Для защиты от набегов русских шведы в конце XIII века поставили на Карельском перешейке мощную крепость Выборг. Все попытки русских взять её оканчивались неудачей. Новгородцы, в свою очередь, в начале XIV века выстроили у истока Невы из Ладожского озера каменную крепость Орешек. Нева стала естественной границей новгородских владений со шведами. Однако земли от истоков Невы и далее вдоль западного берега Ладожского озера, населённые карелами, новгородцы присвоили себе, обложив карел данью. Новгородцы выстроили там крепость Карельский городок (современный Приозёрск). Это вызвало понятное недовольство шведов. Дело шло к войне...
Московские князья Пётр и Константин, братья Василия I, прибывавшие в Новгород в качестве наместников, не проявляли особого интереса к идее шведского похода. Это далёкое и сомнительное предприятие в землях бедных тавастов не сулило москвичам большой добычи. Иначе повёл себя литовский «кормленщик» в Новгороде князь Лугвений Ольгердович. Он охотно откликнулся на предложение новгородцев отомстить шведам за нападение на новгородский «пригород» Карельский городок. Этот поход на шведов подробно описан в новгородских и более кратко — в московских летописях.
«Того же лета (1411 года. — Н. Б.) приходиша свиа (шведы. — Н. Б.) войною и взяша Новгородской пригород Корелский. И поидоша за ними новогородцы с князем Семёном (Лугвением. — Н. Б.) Олгордовичем и, пришед в землю свийскую, сёла повоеваша и пожгоша, а свей поимаша, а иных иссекоша, а у города Выбора охапень (нижний ряд крепостных укреплений. — Н. Б.) взяша и пожгоша» (29, 160).
Новгородская летопись добавляет некоторые подробности. Узнав о нападении шведов, новгородцы под началом Лугвения стали собираться в поход. На сборы потребовалось всего три дня — «толко за три дни по сеи вести» (13, 402). Безусловно, это была заслуга Лугвения. Его же заслугой были и минимальные потери новгородцев при штурме Выборга: погиб всего один человек, некий Павел с Нутной улицы (13, 403). Очевидно, Лугвений здраво оценил силу главной крепости и не стал гнать своих воинов на бессмысленную гибель.
Штурм Выборга состоялся 26 марта 1411 года, на Собор Архангела Гавриила и на следующий день после Благовещения. Два года спустя новгородцы, участники похода на Выборг, поставили каменную церковь во имя Архангела Гавриила и освятили её в тот самый день — 26 марта (13, 404).
Общий успех и богатые трофеи шведского похода высоко подняли престиж Лугвения в Новгороде. Новгородцы были довольны им. Время способствовало Ольгердовичу. Великий князь Василий I временно отошёл от новгородских дел и погрузился в ордынские проблемы. В 1412 году он «ходил в Орду к царю Седи-Салтану, Токтамышеву сыну» (29, 161). Воспользовавшись временной отстранённостью Москвы, объединившиеся в борьбе с Орденом Витовт и Ягайло усилили натиск на Новгород. Поводом, как мы уже знаем, стал отказ новгородцев от участия в большой войне с Орденом в 1410—1411 годах, венцом которой стала Грюнвальдская битва. Теперь для новгородцев настало время расплачиваться за свою уклончивость. 2 января 1412 года в Новгород прибыли послы. «А король Ягайло и Витовт и Лугвен въскинуша грамоты възметныи к Новугороду» (13, 403). Этим жестом триумвиры фактически объявили Новгороду войну. Примечательно, что имя Лугвения стоит в одном ряду с именами Ягайло и Витовтом.
В ходе начавшихся переговоров Лугвений понял, что дело идёт к войне Ягайло и Витовта с Новгородом. Не желая воевать против своих литовских братьев и сородичей, он «сложил целование к Новгороду» (29, 161), объявив, что он со своими старшими братьями королём Ягайло и Витовтом «один человек» (13, 404).
Последовали новые переговоры, в результате которых смоленский князь-изгнанник Фёдор Юрьевич (укрывавшийся в Новгороде) объявил, что не желает быть виновником нападения Витовта и поэтому покидает город и уезжает к немцам в Ливонию. Это заявление смягчило обстановку. Войны удалось избежать. А год спустя, в 1414 году, Витовт «пожаловал» новгородцев, восстановив с ними мирные отношения. При этом Новгороду удалось сохранить мир и с немецким Орденом. Судя по всему, Лугвений сыграл немалую роль в мирном исходе литовско-новгородской тяжбы.
Вероятно, «странствующий рыцарь» князь Лугвений ещё не раз блистал своим умом и воинским талантом. Но годы брали своё. В 1421 году митрополит Фотий, объезжая литовские епархии, посетил Лугвения в Мстиславле (28, 59). Под стенами этого города Лугвений с братьями в 1404 году разгромил войско смольнян. Очевидно, за это он получил в дар (в кормление?) от Витовта второй по значению город Смоленской земли. Важное стратегическое значение Мстиславля — на полпути между Смоленском и Брянском, на границе Литвы с Россией — требовало пребывания здесь сильного воеводы.
Последнее известие о Лугвении лаконично. В июне 1431 года он утверждал договор с крестоносцами. Полагают, что умер он «между июнем и сентябрём 1431 года» (93, 209).
