Землемер был в одежде прост, а на Сыче и Ёгане была одежда в цветах герба кавалера. Да и по лошади с оружием всегда господина различишь.
– Рад видеть вас, господин барон, – отвечал Волков. – Зовут меня Иероним Фолькоф, я рыцарь Божий, милостью герцога господин Эшбахта. Сосед ваш.
– Ах, ну наконец-то, – проговорил важный господин важным тоном. – Я, как вы уже знаете, барон Фезенклевер. Рад приветствовать вас, сосед.
На том ласка барона и закончилась. Думал кавалер, что он ему руку протянет, а барон не протянул и заговорил тоном, из которого спесь лезла:
– Хорошо, что наконец Его Высочество нашел сей земле нового господина, прошлые-то сбегали, даром герцога пренебрегая. – Говорил он так, словно намекал, что и Волков сбежит. – Надеюсь, что вы наведете порядок в земле своей и не будет она больше досадой для всех соседей.
Сказанного, да еще таким тоном, было достаточно, чтобы разозлить Волкова. Но решил он держаться вежливо: ведь не зря так господин этот спесив, видно, силу в себе чувствует. Поэтому кавалер просто спросил:
– А какова же досада соседям от земли моей, позвольте узнать?
– А досада такова, что мы в своих землях волков извели, так с вашей земли они ходят и скот наш режут.
– И не только скот, – подал голос один из спутников барона, молодой и красивый человек на отличном коне.
– Верно, – вспомнил барон, – месяц как девчонку-пастушку задрали до смерти. Не здесь, правда, а севернее, но я уверен, что они от вас приходили, так как у себя мы с людьми моими своих волков извели.
– Я уже купил собак, – произнес кавалер, думая, что правильно дал денег на собак, – мне еще епископ о волках говорил.
– Вот и хорошо, – согласился барон все тем же отвратительным тоном, – а как вы смотрите на то, чтобы вернуть долги мужиков ваших? Или то вас не касается и пусть они сами долг возвращают?
– Отчего же не касается, люди мои, а значит, все меня касается. Сколько же они вам задолжали и за что?
– Двадцать один талер и шестьдесят крейцеров, – сразу выпалил барон.
– Помилуй меня Господь! – воскликнул Волков удивленно. – Да как же такое быть может? Это же почти что на золотой цехин тянет! Что ж эти подлецы у вас могли набрать на такие деньги? На такие деньги можно четырех меринов купить или сорок коров! А у них ни коров, ни меринов нету.
– Не помню я, – пробурчал барон, – семена вроде брали, лошадей на посев брали.
– Семена? Семена ржи? – продолжал удивляться кавалер. – Так на цехин таких семян можно десять возов купить.
– Тринадцать, – заметил Ёган.
Волков указал на слугу и продолжил:
– Тринадцать! А вы точно, барон, им столько семян давали? Может, у вас, барон, расписки имеются?
– Расписки? – Барон скривился. В его голосе послышалось раздражение. – Вы что же, слову моему не верите?
– Да разве я посмею? – взмахнул руками Волков. – Конечно, я верю вам, но хочу дознаться, куда столько денег мои мужики дели. Узнаю – уж я с них спрошу.
– Узнайте, – кривясь, произнес барон.
– Узнаю, узнаю, – пообещал Волков. – А вы, как готовы будете, так милости прошу ко мне. Если расписок не найдется у вас, так мне вашего слова достаточно, но хочу, чтобы вы его при моих мужиках сказали, чтобы не вздумали отпираться они, подлецы.
– Не привык я тянуть, когда дело касается слова моего. Завтра же буду в вас в Эшбахте, – обещал барон с гордостью неуместной. Так говорил, будто кто-то оскорбил его. – К обеду.
– Рад буду видеть вас, – улыбался ему кавалер.
Когда разъехались они и барон был уже далеко, Куртц все еще тихо, словно боясь, что его могут услышать, произнес:
– Видали, каков? Говорят, он так со всеми соседями задирается. Сквалыга и скупердяй.
Волков счел недостойным говорить с ним о бароне, тем более возводить на того хулу. Пусть даже у него к барону фон Фезенклеверу расположение сложилось худое, так как тон барона был неучтив и слова его походили на нравоучения, но говорить об этом с землемером кавалер не собирался. Он только поглядел на Куртца осуждающе и промолчал.
Видно, Куртц понял, что зря болтал такое, и тоже примолк. Он понял, что одно дело – рассказать местные сплетни, а другое дело – за глаза облаивать господ. Такое только холопам по чину, но уж никак не Божьим рыцарям.
Они двинулись дальше, затем Куртц опять взглянул на карту и, указав рукой на запад, сказал:
– А здесь земли господина Гренера будут.
– Чем знаменит? – спросил кавалер.
– Да ничем. – Землемер пожал плечами. – Земелька его захудалая и много меньше вашей будет. У него шесть сыновей. Говорят, нищие и злые, всем он им лошадей купил и доспех, отправлял герцогу служить. А когда у одного из них убили лошадь, так отец другую ему покупать отказался. Сын в ландскнехтах служил, в Маленской роте.
– Вот как, – произнес Волков, и поехали они дальше.
Ехали они недолго, когда землемер снова заглянул в карту и произнес:
– Ну вот, кажется, за теми пригорками и река будет.
