Пользуясь новой ситуацией, Александр Невский расширил свои полномочия в Новгороде. Однако с его кончиной всё вернулось на прежний путь. «Князь не имел права руками своих слуг собирать государственные доходы с территории Новгородской земли (это делали сами новгородцы, контролировавшие тем самым бюджет государства), не мог владеть на территории Новгородского государства какими-либо земельными участками на основе частной собственности, выносить судебные решения без санкции посадника» (127, 384).
Обременённые множеством забот в своём собственном княжестве, владимирские князья уже не проводили в Новгороде сколько-нибудь длительного времени. В знак своего присутствия они обычно посылали в Новгород одного из сыновей. Ярослав Всеволодович отправил в Новгород старшего сына Александра, когда тому было всего около восьми лет. Сам Александр, став великим князем Владимирским, держал в Новгороде старшего сына Василия.
Сыновья Александра Дмитрий и Андрей были поглощены борьбой за власть и интригами в Орде. Однако оба ездили в Новгород, чтобы принять участие в войне со шведами. Семейная ситуация не позволяла им постоянно держать в Новгороде своего отпрыска: оба имели по одному сыну.
Младший Александрович, Даниил, отец пятерых сыновей, получив в 1296 году великое княжение Владимирское, отправил в Новгород сына Ивана, будущего Калиту.
Князь Юрий Данилович Московский в качестве великого князя Владимирского лично водил новгородцев на войну со шведами. В Новгороде жил, умер и был похоронен в церкви Спаса на Нередице его брат Афанасий.
Княжеская власть в Новгороде медленно, но неуклонно меняла свой характер. Она становилась некоей посторонней для города силой. Услугами этой силы можно было пользоваться, но её домогательства и посягательства необходимо было отвергать.
Московские великие князья смотрели на Новгород исключительно с точки зрения финансовой, не обременяя себя никакими обязанностями. Действительное (или мнимое) нарушение новгородцами денежных обязательств немедленно приводило к военному давлению на Новгород. Однако, как правило, дело ограничивалось разорением пограничных волостей, после чего начинались переговоры, приводившие к соглашению.
Уход князя из общественной жизни Новгорода имел негативные последствия для внутренней стабильности республики. Схема власти упростилась, но именно поэтому стала более шаткой. Прежде князь выступал как посредник и третейский судья в серьёзных тяжбах. Его независимость и равноудалённость от боярских семей позволяли ему быть объективным. Теперь все конфликты приобрели характер прямой конфронтации между сторонами. Ненависть и рознь угрожали городу новыми потрясениями.
Трагедии прошлого возвращаются в виде фарса. Придёт время — и князь вернётся в Новгород в роли верховного судьи. Но этот суд будет уже не более чем политическим фарсом, устроенным московским государем Иваном III для расправы с оппозиционной частью новгородской знати...
Доля посадника
Высшим должностным лицом в Новгороде был посадник. Во времена Киевской Руси посадник — это своего рода управляющий, присланный из Киева. Вместе с князем он руководил общественной жизнью города. Однако к концу XI века новгородцы добились права самим избирать посадника, который представлял их интересы перед князем. Так в городе возникло своего рода «двоевластие».
Местная составляющая этого двоевластия окрепла после кончины сильного киевского князя Владимира Мономаха. В 1136 году новгородцы постановили впредь самим решать вопрос о том, кого из Рюриковичей звать к себе на княжение. Тогда же устанавливается и обычай совместного суда князя и посадника.
Вступив на путь расширения своих «вольностей», новгородцы с 1156 года самостоятельно избирают кандидата на пост епископа. Получив поставление в сан от киевского митрополита, он становился главой духовенства Новгорода и Пскова.
После установления боярской республики в 1136 году посадник стал фактическим главой Новгородского государства. Поначалу его избирали на неограниченный срок.
Новгородская политическая мысль во всём старалась построить систему сдержек и противовесов. В то время как должность посадника была своего рода противовесом князю, противовесом самому посаднику (а отчасти и князю) стала установленная в конце 80-х годов XII века выборная должность тысяцкого — представителя купечества и свободных городских ремесленников.
(Примечательно, что новгородцы не изобретали новых названий для новых должностей. Взяв за образец название сходной должности в княжеской администрации (тысяцкий), они наполнили её новым содержанием. Средневековье вообще не любило явных новшеств и старалось хотя бы внешне сохранять верность традиции, «мудрой старине»).
Монастыри подчинялись архиепископу («владыке») и платили дань в его казну. Могущество владыки, сильно возраставшее по мере развития в Новгородской земле монастырского землевладения, было ограничено установлением должности новгородского архимандрита — главы и полномочного представителя всего чёрного (монастырского) духовенства.
