А с вечера хозяйка великому князю баню истопила добрую. Князь вдосталь напарился.
Лежит Борис, хозяйка у печи возится, гремит тазами. Князь подумал, на нее глядя: лицом добра и проворна.
И неожиданно на мысль пришло. А как бы хорошо было побывать на месте этого мужика, не жить княжьими заботами, ходить на охоту, а по весне поле поднимать, хлеб сеять…
С этими мыслями и сон сморил…
А на рассвете пробудился, из избы вышел. Зоренно и свежо. Отрок бадейку с водой принес. Умылся князь, утерся полотняным рушником до красна. Подумал в коий раз: будущей весной в Литву бы поехать, присмотреться ко всему… Мысль мелькнула: когда же города наши у Литвы отбирать час настанет? Доколь терпеть?
И сам себе ответил:
– Случится то, когда сообща на рать двинемся, а не врозь.
Отрок услышал, оглянулся, князь Борис повторил:
– Аль не разобрал? Сообща на рать поднимемся.
Боярин Дмитрий Никитич Черед, не торопясь, обогнул отрытый глубокий ров, подготовленный в этом месте.
Ров был устрашающе широкий, и на дне его отсвечивала подступившая вода. Он извивался и напомнил Череде видимые им в детстве уже обрушившиеся от времени змиевые рвы, какие за древним Киевом вырыли славяне для защиты от набегов печенегов.
Теперь нет набегов ни печенегов, ни половцев, о них есть летописные сведения. А от ордынских набегов Русь не спасли эти змиевые рвы.
Не защищают Южную Русь они и от крымцев, не спасли от поляков и литовцев. Потому Черед хоть и не возразил князю Борису, но не очень-то уповает на каменные башни и стены.
Боярин подумал, сколько же это потребуется щебня и раствора, чтобы залить этакую яму? А ведь она Кремник должна опоясывать.
Нет уж, лучше по старинке строить, деревом огораживаться, а между бревенчатыми стенами землю сыпать. Сожгут или разорят враги Кремник, новый возведут. А сколько выстоит, как Бог даст.
Сказывают, эвон, камнем обнесенные городки день-два стояли, орде Батыя сопротивлялись и сдавались, а рубленые неделю могли держаться. Это от защитников города зависит, как Господа молить будут. Вон, как козельцы, все от малого до старого полегли…
Тяжело ступая, Дмитрий Никитич подошел к своим хоромам. Медленно поднялся по ступеням и когда уже дверь в сени собрался толкнуть, как зазвонили колокола собора.
Праздничный перезвон удивил боярина. Он крикнул дворовому мужику:
– Аль праздник?
Тот головой покрутил:
– У великого князя московского Василия сын родился, княжич Иван. Гонец от митрополита.
Часть вторая
Глава 1
Годы шли. Росли дети: тверского князя Бориса сын Михайло и дочь Марьюшка, и московского великого князя Василия сын Иван.
Многие ветры пронеслись над Русью, многими водами обновились реки. Омыли дожди леса и земли, но не унялась вражда между князьями русскими…
Кто были те первые русские удальцы, какие в начале XIII века разожгли костер на крутом волжском берегу и, глядя на широкую ленту бежавшей внизу реки, произнесли:
– Место-то, место какое! Приволье, леса!
И мысль родилась у тех наших предков: а не поставить ли здесь стоянку, а может, и городок сторожевой?
В следующие лета пришли в края эти русичи и срубили на вершине холма острожек малый, стали обживать его, охотой и рыболовством промышлять. Стены острожка огородили бревенчатой стеной, а от Кремника вниз избы ставить, а потом и терема. Застучали молоты в кузницах, топоры умельцев, тесали бревна, завертелись гончарные круги и закричали призывно первые торговки…
Чьи князья, тверские ли, московские, а может, суздальские первыми положили глаз на эти благодатные края?
В острой межкняжьей борьбе вырвались князья московские. Они и взяли под свою руку поселение это, названное Нижним Новгородом, в противовес Великому за тягу к торговле с Востоком.
Суровым было то время. От Золотой Орды отделился татарский хан Улу-Магомет и сел в Казани. С того времени начала казанская орда свои набеги на Московское княжество и Тверское, держать под постоянной угрозой и Нижний Новгород. Потому и посылал охочих людей князь тверской Борис на Казань…
В один из ранних осенних дней лета тысяча четыреста сорок четвертого от дальней сторожи, что по Волге-реке, дошло до посадника нижегородского тревожное известие, что хан Улу-Магомет готовится к набегу на город. Да не с малыми силами, а с двумя, а то и тремя туменами. И поручил это своему воеводе, любимому Мустафе…
В тот же день посадник нижегородский отправил гонцов в Тверь и Москву к великим князьям известие, чтоб слали в подмогу свои дружины.
Тверской князь Борис велел созвать бояр на Думу. Оружничий Гавря попытался напомнить князю, что Холмский только из Ярославля воротился и передыхает. Борис прикрикнул:
– Холмскому быть непременно!
Сходились бояре на Думу, по своим местам рассаживались, седобородые, посохами постукивали.
