Глава 25
Известие о помолвке княжича Ивана с тверской княжной Марьей разлетелось в одночасье. На Москве о том только и разговоров.
Шемяка с можайцем бражничали, поругивались:
– Как ты мог, Иван, не укараулить щенка Васькиного, княжича. Ноне он в силу войдет и похлеще отца своего Темного Василия станет. Твоя вина, Василий с княжичем из Углича бежали, в Тверь пробрались.
Можаец озлобился:
– Ты, князь Дмитрий, сказывай, да не завирайся. Кто Ваську ослепил, кто его в Углич увез, твоим подручным сторожить велел. Ты с них и поспрошай ноне. В прежние лета не к нам ли князь тверской поворачивал, а ноне вдруг к московскому князю перекинулся. Ты, Дмитрий, и поспрошай у него, а на меня лишних собак не вешай.
– Каких собак, собаки эти вскоре нас грызть начнут. Нам бы, Иван, подумать, как бы от тверца и бояр, какие Василию преданы, спасения найти. Кто нас приютит, когда из Москвы побежим. Куда подадимся, не в твой ли Можайск? – И хихикнул.
Пили, не хмелели. Но вот можаец совет подал:
– А не подкупить ли Бориса? Наскребем золотишка.
– Дурень ты, Иван. Тверич к власти великокняжеской всю жизнь рвался, выше Москвы взлететь думал. А ноне, как дочь его Марья в великие княгини московские взойдет, это и будет означать прямую дорогу, что Тверь выше Москвы встала. То-то!
– В таком разе в Литву нам подаваться.
– В Литву нам дорога заказана. Запамятовал ты, чья Софья Витовтовна дочь и какого отпрыска князь Василий.
– И то так.
Выпил можаец пива хмельного, щепотку капусты квашеной в рот кинул, и, отхватив свиной окорок, вгрызся, временами отирая сальные губы рукавом кафтана.
Шемяка насмешливо спросил:
– И как в твое брюхо столь мяса влезает?
Можаец набычился:
– Сколь потребно, столь и влезает. Аль пожалел?
Скривился Шемяка:
– Жри. – И чуть погодя: – Мыслю, Иван, нам в Новгород Великий подаваться. Мне посадник Борецкий известен. Думаю, примет и защитит. Пораскинь умишком, Иван, кого брать будем, коли в бега подадимся.
И задумался. Можаец окорок отложил, на Шемяку уставился. А тот спросил:
– А что, ежели в Чухлому заявимся да вдовствующую великую княгиню Софью Витовтовну придушим?
– Бог с ней, сама подохнет. Не станем время терять. Вот кабы нам попался князь Василий, либо княжич Иван.
Рассмеялся Шемяка:
– Бог даст, не минуют рук наших.
Дума собралась чахлая, разве что те бояре, какие за Шемяку издавна стояли. Проходили через палату бородатые, в шубах длиннополых, шапках высоких, горлатных. Места занимали устоявшиеся. Усаживались, бороды седые на посохи клали. Молчали, друг за другом переглядывались. По всему, ждали, кто первым начнет.
Двери створчатые распахнулись, и в думную прошел можайский князь Иван, а за ним Шемяка. Князь Дмитрий на высокое кресло-трон умостился, быстрым взглядом окинул палату. Бросил, скорее, князю можайскому, убедившись в малочисленности Думы:
– Ровно крысы по норам разбежались бояре московские. Вишь, опасность учуяли.
Морда у Шемяки щуплая, в бороде лопатистой прячется, только и того, что глаз острый, все что-то выискивает.
Спросил у Думы:
– Что, бояре, пора ответ дать князю Василию, какой прибежище сыскал в Твери.
– Не с Василия спрос, а с князя Бориса, – выкрикнул боярин Рюмин. – Почто посмел приют опальному дать.
С дальней скамьи боярин Сидоркин зашумел:
– Истин ли слух, что князь Василий в родство с тверским вступает?
– Да уж куда как не истина.
Кто-то вздохнул:
– Допрыгались. Чего и ожидать было.
– «Аз» молвили, надобно было и «Буки» говорить. А все от князя можайского потянулось.
Тут можайский князь подскочил:
– Меня винить? А вы, бояре, где были?
И посохом застучал.
Тут Дума зашумела:
– Это ты, Иван, со своими боярчатыми можайскими Василия слепил, душегубничал! Твои бояре изголялися.
На Думе всех больше орал боярин Старков. Да и как ему было не усердствовать, коли он Шемяку издавна поддерживал.
Тут Шемяка посохом застучал, выкрикнул:
– Охолоньте, думные, почто виновных выискивать, все на Василия замахивались, всем и ответ держать, заодно стоять.
Боярин Рюмин бородой затряс, просипел, слюной брызгая:
– Я противу князя Василия выступал, потому как великим князем московским зрил звенигородского князя Юрия Дмитриевича!
На время притихли бояре, сидят, переглядываются. А можаец то ли у себя спросил, то ли у бояр:
– Кричи не кричи, а надобно помыслить, как от тверичей отбиваться?
И зашумели:
– Думать не надобно, чтоб Москву на Тверь поднимать! – заорал Старков. – На тя, князь Дмитрий, взоры наши. Объяви сбор дружины боярской, да ратный люд. На Тверь войной пойдем!
