Стало быть, есть разные заминки в оборотах Арсения
Кирилыча… Почему же он сам-то так верит, что у него легко перехватит крупноватый куш? Ведь не наобум же он действовал?.. Не малый младенец. Не свистун какой-нибудь!
Не дальше как по весне он виделся с Усатиным в Москве, в "Славянском Базаре", говорил ему о своем «Батраке», намекал весьма прозрачно на то, что в конце лета обратится к нему.
И тот ему ответил, похлопав по плечу:
— Весьма рад буду, Теркин, поддержать вас… Напомните мне месяца за два… письмом.
Он и напомнил. Правда, ответа не получил, но это его тогда не смутило. А весной, когда они встретились в Москве, Усатин «оборудовал» новое акционерное дело по нефтяной части и говорил о нем с захлебыванием, приводил цифры, без хвастовства упоминал о дивиденде в двадцать три процента, шутя предлагал ему несколько акций "на разживу", и Теркин ему, так же шутя, сказал на прощанье:
— Мне теперь, Арсений Кирилыч, всякий грош дорог. Дайте срок, ежели Волга-матушка не подкузьмит на первых же рейсах — и поделитесь тогда малой толикой ваших акций.
Что говорить, человек он «рисковый», всегда разбрасывался, новую идею выдумает и кинется вперед на всех парах, но сметки он и знаний — огромных, кредитом пользовался по всей Волге громадным; самые стр.105 прожженные кулаки верили ему на слово. "Усатин себя заложит, да отдаст в срок": такая прибаутка сложилась про него давным-давно.
К тому же Арсений Кирилыч сам когда-то пострадал, посидел малую толику за свое «направление». Он не в дельцы себя готовил, а по ученой части; ходил в народ, хотел всю свою душу на него положить и в скором времени попался. Это его на другую дорогу повернуло.
Через пять-десять лет он уже гремел по Волге, ворочал оборотами в сотни тысяч. А все в нем старая-то закваска не высыхала: к молодежи льнул, ход давал тем, кто, как
Теркин, с волчьим паспортом выгнан был откуда- нибудь, платил за бедных учащихся, поддерживал в двух земствах все, что делалось толкового на пользу трудового люда.
Усатин приласкал Теркина, приставил к ответственному делу, а когда представилась служба крупнее и доходнее, опять по железнодорожной части, он сам ему все схлопотал и, отпуская, наставил:
— Смотрите, Теркин! Под вашей командой перебывает тысяча рабочих. Не давайте, насколько можете, эксплуатировать их, гноить под дождем, в шалашах, кормить вонючей солониной и ржавой судачиной да жидовски обсчитывать!
Тогда Теркину даже не очень нравилось, что Усатин так носится с мужиками, с рабочими, часто прощает там, где следовало строго взыскать. Но его уважение к Арсению Кирилычу все-таки росло с годами — и к его высокой честности, и к «башке» его, полной всяких замыслов, один другого удачнее.
Правда, начали до него доходить слухи, что Усатин
"зарывается"… Кое-кто называл его и «прожектером», предсказывали «крах» и даже про его акционерное общество стали поговаривать как-то странно. Не дальше, как на днях, в Нижнем на ярмарке, у
Никиты Егорова в трактире, привелось ему прислушаться к одному разговору за соседним столом…
Может быть, Усатин и зарвался. Только скорее он в трубу вылетит, чем изменит своим правилам. Слишком он для этого горд… Такие люди не гнутся, а ломаются, даром что Арсений Кирилыч на вид мягкий и покладистый. стр.106
XXVII
Подходя к конторе, Дубенский обернулся и, защищаясь ладонью от палящего солнца, спросил:
— Не хотите ли в садике посидеть? Там и тень есть.
— И весьма… Может, ждать Арсения Кирилыча долгонько придется, — возбужденно отозвался Теркин.
Они уже были у забора.
— К полудню должен быть.
Техник отворил дверку в палисадник и впустил первого Теркина. Контора — бревенчатый новый флигель с зеленой крышей — задним фасом выходила в палисадник.
Против крылечка стояла купа тополей. По обеим сторонам лесенки пустили раскидистую зелень кусты сирени и бузины.
— Да вот на лесенке посидим, — сказал Теркин. Тут всего прохладнее. Здоровая же нынче жара! Как думаете, градусов чуть не тридцать на припеке?
— Около того… Не угодно ли?
Техник протянул ему свою папиросницу.
— Много благодарен… Как вас по имени-отчеству?
— Петр Иванов…
С лица Дубенского не сходило выражение ущемленности. Теркину еще больше захотелось вызвать его на искренний разговор; да, кажется, это и не трудно было.
— В Москву депешей, что ли, требуют Арсения Кирилыча? — спросил он умышленно небрежным тоном и выпустил дым папиросы вбок, не глядя на Дубенского, севшего ниже его одной ступенькой.
— Три телеграммы пришли… Одна даже на мое имя… Поэтому я и знаю… Первые две получены с нарочным вчера еще.
— Да ведь Арсений Кирилыч в городе?..
— От нас станция ближе… Оттуда прямо посылают…
— Значит, приспичило?
Дубенский взглянул на него с наморщенным лбом и выговорил слегка дрогнувшим звуком:
— Все по обществу… этому.
— По какому? По нефтяному делу?
— Именно.
— В правлении, поди, чего натворили? Кассир сбежал, али что? По нынешнему времени это самый обыкновенный сюрприз.