Лугвений избегал участвовать в войне с Москвой. По первой жене он имел там много свойственников. Закономерно, что его потомки перешли на московскую службу и сделали там блестящую карьеру под именем князей Мстиславских. Вот что сообщают об этом родословные книги:
«Князь Семён Ольгердович Лугвень оставил двух сыновей: Ярослава и Юрия Семёновичей. Юрий Семёнович имел сына Ивана Юрьевича, одна дочь которого Ульяна Ивановна вступила в брак с князем Михаилом Ивановичем Ижеславским (Изяславским), которому передала право на владение княжеством Мстиславским. От этого брака родились: сын Фёдор Михайлович Мстиславский, переселившийся в Москву (в июле 1526 г.), и дочь Настасья Михайловна — за князем Степаном Семёновичем Збаражским.
Князь Фёдор Михайлович Мстиславский, вступив в службу царя Василия, сделался московским боярином и женился на племяннице государя, дочери его сестры — великой княгини Евдокии Ивановны и казанского царевича Куйдагула (в крещении Петра) — княжне Настасье Петровне (29 августа 1529 г.). От этого брака родился один сын — князь Иван Фёдорович, а мать его, овдовев (30 июня 1537 г.), вступила во второй брак с князем Василием Васильевичем Шуйским (6 июня 1538 г.), умершим в ту же осень. Князь Иван Фёдорович Мстиславский, почти одногодок с Грозным, был его товарищем детства и на 20 году жизни из кравчих пожалован в бояре. Женился он на дочери князя Александра Горбатого-Суздальского — княжне Ирине (6 августа 1566 г.), оставившей супругу два сына и две дочери: Ирину Ивановну, постригшуюся в 1587 году вслед за смертью отца в монахах (1586 г.), но дожившую до царствования Михаила Фёдоровича, и Настасью, бывшую (с 1589 г.) за князем Василием Кардануковичем Черкасским, боярином (умер 5 января 1616 г.) Жена его умерла 7 июня 1607 г. Братья её были: князь Фёдор и князь Василий Ивановичи. Князь Фёдор Иванович — последний конюший, правитель государства, женат был два раза: на княжне Ульяне (умерла 6 апреля 1586 г.) и на княжне Домне Михайловне Темкиной-Ростовской (умерла 7 июня 1630 г.). От первого брака был сын Василий, умерший в младенчестве, а от второго — дочь Ольга, умершая 3 декабря 1609 г. А князь Василий Иванович (боярин 1576 г.) был совсем бездетный, так что со смертью князя Фёдора Ивановича (умер 19 февраля 1624 г.) род князей Мстиславских совсем прекратился» (92, 330).
Глава 12ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА
Среди многочисленных бедствий, предвещавших скорый конец света, наихудшим была эпидемия, или, как тогда говорили, «мор». По некоторым характерным признакам можно узнать, что под словом «мор» обычно скрывается бубонная, или лёгочная, чума. Только в конце XIX века учёные выявили бациллы чумы и научились бороться с ней. На Русь чума являлась неоднократно, опустошая целые города и уезды. Переносчиками чумы были как сами заболевшие, так и неизменные спутники болезни — серые крысы. Заражённые бациллой чумы крысы быстро погибали, вызывая у оставшихся крыс инстинктивное паническое бегство. Полчища крыс, словно мутная волна, покрывали землю, преодолевая препятствия и разнося заразу повсюду. Это было жуткое зрелище. (Переселение крыс ярко описано в романе Гайто Газданова «Вечер к Клэр»). На лапках заражённых крыс бациллы попадали в жилища людей, на столы и лавки, на посуду и одежду.
Чума развивалась быстро. Через два-три дня дом живых превращался в дом мёртвых. В XIV—XV веках чума волнами опустошала всю Европу. Её самая сильная вспышка, так называемая «Чёрная смерть» — на Руси её назвали «Великий мор», — случилась в 1348—1353 годах. Тогда вымерло около 30 процентов населения всей Западной Европы. Но эта эпидемия была далеко не единственной.
Борьба с чумой была главной заботой средневековых врачей. Они знали, что болезнь передаётся через общение с больным, причём тогда, когда болезнь ещё не проявилась явственно. Первым профилактическим средством стал карантин — запрет на контакты с больным. Впервые этот метод осознанно применили в XIV столетии, когда итальянские корабли, пришедшие из охваченных чумой районов Леванта, не допустили в порт Марселя прежде, чем они простояли три недели на рейде, дожидаясь появления в команде заражённых чумой матросов. Спустя три недели больных не оказалось, и корабль был допущен в порт.
Карантины стали ставить не только в портах. На больших дорогах выставляли заставы, не пропускавшие едущих в заражённые районы или возвращавшихся из них. Считалось, что чума не любит можжевелового дыма. Отсюда окуривание можжевельником как профилактическая мера. Врачи в Европе, отправляясь к больному, надевали на лицо маски с ароматными травами. И всё же лучшим средством оставалась итальянская пословица: «Чтобы спастись от чумы, надо встать пораньше и убежать подальше». Этому совету последовали персонажи «Декамерона» Боккаччо, бежавшие из охваченной чумой Флоренции в свои загородные поместья.
Москва пережила тяжёлую эпидемию чумы в 1350— 1360-е годы. Тогда умерли мать Дмитрия Донского княгиня Александра и его брат, а также его дядя, московский великий князь Семён. Василий Дмитриевич, конечно, знал от отца об этом бедствии. Вероятно, он молил Бога избавить Москву от мора. Но молитвы не помогли. В 1417 году чума