Борис с высоты помоста смотрел на них, думал. Время-то бежит незаметно, делами и заботами своими живут бояре, а надобно лицом к жизни поворотиться, дале за рубежи княжества тверского поглядеть…
Прошагал Черед, а следом Дорогобужский. Тяжело ступая, будто ломая кустарники, шел Репнин. Наконец, поглядывая по сторонам, по палате двигался Холмский, у княжьего помоста приостановился, отвесил поклон и направился на свое место.
Дождавшись тишины, Борис спросил:
– Всем известно, зачем званы, бояре?
– Да уж наслышаны, – вразнобой ответили в палате.
– Тревожную весть подал о себе Улу-Магомет.
– Непростое известие из Нижнего, нерадостное, – сказал Борис. – Что делать станем, бояре?
В палате замерли. Кныш, бороду выпятив, сказал, будто приговорив:
– Земли Нижегородского княжества московские, пусть Василий и думает.
Палата промолчала, а Борис уже с вопросом:
– Так ли и вы, бояре, мыслите?
Тут Осип Дорогобужский и Андрей Микулинский посохами о пол застучали:
– Ты, Кныш, от себя сказывай, а мы иного мнения. Василий Московский подмогу пусть шлет-то так, а нам надобно не замедлить и направить такого воеводу достойного, как Михайло Холмский.
И палата в один голос зашумела:
– Холмскому наше высокое доверие.
– Князь Михайло Дмитриевич чести достоин!
На грязных базарах, у мечети, у минарета Казань-города ударили кожаные тулумбасы и завопили голосистые ханские глашатаи. Вскоре вокруг них собрались толпы татар. Глашатаи воздевали к небу руки, орали:
– Слушайте люди Казань-города, слушайте, о чем говорим мы! Великий хан посылает своих темников на непослушных урусов. Их конязи непослушны, они отказываются платить дань, как платили их отцы и деды!
И толпы подхватывали:
– О, великий хан, покарай неверных!
А тулумбасы гудели и крики глашатаев неслись над казанскими укреплениями.
Хан казанской орды Улу-Магомет, прикрыв глаза, сидел на разбросанном по палате ковре и, покачиваясь, слушал крики толпы.
Лицо хана удовлетворенное. Скоро он бросит на непокорных гяуров воинов, и конязи урусов будут возить ему дань, какую прежде они возили в Сарай.
Открыл глаза Улу-Магомет, посмотрел на сидевших вокруг темников и мурз, заговорил:
– Я привел вас сюда, в Казан-город, но урусы не хотят нам покоряться. Мы сломим их силой.
Седобородый муфтий провел ладонями по лицу сверху вниз, произнес:
– О, Аллах!
И темники повторили:
– Аллах всемогущ! Аллах акбар!
И разом потянулись к казану с дымящимися кусками молодой конины.
У великого князя московского сон был неспокойным. К утру почудилось Василию Васильевичу, будто в опочивальню ломятся. Приоткрыл глаза. Дверь заскрипела, в рассвете дня великий князь увидел мать. Софья Витовтовна подошла к постели, промолвила:
– Сыне, из Нижнего Новгорода гонец с известием, Улу-Магомет озорует.
– Ась, чего, матушка?
Великий князь вскочил, велел вошедшему отроку одевать его. А мать продолжала:
– Улу-Магомет орду наряжает, пограбить Нижний намерился…
На Думу великий князь Василий позвал московских бояр после утренней трапезы. На троне сидел, хмурился. Вчерашним вечером побранился с великой княгиней Марьей Ярославной. А в чем раздор, сегодня и сам не поймет. А тут еще мать Улу-Магометом огорошила.
В Грановитую палату бояре московские сошлись услышать слово великого князя. А он их слова ожидает.
И поднялись на Думе споры, крики. Особенно когда услышали, что надобно слать дружину к Нижнему Новгороду.
– Какое воинство? – орали несколько бояр.
Из них голос Старкова выделялся:
– В зиму не посмеет Улу-Магомет, ране весны и думать позабыть!
Подождал великий князь Василий, пока споры утихнут, голос подал:
– Видать, не попусту посадник нижегородский гонца прислал. Нет, бояре, помочь надобно Нижнему Новгороду.
И Дума приговорила:
– Послать на Улу-Магомета Василия Оболенского и Андрея Голятева.
А великий князь добавил:
– Коли в пути снега дорогу занесут, то полкам на лыжи стать и Нижний Новгород защитить.
Вывел воевода Холмский по первому морозу. Шли конно и лыжно, а наперед уехали обозные телеги, намереваясь переставить их по снегу на санный полоз.
Тысячи три гридней вел Холмский, велев полковым воеводам не расчехлять стяги.
Играли трубы и били бубны. Тверь провожала дружину под колокольный перезвон толпами люда.
Накануне великий князь наказывал Холмскому:
– Ты, Михаил Дмитриевич, поведешь полки на Городец. Там, на правом берегу Волги встретишься с московскими полками воевод Оболенского и Голятева. Сообща и повоюете темника Мустафу…
Шли полки мимо лесов, полями, редкими деревнями. Петляла дорога. Иногда приходилось переправляться через реки, наводить мосты.
На ночевках князю и воеводам ставили шатры, а гридни жгли костры, готовили пищу, отогревались.
Нередко задерживал обоз, то шины перетягивали, то ступицы меняли.