– И не временить, к осени полки собрать, а зимой по снегу на лыжах и санями тронемся, – просипел Сидоркин, – чтоб не как на Кострому.
Шемяка брови поднял:
– Слышите ли вы эти речи, бояре? Таким ли ваш приговор будет?
И голоса редкие:
– Таким!
– Быть по сему!
Был тихий солнечный день, как оружничий выбрался на дорогу, что вела из Твери на Москву. Остановил коня, прислушался. Нет, не обманулся. Со стороны Твери донесся отдаленный шум. Он нарастал. И вскоре Гавря уже отчетливо слышал конский топот, отдаленные голоса. Вот раздались удары бубнов, звон литавр.
Оружничий догадался, это ведет дружину князь Холмский на Москву. Незадолго Гавря слышал, как князь Борис обещал великому князю Василию послать войско и изгнать Шемяку из Москвы.
Оружничий не стал встречаться с Холмским. Съехав в сторону, он спешился, встал в лесу, продолжая следить за дорогой. Гавре известно, когда тверичи подойдут к Москве, из Костромы придут боярские дружины Басенка и Стриги-Оболенского.
Больше получаса видел оружничий, как проходила, разбившись по полкам, дружина князя Холмского. Покачивался лес пик, везли хоругви и стяги.
Впереди, в окружении воевод рысил князь Холмский, в блиставшей на солнце броне, в шишаке боевом.
Полк за полком прорысили дружинники, и только когда полностью очистилась дорога, Гавря сел на коня.
Долго еще слышался топот копыт и звон сабель, пока все стихло…
А в тот вечер в палате у Шемяки сошлись бояре-сподручники, чтобы удумать, как в Москве отсидеться. Угроза нависла, эвон, какие силы подступают.
И можайский князь голос подал: собрать, кто за великого князя Дмитрия биться готов, в Кремле закрыться и дать отпор и тверичам, и костромичам.
Кто знает, может быть, поддержали бы можайца бояре, но тут гневный голос первосвятителя Ионы раздался:
– Ты клятву нарушил, князь Дмитрий. На кресте обещал не причинять зла ни великому князю Василию, ни семье его. Не встанет Собор церковный в твою защиту. Вся русская земля поднимается на тебя.
В ту же ночь Шемяка с верными ему боярами бежал из Москвы.
Глава 26
Москва встречала великого князя. Били колокола кремлевских соборов, церковный звон висел над всем городом. Люд стоял толпами по всем улицам Белого города. Владыка с духовенством в Китай-городе, у кремлевских ворот. Все ждали сигналов махальщиков. А когда углядели, враз смолк церковный звон.
Василий ехал на коне, и нарядная сбруя отливала золотом и каменьями. Седой боярин, распушив бороду, вел коня в поводу. Чуть поодаль следовал княжич Иван. Вот он, соскочив с коня, помог отцу сойти с седла и повел к первосвятителю.
Мудр владыка. Ни видом, ни словом не дал понять, что перед ним слепец. Голосом сильным заговорил:
– Здрави будь, великий князь, на престоле отцов своих и прости недругам своим, ибо не знали они, что делают. Сын мой, благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!
И враз забили колокола соборов, зазвонили во всех церквях.
Склонил голову Василий, поцеловал протянутую владыкой руку и, поддерживаемый княжичем Иваном, направился в Кремль. Уже у Красного крыльца остановился, перекрестился широко и, не отпуская плеча Иванова, сказал негромко:
– Господи, блажен, кто верует! Сыне Иван, возблагодарим Господа нашего, что вернул нам стол родительский, а посеявший зло и пожнет зло.
Тем временем в Москву пробирался митрополит Исидор, посвященный патриархом на этот высокий сан в нелегкое для Византии время.
Речь шла о жизни Константинополя. По сути, в стенах этого города и небольшой части областей и сохранялась власть византийского императора и восточного патриарха. Вся остальная территория империи была уже во власти турецкого султана. Государства византийского практически не существовало. Некогда могучий император византийский видел, греки не в силах защититься от турок. И тогда у него родилась мысль, если примирить церковь православную с католической под властью папы Римского, то можно получить помощь у западных христиан.
Тому предшествовали долгие переговоры императора с патриархом…
Митрополит Исидор въехал в Москву под звон колоколов. Москва торжественно встречала митрополита. Он отслужил молебен в Успенском соборе и был препровожден в митрополичьи палаты.
Вечером слепой великий князь Василий с княжичем Иваном принимали в дворцовых покоях нового митрополита. А великий князь Василий рассказал Исидору о бедах, какие Москва претерпела при Шемяке. Что бежал он из Москвы, потому как никто из бояр не пожелал воевать за него. А отъехал Шемяка тайно, как вор, ночью и, по слухам, бежал в Великий Новгород.
Митрополит Исидор поведал, какие потрясения переживает Византийская империя, о турецком засилье и намерениях императора и патриарха пойти на Вселенский Собор, чтобы объединить две церкви, православную и католическую. А задача его, митрополита Исидора, внушить русскому православному люду о пользе этого слияния.
Хмуро слушал Василий эти слова. А когда Исидор замолчал, великий князь заметил:
– Не след те, владыка, склоняться к вере католической, ибо наша вера дедами нашими дана и от святого Владимира привнесена нам. Прими это, владыка Исидор, как мое напутствие и служи вере предков наших.