При первых же признаках чрезмерного сосредоточения какой-либо власти в одних руках новгородцы передавали часть этой власти в другие руки.
Известный исследователь истории Новгорода В. Л. Янин предложил следующую схему развития института посадничества в XIV—XV веках. В конце XIII века новгородцами было принято решение о ежегодном избрании посадника, а также двух других ключевых фигур в государстве — тысяцкого и новгородского архимандрита (127, 385). В результате этой реформы новгородская демократия вступила в пору своего расцвета.
Новая реформа системы управления была осуществлена в 1350-е годы. Отныне вместо одного посадника появилось шесть: два от самого аристократического района города — Неревского конца и по одному от остальных концов. Все шесть посадников получали эту должность пожизненно. Ежегодно из шести посадников избирался один главный — степенной посадник. Он становился главой Новгородского государства. Через год в случае успешной деятельности он мог быть переизбран на следующий срок, а в случае неудачи — заменён кем-то другим из тех же шести посадников.
Около 1417 года круг допущенных к высшим должностям персон вновь был расширен. Вместо шести посадников новгородцы стали два раза в год избирать 18. Помимо этого они избирали пять тысяцких и пять игуменов — представителей монастырей данного конца города.
Около 1424 года число посадников вновь было увеличено, на этот раз до двадцати четырёх. А на закате Новгородской республики посадников было уже 36, а тысяцких семь человек. Практически каждая аристократическая семья в Новгороде получила свою частицу власти в виде одной из государственных должностей.
Документы той эпохи крайне скудно освещают историю новгородских государственных институтов. На этой базе можно строить лишь более или менее убедительные гипотезы. Схема В. Л. Янина не является бесспорной. Однако она объясняет многое в судьбе Новгородского государства.
Удовлетворение всех жаждущих власти имело и обратную сторону. Чем больше людей участвуют в принятии решений, тем труднее и медленнее оно принимается. Власть как бы распыляется, теряет необходимую жёсткость. Решение утопает в бесконечных согласованиях и прениях сторон. Такое положение становится особенно опасным в тех случаях, когда требуется принятие быстрых и чётких решений, от которых зависит само существование государства.
В Новгороде в последние десятилетия его независимости происходит быстрая девальвация самого звания посадника и тысяцкого. Падает авторитет государственной власти, представители которой беззастенчиво пользуются своим положением в корыстных целях. Прикрывшись размножившимися государственными должностями, новгородские бояре становятся практически безнаказанными. Происходит своего рода «приватизация государства».
В критический момент, летом 1471 года, в олигархическом Новгороде не оказалось главнокомандующего всеми вооружёнными силами. Судя по летописным рассказам об этой войне, новгородские рати выступали разобщённо, без единого плана. У каждой из них были свой предводитель, свой собственный план действий.
В этой связи принято говорить о том, что рядовые новгородцы окончательно потеряли доверие к своим властям и не желали защищать интересы оторвавшегося от народа узкого и замкнутого правящего слоя. Однако такое заключение носит чисто умозрительный характер. Существует и другое мнение, согласно которому новгородские «чёрные люди» в большинстве своём до конца сохраняли преданность своей республике (89, 90). При этом многие, не имея собственной точки зрения на происходящее, придерживались взглядов той или иной боярской партии.
Состояние источников не позволяет дать определённый ответ и на этот вопрос. Никто из историков не производил социологический опрос в тогдашнем Новгороде. Косвенные данные можно понимать по-разному. Огромное количество новгородцев, выступивших навстречу московским полкам летом 1471 года, свидетельствует о том, что за оружие взялся буквально «весь город». Разгром ополченцев московскими воеводами объясняется низкой боевой подготовкой ополченцев. Новгород давно не воевал, и многие из горожан вообще впервые взяли в руки оружие. Рассказ московских летописцев о том, что новгородцы во время бегства с поля сражения будто бы избивали друг друга, имеет явное книжное происхождение и восходит к образам Священного Писания. Нельзя забывать и о эмоциональном аспекте, который часто определяет поведение всколыхнувшихся народных масс.
Новгородское простонародье увлекалось зрелищем вечевых дебатов, порой переходивших в сражения на Великом мосту. Частые избирательные кампании обогащали многочисленных демагогов и веселили горожан. Шумное вече заменяло новгородскому плебсу римский Колизей и константинопольский Ипподром. Этот элемент зрелищности, ритуальности отправления власти, присущий новгородским порядкам, был совершенно не знаком княжеской Руси с её монархической манерой принятия решений «у постели, сам-третей» и долгим сидением бояр в Думе.