Они встали до зари, еще до петухов. Землемер Куртц сказал кавалеру, что им, чтобы объехать его земли и вернуться до ночи, нужно выехать затемно. Так и сделали, по-солдатски быстро поели и тронулись. Много народа брать не стали, кроме них двоих поехали Сыч и Ёган. Ёгану, раз он теперь управляющий, надобно было знать, чем он управляет. Взяли оружие, но доспехов никто не надел, даже сам Волков. К чему? Все-таки дома у себя вроде как.
Куртц предложил направиться на запад, посмотреть границы с соседями, которые, как и Волков, являются вассалами герцога.
Пока выезжали, рассвело. А как рассвело, у кавалера опять настроение расстроилось. Ехали они все время в гору, вернее, по холмам, и ничего, кроме холмов и оврагов между холмами, там не было. Все это густо поросло кустарником: шиповником, барбарисом да орешником. Через час езды землемер остановился.
– Западная часть ваших земель, – Куртц указывал рукой, – она вся такая: предгорья.
– Вы говорили, что пахотной земли у меня десять тысяч, – мрачно напомнил ему кавалер.
– Больше, – уверенно сказал землемер, – много больше. И сейчас я вам покажу большое поле на тринадцать тысячи десятин, вон за тем холмом оно.
Они взобрались на холм, и с него кавалеру открылось поле. Действительно большое. Чуть не до горизонта. Лежало оно меж холмов, как долина в горах. Ровное, удобное. Вот только брошенное, заросшее бурьяном. Унылое, без людей.
– Вот, – говорил Куртц, разворачивая карту, – наверное, лучшее ваше поле, так как к городу и к дороге близко.
– Отчего же мужики его не пашут? – спросил Сыч, внимательно слушавший их разговор.
– Так южное поле много к их дому ближе, – пояснил Куртц, – хотя тут урожай знатнее будет.
– И где же дорога, – вслух размышлял Ёган, – как урожай отсюда вывозить?
– Дорога есть, – сказал землемер, указывая рукой на запад, – недалеко отсюда, правда, она уже во владениях барона фон Деница. Его земля начинается почти сразу за полем. Я его знаю, он добрый человек и не будет против, если вы станете возить урожай по его дороге.
– А добрый человек не даст своих мужиков, чтобы это поле вспахать? – едко поинтересовался Волков, оглядывая поле.
Куртц заметил его настрой и вздохнул. А что он мог сказать? Что еще он мог сделать для кавалера? Он просто имперский чиновник, его задача показывать господам границы владений.
– А это кто? – вдруг произнес Сыч и указал на юг.
Там спускался с холма человек, который тащил тачку на двух колесах, впрягшись в нее вместо лошади. Куртц пригляделся и сказал:
– А, так это брат Бенедикт. Он здесь вместо попа. И ваших людишек, и людей барона фон Деница, что живут тут на хуторах, он словом Божьим окормляет. Святой человек, сколько лет уже один тут в пустыне проживает. К нему из Малена и даже из Вильбурга за благословениями приходят.
– Ах, вот как, – произнес кавалер и направил коня навстречу монаху. – Мне благословение не помешает.
Более бедного человека трудно было себе представить. Грубая, некогда монашеская одежда оказалась ветха от старости. Сандалии из куска толстой кожи и веревки, на груди простой деревянный крест. Сам Бенедикт был возраста неопределенного, худ, но жилист, тащил телегу в гору не хуже мула. Увидав всадников, остановился и еще издали стал кланяться, не раз и не два.
– Добрый тебе день, брат Бенедикт! – крикнул Куртц.
– И вам хорошего дня, добрые господа.
Брат Бенедикт пригляделся и спросил у Куртца:
– Я вас, кажется, помню. Мы встречались ведь?
– Да, святой отец. – Куртц спрыгнул с лошади и, подойдя к монаху, склонил одно колено. – Я здешний землемер, вы благословляли меня три года назад, я говорил, что беременность у моей жены была тяжелая. Вы говорили, что помолитесь за жену.
– И как же разрешилась беременность та? – спросил монах.
– Слава богу, разрешилась хорошо, спасибо вам, дозвольте руку целовать.
– Полноте, полноте. – Монах, улыбался, но не подал руку. – Не прелат я и не епископ, чтобы мне руки лобзать, и благодарить меня нет нужды. Бога благодарите, сын мой.
Волков заметил, что руки у монаха грязны очень. И заметил он кое-что еще.
Куртц встал и все-таки поймал монаха за руку, поцеловал ее и, повернувшись к кавалеру, представил его монаху:
– А это кавалер Фолькоф, рыцарь Божий, милостью курфюрста новый хозяин Эшбахта.
Монах сразу обрадовался, еще раз низко поклонился и произнес:
– Ах, как это хорошо. Услышала, значит, Заступница наша, Матерь Божья, молитвы мои. Сколько лет я просил, чтобы послал Господь сюда господина хорошего. Доброго и деятельного, а уж о том, что он будет рыцарь Божий, я и мечтать не смел.
Волков ему тоже поклонился, но берета не снимал, с лошади не слезал:
– Спасибо, святой отец, что несете слово Божье людям моим.
– А как же иначе, – говорил монах, – то долг мой. А люди ваши жили в страшных лишениях, без слова Божьего, и не выжить им было.
