Он вовсе не старец, проживший века
На древних седых образах.
Мой ангел, держа погремушку в руках,
Из люльки мне смотрит в глаза.
Она не умеет пока говорить
И что-то лепечет едва,
Но скоро сумеет она повторить
Мои, раз услышав, слова.
Я ей то отдам, что у мира прошу,
Что копится в сердце пока.
Она – белый лист, на котором пишу
С себя же, как с черновика.
Она сохранит мою душу от лжи,
Того, что себе не прощу,
Поможет мне честно на свете прожить,
И то обрести, что ищу.
Мне нужно её научить и себя
Как правду от лжи отличать,
Как спорить со мною, не прав если я,
И как научиться прощать.
И утром не будет орать вороньё,
Пугая цветенье зари;
И мир я увижу глазами её —
Таким, как Господь сотворил.
Чтоб в дыме и смраде, и рёве машин
На многие мили окрест,
Услышать, почувствовать, словно в тиши
Призывный, живой благове́ст.
Тревожь мою совесть – ей вреден покой —
Буди её ангел, буди!
Заставь своей нежной и чистой душой
Мой колокол биться в груди.
…И как-то, от райских воро́тин засов
Спиною своей заслонив,
Господь взгромоздит вдруг на чашу весов
Грехов моих каменный риф.
Лишь спросит меня Бог-Отец или Сын:
«В чём жизни твоей была суть?» —
Мой ангел двукрылый вспорхнёт на весы
И стрелка укажет мне путь.
Листками блокнотов мелькнутся года,
Вновь пущены стрелы часов.
А Пётр святой – я надеюсь – тогда
Откинет тяжёлый засов.
Я с новой надеждой и верой в любовь
Войду в тот заоблачный дом.
А ангел на землю опустится вновь
С одним белоснежным крылом.
июнь-август 1996
Письмо
Андрею
Я мусолю в руке карандаш.
Мне из были прорваться бы в небыль.
Я пишу тебе – пусть это блажь!
Не идут, жалко, письма на небо.
Сколько с неба воды утекло.
Сколько тверди вдруг стало болотом.
Нужно выжить кому-то назло,
И добром отплатить за кого-то.
Кто сказал, что нам жить надоест?
Есть в нас вера не только на чудо.
На России поставленный крест —
Он над храмом. Ты видишь оттуда?
Если б время сместилось назад —
Ты бы смог, отдышался, остался…
Как же я не успел тогда, брат?
Как меня ты тогда не дождался?
Ты как пахарь упрямый устал,
Но ронял в душу мне свои зёрна.
Лишь сейчас я прозрел, осознал.
А посевы всё всходят проворно.
Ты искал, и – я верю! – нашёл.
Сто вопросов тобою задеты.
Неужели затем ты ушёл,
Чтоб я сам находил им ответы?
Есть у каждого крест, говорят.
Не у всех есть Голгофа, как видно.
Как Христос ты был тоже распят —
Крест коляскою стал инвалидной.
За тебя мой назначен реванш,
Быть мне там, где и ты, верно, не был.
Я пишу тебе – пусть это блажь.
Не идут, жалко, письма, на небо.
октябрь-ноябрь 1998
Письмо в газету
Здравствуй, милая газета!
Вот, пишу, унять чтоб зуд.
Наша песенка не спета,
если мне тебя несут.
Телевизор мой сломался:
есть картинка – звука нет.
Я ремонта не дождался —
Узнаю́ всё из газет.
Ведь строчат корреспонденты
в свой блокнот для нас строку;
не прошляпить чтоб момента,
фотокоры начеку.
Мне про всё они расскажут —
разукрасят белый свет —
что там в ихних штатах даже
отчебучил президент.
Я полдня читал и ахал.
Вы представьте, каково:
Билл на Монику накапал,
та, скорее, на него.
Их крутые спецагенты,
все пробирки расхватав,
изучают экскременты,
из шкафов бельё изъяв.
Так, глядишь, всплывёт, забрезжит,
если вдруг не там прольёшь.
Вот ведь, сколько тайн содержит
это грязное бельё!
Понял я – в газете правы.
Начал тоже замечать:
у моей соседки Клавы
постирушек не слыхать!
Замышляет Клава что-то:
дремлет «Вятка-автомат».
Это значит на кого-то
будет вскоре компромат.
Я газету аж глотаю
словно хитрый детектив.
Всех вокруг подозреваю,
двери тщательно закрыв.
Наш Бориска – то бишь Ельцин —
хоть летает высоко,
может выкинуть коленца
в синем выцветшем трико;
то на корте с кем-то дружит,
то снимает всех с постов,
то вдруг «свинкой» занедужит,
чтобы выявить врагов.
Мне болезнь – что прут калёный.
Мне никак хворать нельзя,
потому что почтальона
поутру встречаю я.
Тут очки разбил. Неловко!
Не могу без них читать.
Я из крупных заголовков
всё старался понимать.
