Наряду с великим князем заказчиком летописи мог быть епископ или митрополит. Митрополит Киприан поставил себе при жизни памятник в виде митрополичьего летописного свода 1408 года. Митрополит Фотий, в отличие от Киприана, не был завзятым книжником и писал главным образом гневные послания на еретиков или своих соперников по кафедре. Единственный гипотетический свод, приписываемый ему исследователями летописания, — так называемый Владимирский полихрон Фотия 1418—1423 годов, — при ближайшем рассмотрении оказывается химерой (86, 109).
Кто виноват в упадке московского и общерусского летописания во времена Фотия — гибель архивов или равнодушие первоиерарха к летописной работе? Неизвестно. Но, как бы там ни было, печальная ситуация с источниками ставит историков в тяжёлое положение. Вот, например, характерное признание такого рода.
«Каковы же были итоги княжения Василия I? Мы очень мало знаем о последних годах его правления: после 1418— 1425 гг. ...в общерусском летописании обнаруживается зияющий провал — вплоть до окончания междоусобной войны в Московском княжестве в середине XV в. Однако на основании имеющихся у нас данных можно утверждать, что главный политический успех Василия Дмитриевича — присоединение им Нижнего Новгорода — был весьма непрочным» (86, 56).
Пробелы московского летописания той эпохи отчасти восполняют цветущие народным красноречием новгородские и псковские летописцы. Чего стоит одно только описание бури и потопа, перепугавших новгородцев 19 мая 1421 года. То, что пережили новгородцы, переживали и в Москве, и повсюду. Могло показаться даже, что Страшный суд уже пришёл:
«В лето 6929 в Новегороде в Великом бысть поводь велика в Волхове и снесе 20 городень великаго мосту, и буре велицеи бывши, и разбишася от воды и уличнии мосты, и храми мнози от основания исторжены быша. Мнози же воды ради на верх хором живяху, и монастырей 19 обьят вода, яко ни пению быти в них. И толице скорби бывши, яко уже людем чяющи потоп нашедши на них, ещё же пакы и туча великы взыде майя 19 с полудне с громом страшным и с шумом великим, в полунощи молнии же блистающе, якоже и прозрети немощно бе, яко бо чающе людем ожженом быти от огня оного, понеже бо и тучя она пришед над град ста и изменися от дожденосия на огненое видение, людие же всяко чающе пламеню быти пожигающу грещники и ужасашася, нача вопити: “Господи помилуй” и прочая многая молениа, и обеты приношаху Господеви и пречистеи Матери Его, и всем святым Его, понеже бо и камение из облака являшеся. Архиепископ же Симион с чином священным и все богобоязнивии людие, вшедше в церковь Премудрости Божиа, ници падше, с многыми слезами из глубины сердца с вздыханми молящеся. Такоже и по прочим церквам священницы и людие творяху, и тако преиде нощь та страхом онем. Пришедшу же дню и бысть тишина, и туча она бысть невидима, и едва людие в себе преидоша от страха оного» (29, 166).
Такова была пронизанная ожиданием конца света повседневная жизнь средневековой Руси.
Людям не дано знать о сроках второго пришествия. Спаситель мог явиться через много лет, а мог — в эту ночь. Книжники искали сроков Последних времён в древних пророчествах. Но роковые даты проходили — а мир продолжал существовать. И в этой неопределённости оставалось только одно: жить по вечному закону: «довлеет дневи злоба его»... Каждому дню — свои заботы...
Сам Василий I никогда не был в Новгороде. Всякий раз, когда ему следовало там быть, обстоятельства останавливали его. Братья великого князя, Юрий и Константин, наместничали в Новгороде и знали этот город как свои пять пальцев. Конечно, они рассказывали старшему брату о тайнах великого города.
Новгородцы любили строить каменные храмы. Материалом для строительства служила серая известковая плита, выходы которой часто встречались по берегам Волхова. Купцы средней руки и новгородские бояре ставили себе скромный памятник в виде приземистой кургузой церкви, все линии которой словно прочерчены от руки. Верхи новгородского общества могли позволить себе более значительные храмы с высоким подклетом, в котором они хранили своё добро от пожара и воров. Большим любителем строительства был глава новгородской церкви — архиепископ. Обилие каменных храмов было впечатляющим знаком могущества и богатства Новгорода.
Москва при Василии I строила меньше, чем Новгород. Но это была совсем другая по форме и по духу архитектура. Из этих так называемых «раннемосковских храмов» сохранились только четыре, причём два из них — в Звенигороде, в уделе князя Юрия Дмитриевича, брата Василия I. Это собор Успения на Городке (1400 год) и собор Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря (1405 год). Третий храм — собор московского Андроникова монастыря (1427 год), четвёртый — Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры (1422—1423 годы). Удивительно, но факт: освящение этих храмов не упомянуто в летописях или иных источниках той поры. Поэтому их датировка носит условный характер. Её предложили историки архитектуры, основываясь на разного рода косвенных соображениях. Все четыре раннемосковских храма сложены из белого камня. Но этот камень, в отличие от новгородского, подвергнут тщательной обработке. Владимиро-суздальская основа сочетается в московских храмах с обилием владимирских черт в декоре. Но при этом ни один из них не может быть безоговорочно признан принадлежащим к владимиро-суздальской архитектурной школе.
