить сыну вождя они, разумеется, тоже не смели, а старались водить дружбу с сыном вождя, что и гарантировало быстрое и без особых проблем продвижение Василия по служебной лестнице. То, за что с других в лучшем случае сняли бы звездочки, для него оставалось без ощутимых последствий. Может быть, Светлана хотела снять с отца вину за то, что любимый брат оказался развращен почестями и привилегиями, переложить ответственность за это на сталинское окружение. Но эта попытка выглядит несколько наивной.
Что же касается мнения сестры, будто Василий «кое-кого посадил в тюрьму», то мы на примере маршала Новикова уже убедились, как далеки были подобные слухи от истины.
Светлана продолжает: «Он сидел на даче и пил. Ему не надо было много пить. Выпив глоток водки, он валился на диван и засыпал. В таком состоянии он находился все время. Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе, — он был уверен, что отца «отравили», «убили»; он видел, что рушится мир, без которого ему существовать будет невозможно.
В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно, — на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, — что не так лечили, не так хоронили… Он утратил представление о реальном мире, о своем месте, — он ощущал себя наследным принцем».
К реальности сына почившего в бозе вождя вернули очень быстро. Но прежде чем перейти к последней главе повествования, рассказывающей о последних годах жизни нашего героя в ставшем вдруг враждебным окружающем мире, я хочу несколько слов сказать о том, насколько основательны были подозрения Василия насчет того, что отца убили.
Спор о том, не был ли Сталин умерщвлен соратниками по Президиуму ЦК, так или иначе ускорившими переход тирана в мир иной, ведется уже не одно десятилетие. Наиболее подробно аргументы в пользу версии о насильственной смерти генералиссимуса представлены в книге Авторхана Авторханова «Загадка смерти Сталина», к которой я и отсылаю интересующихся читателей. Здесь не место подробно разбирать этот вопрос. Скажу только, что мне эта версия не кажется убедительной. Она опровергается несколькими фундаментальными обстоятельствами. Насколько известно, не существует яда, который провоцирует инсульт, да еще такой, после которого больной живет еще в течение нескольких дней. А то, что у Иосифа Виссарионовича был именно инсульт, доказывается сохранившимся журналом болезни и позднейшими воспоминаниями врачей, находившихся у постели больного. Слишком много лиц пришлось бы посвятить в тайну покушения, чтобы замести следы насильственной смерти. Не менее важно и то, что ни один из предполагаемых заговорщиков: ни Берия, ни Маленков, ни Хрущев — не контролировали кремлевскую охрану, что было абсолютно необходимым условием для успеха попытки отравить Сталина. Версии же, будто Иосифа Виссарионовича пытались довести до инсульта, провоцируя попариться в баньке или подливая сухого вина, — слишком уж дилетантски. В такого рода делах никогда не действуют на авось: то ли помрет, то ли нет.
ОПАЛА И ДОЖИТИЕ«Ты можешь махать руками и возмущаться»
После смерти отца над Василием сразу же начали сгущаться тучи. Вот что рассказала Светлана Аллилуева: «Его вызвали к министру обороны, предложили утихомириться. Предложили работу — ехать командовать одним из округов. Он наотрез отказался — только Москва, — только авиация Московского округа, — не меньше! Тогда ему просто предъявили приказ: куда-то ехать и работать там. Он отказался. Как, — сказали ему, — вы не подчиняетесь приказу министра? Вы что же, не считаете себя в армии? — Да, не считаю, ответил он. — Тогда снимайте погоны — сказал министр в сердцах. И он ушел из армии. И теперь уже сидел дома и пил, — генерал в отставке.
Свою третью жену он выгнал. Вторая жена, которую он снова привел в дом, теперь ушла от него сама (следовательно, живя с Капитолиной Васильевой, Василий не порывал связи и с Екатериной Тимошенко. — Б. С.). Он был невозможен. И он оставался совершенно один, без работы, без друзей, никому не нужный алкоголик.
Тогда он совсем потерял голову. Апрель 1953 года он провел в ресторанах, пил с кем попало, сам не помнил, что говорил. Поносил все и вся. Его предупреждали, что это может кончиться плохо, он на все и на всех плевал, — он забыл, что времена не те и что он уже не та фигура… После попойки с какими-то иностранцами его арестовали. 28 апреля 1953 года.