Я в газетный лист таращусь —
он названьями кричит
(хорошо, хоть телеящик
у меня пока молчит):
«Эпидемия запора»,
«Рыбе нужен водопой»,
«Крот-шатун задрал шахтёра»,
«Президент проспал запой»,
«Из батонов зачерствевших
был построен дачный дом»,
«Полк мутантов озверевших
захватил аэродром».
Не отнять у нас уменья
видеть то, что между строк.
Я своё имею мненье,
а к чужому мненью – строг.
Я не ем теперь помногу,
пью слабительное, бром.
Жду, когда пришлют подмогу,
чтоб отбить аэродром.
Дайте нам кирпич с цементом —
чёрствый хлеб нам ни к чему!
И ещё – жаль президента.
Я сочувствую ему.
Скоро мастер звук починит,
телевизор будет петь.
Только – есть тому причины —
я боюсь его смотреть.
Вдруг про тот захват покажут
мне ужасный репортаж?
Вдруг на стройке в доме каждом
из батонов есть этаж?
Напишите мне в газете,
покрупней статью набрав,
происходит что́ на свете —
может, в чём-то я и прав?
Ночью снятся мне кошмары.
Вот, письмо пишу, не сплю.
В дверь стучатся. Санитары
рвутся в комнату мою.
Или то мутанты злые,
съев родные закрома,
тащат врозь на составные
наши вкусные дома?!
Дописал письмо. Прощайте.
Да! Совсем забыл сказать:
аккуратней сочиняйте
заголовки.
Вашу мать!
17 ноября 1998
Валентинка
В далеком краю, куда нету дорог,
Где лес тишиною объят,
Растет заповедный чудесный цветок,
Который достоин Тебя.
И нам не увидеть с Земли никогда
То небо чужое, где есть
Горящая светом надежды звезда,
Что я бы назвал в твою честь.
Я бьюсь над загадкою день ото дня —
Нельзя мне решать сгоряча —
За что же Господь так приветил меня,
Что я вдруг Тебя повстречал.
…Увы, не нашел я тот дивный цветок
И к звездам во сне лишь летал.
Возьми же взамен эти несколько строк,
Что я для Тебя написал.
февраль 2001
Двери
М.
Вот чем я болен – тоской по пониманию
братья Стругацкие «Улитка на склоне»
Мне опять не по себе и душа тоскует —
Поднимает кто-то пыль Млечного Пути.
Параллельные миры все же существуют,
Даже двери есть туда. Мне бы ключ найти.
Сквозь окно луна глядит, не мигая, строго
И похож на океан старый спящий пруд.
Манит зыбкостью своей лунная дорога.
Просто я хочу узнать, для чего мы тут.
Я укладываюсь спать в трепетном волненьи,
Будто бы спортсмен-прыгун замер, встав на край.
Доктор Фрейд – простой маньяк. Ни к чему сомненья.
Сон – экскурсия для всех ненадолго в рай.
Но одно смущает тут средь церковных сказок:
Что, мол, рай – волшебный сад. Знай себе, ленись.
Мол, захочешь что-нибудь, – получи все сразу.
Вряд ли станешь там творить и стремиться ввысь.
Что-то здесь не так. А что – мне пока не видно.
У меня вопросов – тьма. Дайте мне свечу!
Много должен я понять. Но порой обидно.
Я боюсь: вдруг этот груз мне не по плечу?
Лишь одни доступны нам потайные двери.
Их открыть совсем легко. Трудно – закрывать.
Параллельный разум там – я уже проверил.
Это книги. Их давно следует читать.
Там мой прииск, мой тайник, золотая россыпь.
Я могу закрыть глаза и увидеть свет.
В них порой ответы есть на мои вопросы,
А порою – лишь вопрос. А ответа нет.
До чего нас доведет тяга к постоянству?
Как увидеть новизну в том, к чему привык?
Нам знакомы лишь слова «Время» и «Пространство».
Две далекие звезды отделяет миг.
Кто безумец – кто поэт; тот злодей – тот гений.
Только тонкая черта отделяет их.
Кто я – ищущий свой путь или раб сомнений,
Или просто я чужой посреди своих?
Зарешечено окно из моей палаты.
И замо́к надежный есть на моих дверях.
Трудно будет вам достать здесь меня, ребята.
Я – свободен. А понять не пытайтесь зря.
апрель 2002
Как лёд
Отключите приборы шальные:
Я не слышу сквозь них тишину.
Я здоров. Это вы все больные —
Вы у вашего мира в плену.
Как же вы заблуждаетесь сильно!
Человек – он отнюдь не «венец».
Всё вокруг – декорации к фильму.
Скоро выплывет надпись «конец».
Как полет ощутить в самолете?
Самолеты не могут летать!
Вы Вселенной умом не поймете,
Ну, нельзя ее этим понять.
Не спросив – не получишь ответа,
Получив – вдруг неверно поймешь?
Но ведь кто-то увидит луч света —
Луч ударит по сердцу. Как нож.
Как жить дальше с немыслимой раной?
Как подняться, как действовать вновь?
Стало то, что привычно – вдруг странным,
Утекая в песок словно кровь.
Вы по миру на ощупь идете.
Вам приснилось что вы – наяву.