По своему историческому значению первое место среди раннемосковских храмов принадлежит, конечно, Троицкому собору Троице-Сергиевой лавры. В нём находится главная святыня Русской православной церкви — рака с мощами «Игумена Земли Русской», преподобного Сергия Радонежского. Уже в середине XV века он почитался как святой. Нетленные мощи Сергия были открыты в 1422 году при постройке каменного собора во имя Святой Троицы. Кто дал монахам немалые деньги на постройку храма? Очевидно, в сборе средств участвовали вся семья великого князя, а также его братья. Собор хорошо сохранился до наших дней. В нём день и ночь горят свечи, читается акафист преподобному Сергию. Молчаливая очередь богомольцев выстраивается у гробницы святого, чтобы приложиться к его святым мощам.
Снаружи легко заметить, что собор имеет только одну главу и невелик по размерам. Однако удачно найденные пропорции придают ему монументальные очертания.
Внутри собора и солнечным днём царит сумрак, пронизанный острыми лучами света из узких окон. Пламя множества свечей придаёт интерьеру собора какое-то особое мерцающее сияние. Здесь бьётся сердце русского православия. Здесь билось оно и шесть веков тому назад...
Семейную жизнь великого князя Московского Василия Дмитриевича трудно назвать счастливой. В браке с Софьей Витовтовной он имел девятерых детей, из которых пятеро — сыновья. Ранняя смерть собрала в этой семье обильную жатву. Старший сын, Юрий, родился в 1395-м и умер в 1400 году. Второй сын, Иван, родился в 1396 году, успел жениться, но вскоре также умер при неясных обстоятельствах на дороге из Коломны в Москву. Случилось это в 1417 году. Третий сын, Даниил, умер младенцем (1401—1402). Четвёртый, Семён, не оставил по себе ничего, кроме имени. Таким образом, наследовать московский престол в год смерти Василия I (27 февраля 1425 года) мог только единственный выживший пятый сын Василия I — девятилетний Василий II.
Что касается дочерей, то их судьбы тоже не назовёшь счастливыми. Старшая, Василиса, была замужем за одним из суздальских князей, Александром Даниловичем Взметнем. После его кончины она была выдана отцом замуж за другого удельного суздальского князя, Александра Брюхатого. Дочь Мария умерла в младенчестве.
Младшая из дочерей, Анастасия, стала женой киевского князя из династии Гедиминовичей, Александра (Олелько) Владимировича. Он доводился внуком великому князю Литовскому Ольгерду.
Наиболее удачной поначалу казалась судьба дочери Анны. Она ещё в детстве была предназначена в жёны Иоанну, старшему сыну византийского императора Мануила II Палеолога. В 1411 году Анна обвенчалась с Иоанном, но в 1417 году скончалась от мора и была похоронена в одном из константинопольских монастырей.
Вопрос престолонаследия особенно беспокоил Василия I из-за накатывавшейся волнами эпидемии чумы. Чувство личной ответственности перед Богом за «собирание Руси» было развито у всех потомков Ивана Калиты. Семён Гордый в завещании умолял наследников не ссориться между собой, «чтобы не погасла свеча» — символ богоугодности московского дела.
Всё это было очень важно и очень серьёзно. Но смерть не интересовали хлопоты людей. Время Василия I вышло в урочный час. Час этот настал 27 февраля 1425 года — «в третий час ночи», как уточняет летописец (29, 167).
Под тихие напевы панихиды и плач домочадцев в московский Кремль входила новая и страшная пора: время мятежей и смут.
Время отца закончилось. Началось время сына.
Часть втораяСЫН
Глава 13ГОРЬКОЕ ДЕТСТВО
Будущий великий князь Василий Тёмный родился 10 марта 1415 года. Он был поздним и последним ребёнком у своей матери. Великой княгине Софье Витовтовне было тогда уже около сорока лет.
Роды оказались трудными. Княгиня едва не умерла. Такие дети — «последыши» — бывают особенно дороги для матери и долго остаются под её, часто деспотической, опекой.
Московский двор в своих преданиях любил переплетать правду с вымыслом. Рассказывали, будто отец младенца, великий князь Василий Дмитриевич, дабы облегчить страдания супруги, велел обратиться к святому старцу, жившему тогда в монастыре Иоанна Предтечи «под бором за рекою Москвою», с просьбой помолиться о здравии княгини Софьи (23, 225). Старец посоветовал князю совершить усиленную молитву и успокоил его, предсказав, что всё обойдётся и нынче же вечером у княгини благополучно родится сын — будущий наследник московского престола.
Предсказание исполнилось. И тут случилось другое чудо. Некий невидимый ангел вызвал из кельи княжеского духовника и велел ему немедля идти во дворец и наречь новорождённому имя Василий — по-гречески «Царский».