Началось следствие. Выплыли аферы, растраты, использование служебного положения и власти сверх всякой меры. Выплыли случаи рукоприкладства при исполнении служебных обязанностей. Обнаружились интриги на весьма высоком уровне, в результате которых кто попал в тюрьму, а кто погиб…
Вернули генерала (точнее, Главного маршала. — Б. С.) авиации А. А. Новикова, попавшего в тюрьму с легкой руки Василия… Теперь все были против него. Теперь уж никто его не защищал, только подливали масла в огонь… На него «показывали» все — от его же адъютантов до начальников штаба, до самого министра обороны и генералов, с которыми он не ладил… Накопилось столько обвинений, что хватило бы на десятерых обвиняемых…
Военная коллегия дала ему восемь лет тюрьмы. Он не мог поверить. Он писал в правительство письма, полные отчаяния, с признанием всех обвинений и даже с угрозами. Он забывал, что он уже ничто и никто…
Над ним сжалились. Зимой 1954—55 года он болел, и его перевели в тюремный госпиталь. Оттуда должны были отправить его в больницу, потом — в санаторий «Барвиха», а затем уже домой на дачу. Мне сказал об этом Н. С. Хрущев, вызвавший меня к себе в декабре 1954 года — он искал решения, как вернуть Василия к нормальной жизни.
Но все вышло иначе. В госпитале его стали навещать старые дружки, — спортсмены, футболисты, тренеры; приехали какие-то грузины, привезли бутылки. Он опять сошел с рельс, — забыв про обещания, он снова шумел, снова угрожал, требовал невозможного… В результате из госпиталя он попал не домой, а во Владимирскую тюрьму. Приговор военной коллегии оставили в силе.
Во Владимир я ездила навещать его вместе с его третьей женой, Капитолиной Васильевой, от всего сердца пытавшейся помочь ему.
Этого мучительного свидания я не забуду никогда. Мы встретились в кабинете у начальника тюрьмы. На стене висел, — еще с прежних времен, — огромный портрет отца. Под портретом сидел за своим письменным столом начальник, а мы — перед ним, на диване. Мы разговаривали, а начальник временами бросал на нас украдкой взгляд; в голове его туго что-то ворочалось, и, должно быть, он пытался осмыслить: что же это такое происходит?..
Начальник был маленького роста, белобрысый, в стоптанных и латаных валенках. Кабинет его был темным и унылым — перед ним сидели две столичные дамы в дорогих шубах и Василий… Начальник мучился, на лице его отражалось умственное усилие…
Василий требовал от нас с Капитолиной ходить, звонить, говорить, говорить, где только возможно, о нем, вызволять его отсюда любой ценой. Он был в отчаянии и не скрывал этого. Он метался, ища, кого бы просить? Кому бы написать? Он писал письма всем членам правительства, вспоминал общие встречи, обещал, уверял, что он все понял, что он будет другим…
Капитолина, мужественная, сильная духом женщина, говорила ему: не пиши никому, потерпи, недолго осталось, веди себя достойно. Он набросился на нее — «Я тебя прошу о помощи, а ты мне советуешь молчать!»
Потом он говорил со мной, называл имена лиц, к которым, как он полагал, можно обратиться. «Но ведь ты же сам можешь писать кому угодно! — говорила я. — Ведь твое собственное слово куда важнее, чем то, что я буду говорить».
После этого он прислал мне еще несколько писем, с просьбой писать, просить, убеждать… Была у него даже идея связаться с китайцами, — «они мне помогут!» — говорил он не без основания… Мы с Капитолиной, конечно, никуда не ходили и не писали. Я знала, что Хрущев сам стремится помочь ему».
В этом рассказе много неточностей. По поводу будто бы посаженных по навету Василия генералов-авиаторов повторять не стану. Что же касается обстоятельств увольнения сына Сталина из армии, то они вызывают сомнения. Ни в одном архиве так и не был найден проект приказа о назначении генерал-лейтенанта Сталина командующим авиацией одного из внутренних округов, который будто бы Булганин показывал Василию. Вероятно, до Светланы дошел слух, пущенный С. И. Руденко, о будто бы планировавшемся еще при жизни отца назначении генерал-лейтенанта Сталина на Дальний Восток, также вряд ли соответствовавший действительности. Мне представляется, что наследники Иосифа Виссарионовича после смерти вождя не стали бы церемониться с его сыном, отправляя в почетную ссылку командующим в провинцию. Опасно было оставлять в армии человека, которого часть народа могла воспринимать как «кронпринца».
26 марта 1953 года генерал-лейтенант Василий Иосифович Сталин был уволен из рядов Советской армии в отставку с пенсией, но без права ношения мундира. Последнее было вызвано якобы тем, что он дискредитировал звание генерала своим «морально-бытовым разложением». А на самом деле, думается, Хрущев, Маленков и остальные боялись, что в генеральском мундире Василий будет еще больше похож на отца-генералиссимуса. Потому и отвергли предложение начальника Главного управления кадров генерал-полковника А. С. Желтова уволить Василия Сталина в запас по состоянию здор