— Верно! — сказали казаки, но воевода Шереметев возразил:
— Идти обозом невозможно. У врагов наших сильная конница, нас вырубят. Мы сильны пушками, а пушки на ходу будут нам не защита, а только обуза.
— Таборы не только нам, но и дедушкам нашим верно служили, — сказал гетман. — В таборе казак вдвое сильней.
— У русских в обычае такой войны нет, — всё ещё сомневался Шереметев. — Как это табором идти?
— А очень просто, — объяснил Хмельницкий. — Поставим сани в два-три ряда с обеих сторон. Войско между саней и пойдёт.
— Но такую оборону легко прорвать!
— Прорывают, — вздохнул гетман, — Но дальше оставаться в поле нельзя. Уже многие обморозились. И надежды — никакой. А когда пойдём к дому, не только люди — лошади станут веселей.
Кто-то из казаков крикнул:
— Эй! Не робей! Бог не выдаст — свинья не съест!
ТАБОР
Глубокой ночью казачий табор ожил, выстроился, двинулся в путь.
Впереди грянул залп пищалей, захлопали одиночные выстрелы, зазвенел металл о металл — голова табора пробивала и пробила кольцо окружения.
Враги не думали, что Хмельницкий осмелится идти напролом по голой степи. Дрожащее в продуваемых, промороженных шатрах войско было поднято и брошено в ночной бой.
Табор двигался медленно. Он ведь раздался вширь, сани тащились по целине. Оглобли задраны кверху. Лошади не спереди, как всегда, а внутри табора.
Василий с Васильком, со стрельцом дядькой Харитоном, с бывалым запорожцем Гмырей ехали в санях, прикрывавших табор с тыла. Сани здесь поставлены были в восемь рядов, по три в ряду. Их накрепко связали между собой. Десять стрельцов и десять казаков сидело в санях.
Бой шёл впереди. Там и полыхало, как в грозу, и гремело. Побитый враг чёрными тенями откатывался в ночь, и было в его повадках — волчье.
Калёный морозом снег визжал под полозьями так жалобно, словно маленькой собачке на хвост наехали. Звёзды стали большими. Может, от страха за людей.
Из степи надвигалось морозное облако, от табора клубами валил кудрявый вонючий пороховой дым.
Лёжа на тюфяке, набитом соломой и чем придётся, Василий всё поглаживал рукавицей свою пищаль.
Невмочь было терпеть эти волчьи тени, эту неизвестность. Что там впереди, где идёт бой? Отчего же на них-то не нападают? Ударить в тыл всего заманчивее.
В соседних санях дядька Харитон, как Василий свою пищаль, охорашивал пушку. Она была невелика: в сажень длиною.
Василько спал. Спал! Тут вот-вот всё грянет, разлетится вдребезги, а он — спал.
«Какой спокойный человек!» — удивлялся Василий, а сам вглядывался во тьму и ничего не мог разглядеть.
Он, видно, и сам задремал.
Вдруг раздался хриплый окрик запорожца Гмыри.
— Бачите, хлопци?
Василий увидел, как напряглись, затаились вокруг казаки и стрельцы. Сон будто рукой сняло.
— Голову береги! — крикнул Гмыря.
Василий послушно спрятался за тюфяк и тотчас услышал свист, — татары пустили стрелы.
Стрелы летели вдвое дальше, чем пули, и казаки ответили не сразу.
Нет предела человеческой храбрости! Казаки и стрельцы стреляли в упор, но враги не отступали. Самые отчаянные прыгали с коней в сани, стреляя из пистолетов, пытаясь достать защищавшихся саблей или пикой.
Все казаки и стрельцы уже бились врукопашную, а врагов всё прибывало. Было их так густо, словно пчелиный рой напал.
Один дядька Харитон, угнув голову, чтоб не задело дурной пулей, заряжал свою пушку.
И вот она грохнула наконец, обрызгав огнём жалящий насмерть рой. Унесло чёрных пчёл от саней. Тут и свежие силы подоспели.
Шатаясь от усталости, ушли в глубь табора оставшиеся в живых казаки и стрельцы.
— Живы? — спросил Василько, окидывая взглядом Василия, дядьку Харитона и запорожца Гмырю.
Ответить ему и то силы не было.
Светало.
Небо над степью было серое, и серо было на душе.
— Поспать бы! — сказал Василько.
А Василий уже спал. Шёл, прислоня голову к лошади, и спал.
ПОДАРИЛ КАЗАК ЖИЗНЬ
— Наш черёд, Вася! — дядька Харитон тронул Василия за плечо, и тот сразу проснулся.
Солнце над землёй стояло багровое. Словно его держали дюжие молодцы, а оно всё-таки вырвалось и очень теперь сердитое.