— Нет… видите ли… стр.107
Техник снял картуз и отер платком пот с высокого, уже морщинистого лба.
— Да вы, Петр Иванович, не думайте, пожалуйста, что я у вас выпытываю. Ни Боже мой!.. В деловые секреты внедряться не хочу… Но вам уже известно, что я у Арсения Кирилыча служил, много ему обязан, безусловно его почитаю. Следственно, к его интересам не могу быть равнодушен.
Глаза Теркина загорелись, и он, обернувшись к технику всем лицом, говорил теплыми нотами.
Тот накрылся, сделал громкую передышку и вытянул ноги.
— Вы ничего не читали в газетах? — неуверенно и опять с приподнятой бровью спросил он.
— Да я больше недели и газеты-то в руках не держал. Все на пароходах путаюсь, вверх и вниз.
— Тогда, конечно…
"Не речист ты, милый друг", — подумал Теркин.
— А нешто что-нибудь такое есть? Травля какая… Набат забили?
— Именно, именно… И так нежданно. Подняли тревогу…
Письма… Обличения… Угрозы…
— Угрозы? Чем же стращают и по какому поводу?
— Это… сложно… долго рассказывать… разумеется, в каждом акционерном предприятии, — щеки Дубенского начали краснеть, и глаза забегали, — какою целью задаются? На что действуют?.. На буржуазную алчность. Дивиденд! Вот приманка!
— А то как же?
Вопрос Теркина прозвучал веско и серьезно.
— Да разве трудовым людям, — еще нервнее спросил
Дубенский, — вот таким хоть бы, как вы и я, следует откармливать буржуев?
"Ну да, ну да, — думал Теркин, — ты из таких. Не уходился еще…"
— Не давать хорошего дивиденда, — выговорил он спокойно, — так и акции не поднимутся в цене, и предприятие лопнет. Это — буки-аз — ба.
— Конечно, конечно! Буки-аз — ба… Но есть предел…
Можно… вы понимаете… можно, по необходимости, подчиняться условиям капиталистического хозяйства.
— Какого? — переспросил Теркин.
— Капиталистического… понимаете… буржуйного… Но если перепустить меру и… как бы сказать… стр.108 спекулировать на усиленные приманки — это не обходится без… понимаете?..
"Без шахер-махерства", — добавил про себя Теркин.
— Понимаю, — протянул он вслух и сдунул пепел с папиросы.
— Ну, вот, — оживленнее и смелее продолжал Дубенский,
— и надо, стало быть, усиленно пускать в ход все, что привлекает буржуя.
"Эк заладил, — перебил про себя Теркин, — буржуй да буржуй!"
— Это вы буржуем-то вообще состоятельных людей зовете? — спросил он с улыбочкой.
— Представителей капиталистического хозяйства…
— Да позвольте, Петр Иваныч, вы все изволите употреблять это выражение: капиталистическое хозяйство… И в журналах оно мне кое-когда попадается.
Да какое же хозяйство без капитала?
Он хорошо понимал, куда клонит Дубенский, и сам не прочь был потолковать о том, как бы надо было людям трудовым и новым заводить, что можно, сообща.
Но его этот техник начал раздражать более, чем он сам ожидал. Такое «умничанье» считал он неуместным и двойственным в человеке, пошедшем по деловой части. Что хочется ему поскорее начать хозяйствовать — это естественно… Или общество устроить почестнее, так, чтобы каждый пайщик пользовался доходом сообразно своей работе, как, например, в том пароходном товариществе, куда он сам вступает… А ведь этот Дубенский не в ту сторону гнет… Он, наверное, сочувствует затеям вроде крестьянских артелей из интеллигентов.
И Теркину вспомнился тут его разговор на пароходе с тем писателем, Борисом Петровичем. Он ему прямо сказал тогда, что считает такие затеи вредными. Там, в крестьянском быту, еще скорее можно вести такое артельное хозяйство, коли желаешь, сдуру или от великого ума, впрягать себя в хомут землепашца, а на заводе, на фабрике, в большом промысловом и торговом деле…
Дубенский не сразу ему ответил.
— Не в том вопрос… — начал он еще нервнее. — Без капитала нельзя. Но на кого работать?.. Вот что-с!.. У Арсения Кирилыча были совсем другие идеи… Он хотел делать рабочих участниками… вы понимаете? стр.109
— Понимаю!.. Это в виде процента, что ли?
— Именно.
— Против этого я не буду говорить… но опять не сразу же… Надо спервоначалу поставить дело на прочный фундамент…
— А вышло по-другому, — голос Дубенского упал, — совсем по-другому. Понадобились… я вам сказал… приемы… делечества… понимаете? И в этих случаях можно очутиться в сообщниках, не желая этого…
"Вот оно что! — подумал Теркин. — Видно, и тебя впутал хозяин-то!"
— О чем же, собственно, в газетах гвалт подняли? — спросил он строже и даже нахмурился.
— Мне, право… весьма неприятно излагать вам это… Конечно, тут есть какая-нибудь интрига…
— Подвох!.. Со стороны меньшинства? Или действительно проруха какая?
— Есть… к сожалению… и кое-что похожее на правду.
— Да неужто Арсению Кирилычу серьезные гадости предстоят? Преследование?
"Неладно, неладно", — прибавил Теркин про себя, и ему стало вдруг ясно, что он уедет отсюда с пустыми руками.