Так и случилось. Солнце было уже высоко, когда они выехали на холм. А оттуда им видно было, как под лучами блестела гладь еще не широкой, но уже быстрой реки, что несла свои воды сначала на запад, а потом и на север до самого Холодного моря. То была Марта – река, что делила земли короля и императора.
– А там что, – спросил Ёган, указывая на берег реки, – никак деревня какая? Домишки вроде на берегу?
– Там раньше людишки ваши жили, – сказал Куртц Волкову, – до первой войны, так их горцы к себе угнали. Теперь дома пустые, сгнили.
– Сгнили? – спросил кавалер, вглядываясь в поселение. Глаза гвардейца-арбалетчика были еще остры. – А откуда же дыму в сгнивших домах взяться?
– Дым? – удивленно спросил землемер.
– Дым, – подтвердил Сыч, тоже приглядываясь, – точно дым.
– Откуда же ему там быть? – все удивлялся Куртц.
Не слушая их больше, Волков тронул коня и поехал к заброшенной деревне, где был виден дым. Сначала только виден, а потом и чувствоваться стал.
– Никак коптят что-то, – принюхивался Сыч к дыму, что доносил до них ветерок с реки.
Да, на берегу были люди, и они коптили рыбу. Волков проехал мимо сгнивших черных лачуг с проваленными крышами и почти упавшими заборами. Выехал на прекрасный белый песок берега и увидел там крепких мужиков, не меньше, чем полдюжины. А еще увидал четыре большие лодки у причала.
Сети в кучу брошены, бочки и коптильни из железа. Мужички вскакивали, смотрели на кавалера удивленно и недружелюбно.
И было их не полдюжины, как казалось сначала: бежали к ним новые отовсюду. Стало их тринадцать, и среди них заводилой был молодой и высокий человек с хорошим тесаком на поясе.
Видя, что идут они все к нему, кто с веслом, кто с вилами, а кто и острогой, Волков размышлял, на всякий случай трогая эфес меча: «Вот и думай после этого, что ты дома, что кираса и шлем тебе не понадобятся». И понимая, что молчать больше нельзя, громко, чтобы эти мужики все слышали, спросил:
– Землемер Куртц, а это берег все еще земля Эшбахта?
– Да, кавалер! – так же громко отвечал землемер, поднимая карту над головой в подкрепление своих слов. – Все, что по правую сторону реки Марты, кроме Линхаймского леса, то земля господ Маленов и их вассалов. И земля Эшбахт длится до реки Марты. И все это есть герцогство Ребенрее. И говорю это я, землемер Его Императорского Величества, Стефан Куртц.
Мужики молчали, косились на своего высокого вождя. Но ухмылялись вызывающе. Видно, плевать они хотели и на карты землемера, и на герцога, и даже на Его Императорское Величество.
– Кто вы такие и что вы тут делаете? – спросил тогда Волков.
– А ты кто таков? – в свою очередь поинтересовался высокий мужчина с тесаком на поясе.
Он отстранил с пути одного из своих и приблизился к Волкову. В движениях вожака чувствовалась отвага, а обращение на «ты» являлось явной грубостью, видно, был он из задир. Стал он близко от коня кавалера, так близко, что еще один шаг – и мог схватить коня под уздцы. И чтобы не возникло у него такой охоты, кавалер положил руку на эфес меча и заговорил без тени сомнения в голосе:
– Милостью Господней я рыцарь Божий, а милостью герцога я новый хозяин Эшбахта, зовут меня Иероним Фолькоф. А теперь назовитесь вы!
Тут обладатель тесака окинул своих соратников взглядом и с дерзостью заговорил:
– А мы милостью Господней свободные люди свободных городов Рюмикона и Висликофена. Мы как раз те люди, что всяких папских кавалеров привыкли на пики насаживать!
Волков знал этих людей. Нет, не их лично, но таких, как они. Он видел их много раз, много лет подряд по ту сторону алебард и пик. С ними он воевал долгие десять лет в южных войнах. Их нанимал король против императора. Их нанимали города друг против друга. Их нанимали все, у кого имелись деньги. И никогда они не воевали на стороне Волкова. Да, судя по всему, это были те самые люди, его давние противники: горная сволочь, чертовы горцы, горные безбожники – люди, не знающие чести.
Волков покосился на Куртца. Куртц был из ландскнехтов, заклятых врагов горцев, и кавалер немного волновался: лишь бы он не учудил тут чего. Конечно, Волков успел бы убить вожака одним ударом, уж больно вальяжно тот стоял, руки в боки, и нагло таращился, смотрел так, словно ругань выкрикивал. Да, кавалер убил бы его прежде, чем тот успел бы за тесак схватиться, а дальше что?
Была бы кираса со шлемом – еще куда ни шло, а так… Получить вилами, острогой в бок или веслом по голове никакой охоты у него не было. Четверо против тринадцати? Верная смерть. Да и герцогу он обещал, что будет хранить мир с соседями.
И поэтому он вздохнул и продолжил:
– И что же такие свободные жители Рюмикона и Висликофена делают на такой несвободной земле? На моей земле?
– А разве ты не видишь, кавалер, – продолжал дерзить высокий с той же своей ухмылочкой, – рыбу ловим, солим да коптим. Или ослепли твои благородные очи?
– Отчего вы ловите и коптите рыбу на моей земле? – хладнокровно спросил Волков.