Василий так крепко вздремнул, что и пальбы не слышал. А пробудился, и в ушах зазвенело.
Сердобольно поглядел на лошадь. Она, словно воз сена везла, шагала ровно, мотая от тяжести головой. А снег под её ногами был рыжий от крови.
— Мы-то ладно! — сказал Василий дядьке Харитону. — Лошадей жалко. Они-то чего страдают?
— Васыль! Скорей! — крикнул Василько, и они поспешили на своё место в бою.
Сани и тюфяки почернели от крови. Саней уже было не восемь в ряд. Словно щука зубастой пастью хапнула и вырвала добрый кус.
В первом ряду саней осталось только пять, во втором трое, в третьем мотались из стороны в сторону — последние…
Василий заряжал пищаль, когда откуда-то сбоку, словно железный ветер, налетела на них «крылатая» конница. Увидал перед собой коня и копьё! Как увернулся — сам не понял. И тупым концом копья сразил «крылатого».
Уж больно легко далась Василию эта победа. Не видел, как сбоку наехал ещё один «крылатый» и чеканом ударил в спину. Не спасла бы Василия древняя кольчуга. Спасло казацкое товарищество: сам пропадай, а товарища спаси. Подставил свою грудь под удар старый запорожец Гмыря. Увидал то Василий, да поздно.
Всё, что смог сделать, — насквозь прошил шляхетским же копьём «крылатого» шляхтича.
В ноги бы поклониться старому казаку, очи бы ему закрыть, — но где там! Слезу пролить — недосуг! Враг наскакивал, стрелял, колол, рубил, и Василий в ответ стрелял, колол, рубил. И не было этому конца.
Услышал вдруг голос Василька:
— Мы кровью умываемся, теперь их черёд!
Потесня Василия, появились казаки. Они принесли с собой странное орудие. Семь стволов в ряд, а рядов тоже семь.
Казак запалил фитиль, и орудие огласило степь неумолкаемой пальбою.
ТАБОР ПРОТИВ «КРЫЛАТЫХ»
Стрелец Харитон с Василием и Васильком уступили место отдохнувшим бойцам. Тут Василий и заплакал:
— Из-за меня Гмырю убили!
Василько обнял стрельца, прижался головой к голове.
Но и погоревать не пришлось. Тяжёлая конница «крылатых» ударом с двух сторон разорвала табор.
— Спасайся! — кричал кто-то в панике.
Харитон раздвинул руки, останавливая заметавшихся.
— Голову не теряй! Ду-мааай!
— В пролом! С оглоблями! — закричал Василий и, выломав из саней оглоблю, побежал навстречу «крылатым».
Вступил в схватку… И тут подоспели Харитон, Василько, казаки, стрельцы, пушкари.
Просвет, однако, становился всё больше и больше.
В просвет спешила вражеская конница.
— Вперёд! — кричал Василий. — Вперёд!
Путь ему преградил татарин. Конь — на дыбы, сверкнула сабля, но Василий, собрав все свои силы, обрушил на коня такой удар, что тот отлетел в сторону.
Казаки и стрельцы бросились в прорыв, а Василий бежать не мог. Его шатало от усталости.
Толкнули конём. Упал. А когда поднял голову, увидел дядьку Харитона. Стрелец бежал к табору, взвалив на плечи раненого Василька.
И откуда силы взялись!
Василий поднялся, догнал дядьку Харитона, принял у него Василька, и они добежали до табора.
ВРАГ ПОБЕЖДЁН
Солнце уже зашло и снег заголубел, когда на горизонте вдруг объявились чёткие чёрные фигурки всадников. Их увидели все: и вражеское войско, и казаки со стрельцами.
Всадников было трое. Они сразу же исчезли, но через четверть часа появился отряд. Всадников было две или три дюжины, но татары тотчас остановили лошадей. Поляки всё ещё стреляли, но тоже остановились.
— А всё-таки мы их одолели, — сказал гетман Хмельницкий воеводе Шереметеву. — До Белой Церкви меньше пяти вёрст.
Табор шёл и шёл.
И вдруг все услышали скрип снега под полозьями саней и у себя под ногами.
— Пронесло, — сказал дядька Харитон и нагнулся над санями, где лежал раненый Василько. — Пронесло, паря! Раны у тебя нестрашные. На молодых болячки быстро зарастают.
Василько улыбнулся. Он был ранен саблей в плечо и пулей в ногу. Василий оправил на казаке свою шубу и сказал:
— Досталось на орехи!
— А каково было тем, кто шёл в голове табора?! — вздохнул дядька Харитон.
— Я и говорю, досталось на орехи.
Табор шёл и шёл.
— Нам теперь — долго жить! — сказал дядька Харитон. — Жить бок о бок — дело надёжное.