– В лишениях? – спросил кавалер.
– В лишениях, добрый господин, в страшных лишениях. За десять лет две войны через их землю прошло, да чума не милосердствовала, да два года неурожая, да дождями вон сколько оврагов намыло. – Он обвел рукой окрестности. – И после всего этого ничего у них не осталось, все у соседей просят, а соседи безжалостны. Лошадей для вспашки поля дадут, так втридорога просят. Семена дадут, так опять втридорога берут. Люди ваши живут в кабале. И вот же еще беда, – брат Бенедикт обернулся и указал на свою тележку, – волки округу одолевают, никакую скотину нельзя оставить без присмотра. И детей нельзя, да и за взрослых боязно.
Все заглянули в его тележку и увидали труп разодранного в клочья козла. То, что это козел, лишь по голове с рогами угадать можно было.
– Нашел поутру, видно, с хутора соседнего убежал на погибель свою, – продолжал монах, – теперь вот похлебкой моей станет, бобы с луком у меня есть. Не желаете ли, господа, ко мне в гости? Дом мой тут недалеко.
– Недосуг нам, – сказал землемер, – извините, святой отец, но нужно мне новому господину границы его земли показать.
– Про волков я наслышан от епископа вашего, – сказал кавалер. – Друг мой, что приехал со мной, уже купил собак, грозился извести волков вскорости.
– Благослови его Бог: и друга вашего, и нашего епископа доброго, то радость большая всей округе будет, – обрадовался монах. – Благослови вас Бог.
– А кто ж из соседей моих мужиков в кабалу загоняет? – Этот вопрос волновал Волкова почему-то больше, чем какие-то волки.
Монах ответил не сразу, помялся немного и только после сказал:
– Да он не плохой человек, но уж больно алчен, меры в сребролюбии не знает. Своих мужиков не милует, а чужих еще пуще обирает.
– Так кто же это?
– То барон фон Фезенклевер, – нехотя произнес монах. И тут же начал говорить с жаром: – Но как по душе его смотреть, то он человек незлобивый, жадность его самого ест, сам он от нее страдает.
– Это родственник канцлера, – шепнул землемер Волкову. – Извел все графство своим стяжательством. Даже граф на него управу найти не может. Судится и рядится со всеми соседями, знает, что канцлер его всегда выручит. Все судьи за него. И он кичится этим.
– Но главная беда ваших мест не барон. Волки – вот беда так беда, – продолжал монах. – Истинная кара египетская, не меньше. И если соседи ваши на своих землях худо-бедно их бьют, то в вашей земле раздолье им. Ни страху у них нет, ни разума.
– Я ими займусь, – пообещал Волков.
– Уж прошу вас о том, – произнес монах, крестя кавалера, – благослови вас на то Бог.
На том они и расстались. Монах пошел на север к жилищу своему, а всадники поехали вдоль западной границы на юг.
– А что у монаха с левой рукой? – спросил Сыч у Куртца, когда они отъехали подальше.
– Точно! – вспомнил Волков. – У него вся рука изрублена. И пальцы, и кисть. Кажется, пальцы у него не разгибаются.
– Говорят, что несколько лет назад напали на него волки, – сказал землемер, – и руку погрызли. Тут в пустынях ваших их и вправду много.
– Волки, волки, волки, – передразнил кавалер, – только и слышу о них, но не видел пока ни одного.
– Да как же! – воскликнул землемер удивленно. – Лошади храпят, чуют их дух, не слышите, что ли? Следы то и дело нашу дорогу пересекали. Не видели?
– Нет, я не охотник, следов не различаю, – отвечал Волков.
– Потому и не любит монах волков, что они ему руку погрызли, – произнес Ёган.
– Здесь все не любят волков, – заметил ему Куртц.
Поехали дальше на юг, вдоль границы, и не весел для Волкова путь был: куда ни глянь – овраги да репей с чертополохом. Лошадям и тем не весело, дорога тяжкая. А через час заехали на крутой холм и с него увидали хутор из пяти домишек, огороды, пару коров. Мужички суетятся, работают.
– То, конечно, не моя земля? – с какой-то грустной завистью спросил кавалер.
– Нет, – отвечал землемер, на всякий случай заглянув в карту, – этот хутор барона Фезенклевера.
Волков уже хотел коня поворотить на юг, чтобы ехать дальше, как Сыч и говорит, указывая рукой:
– А не вон он ли скачет сам барон?
Скакали по дороге три всадника, резво, видно, что все на хороших конях, и направлялись прямиком в их сторону. Волков поднял руку в знак приветствия. Первый из всадников тоже помахал им рукой.
– Едем навстречу, – произнес кавалер, – иначе невежливо будет.
Он стал спускаться с холма, все остальные двинулись за ним.
Сыч оказался прав. Как только приблизились всадники, Волков понял, что пред ним непростые люди. Все трое оказались при железе, хотя и без доспеха. На первом из них, коему не было еще и сорока, красовалась золотая цепь, и конь его стоил не меньше, чем у Волкова. А этого коня Волкову Брюнхвальд добыл, отняв его у форейтора Рябой Рут.
– Здравствуйте, добрый господин, – сразу заговорил барон, обращаясь к Волкову, остальных он взглядом отсек как недостойных.