– Оттого, что она тут есть, – ответил высокий едко. – И место тут удобное для сетей.
Тут все его соратники стали смеяться. Оборзели, бахвалились.
Волков поймал на себе испуганный взгляд Ёгана, во взгляде так и читалось: «Господи, хоть бы кавалер не начал свару». Нет, Ёган волновался напрасно. Волков был холоден и спокоен, не собирался он тут погибать за пару бочек рыбы. Он твердо и громко произнес:
– Свободные люди Рюмикона и Виселкофена, вы нарушили границы моих владений, прошу вас уйти отсюда.
– Немедля уйдем, – все еще ерничая, обещал высокий. – Вот только сети снимем и уйдем, кавалер.
– А не хотите ли рыбки у нас купить? – с вызовом вдруг крикнул один из мужиков.
– Благодарю вас, нет, – холодно отвечал Волков, – речную рыбу едят нищие и прочая сволочь. Тем более я не буду покупать ее у воров. – Лица рыбаков сразу изменились, даже высокий перестал скалиться. Волков знал, что этим их заденет, но ничего поделать с собой не мог. Не сдержался. И добавил тут же: – И все-таки, я прошу вас покинуть мои владения.
И не дожидаясь ответа, повернул коня и поехал прочь. Ёган, Сыч и Куртц двинулись за ним. Мужики что-то кричали ему вслед, но он их не слушал. Заехав за очередной холм, Волков остановился и сказал Сычу:
– Сыч, останься тут, пригляди за ними, если уйдут, скачи в Эшбахт, а нет, так жди до ночи. И тогда тоже скачи в Эшбахт. Надобно знать мне, уедут они до утра или нет.
– Да, экселенц, – ответил Фриц Ламме понимающе. – Все выясню.
– Опять что-то затеваете? – забубнил Ёган. – Вот нужно оно вам?
– Молчи, дурень, – беззлобно ответил ему Волков. – На моей земле грабит меня и мне дерзит мужичье поганое. Думаешь, нужно спустить им?
– Так злые они, вон какие, раз такие злые, значит в силе, чего их еще злить?
– Да не буду я их злить, коли уйдут, – обещал кавалер.
– Ох, не можете вы без свар, – вздохнул слуга.
– Эта погань горская всех тут задевает, – вдруг сказал землемер со злобой, – и никого не боится. Это потому, что герцог опасается мир с ними нарушить.
Но Волков не стал говорить с ним на эту тему. Мало ли куда потом его слова дойдут. Он помнил, что обещал и герцогу, и канцлеру, и графу фон Мален. А обещал он им всем, что свар с соседями не допустит. И поэтому только произнес:
– Сыч, ты смотри, не попадись им.
– Уж не волнуйтесь, экселенц, – обещал Сыч.
Вдоль реки они поехали на восток, оставив Сыча приглядывать за рыбаками, и уже через час Ёган воскликнул, указывая рукой вперед:
– Там лес!
Кавалер поглядел и увидал темное пятно. Да, это был настоящий лес. И деревья в нем были не чета всем остальным заморышам, что ютились изредка на краях оврагов, то были крепкие и высокие ели. Отличный это был лес, хоть, видно, и небольшой.
– То не ваш лес, – сказал землемер кисло, чтобы не радовался Ёган сильно. – То лес кантона Брегген, единственная земля кантона на этом берегу.
Он протянул Волкову карту, и тот мимолетно взглянул на нее. Да, граница была проведена по реке и лесу.
– Жалко, – сказал Ёган, – хорошие елки.
– Раньше их много больше было, да, видно, прошлый хозяин продал все.
– А что это? – вдруг закричал Ёган, указывая на реку. – Глядите, что это?
Куртц покосился на реку, а потом поглядел на Ёгана с ухмылкой, мол, чего так орать-то, и произнес, поясняя:
– То плоты, так горцы лес сплавляют.
Сам Волков тоже видел такое впервые: на связанных меж собой бревнах сидели людишки, и шалаши у них были, и даже рули из длинных досок. Таких плотов в цепь связано было четыре, на каждом сидело по два человека. Река неспешно тащила бревна на запад. Людишки лениво шевелили рулями, выбирая середину реки. Другие варили что-то на кострах, прямо на бревнах, не хуже, чем если бы сидели они на твердой земле. Так и плыли себе вниз по течению.
– Ишь, ты, а мы всегда бревна волоком возили! – восхитился Ёган.
– У этих горных сволочей лесом все горы поросли, вот на нем они все богатство свое и делают. – говорил Куртц завистливо. – Такие плоты чуть не каждый день на север плывут.
– А ну-ка, Куртц, дайте-ка мне на карту взглянуть, – велел Волков, выслушав все это. Он пару секунд разглядывал карту и потом спросил, указывая пальцем: – А этот длинный остров мы, кажется, уже проехали?
– Да. Это тот остров, где рыбаки были, почти напротив заброшенной деревни, – пояснил землемер.
Кавалер вернул ему карту, и Ёган, служивший господину уже немало месяцев, заметил, что в лице того появилось знакомое злорадное удовольствие от увиденного.
– Вы никак опять чего-то затеять собираетесь? – озабоченно спросил он у господина.
– Посмотрим, – многообещающе произнес кавалер.
Ох, не понравилось это «посмотрим» новоиспеченному управляющему, и не понравилось ему выражение лица господина. Но говорить ему Ёган ничего не стал, ну его к шутам, опять наорет, последнее время у кавалера дурное расположение духа.
Так они и поехали молча по берегу реки к лесу. А как до леса добрались, как запахло елками, землемер вдруг сказал:
– А ну стойте-ка! – Он остановил коня, слез с него. И снова посмотрел на карту, приговаривая: – Постойте-постойте, так-так-так. – Наконец он оторвался от карты и радостно сообщил: – Ну, кавалер, повезло, вам, что я сюда с вами приехал.
– Говорите вы уже! – изнывал нетерпеливый Ёган. – Чего нам радоваться?
– А вот чего! – воскликнул землемер, еще раз заглядывая в карту. – Лес кантона простирается только до острого камня, видите его, вон он? А все что севернее его – так то ваш лес.
– Ах, вот как, – удивился Ёган.
– Не очень и много того леса, – хмыкнул Волков.
– Ну, много – немного, а пару сотен бревен будет, – заметил Куртц.
– Уж точно лишними не будут, – согласился Ёган. – Все порубим и свезем в Эшбахт, всяк не покупать.
– Путь-то неблизкий, – заметил кавалер.
– Ничего-ничего, из Малена не ближе будет везти, а это свое: срубил, привязал бревнышко да привез, срубил, привязал да привез. Так и перевозим за зиму по снежку, чего мужику зимой-то делать.
– Тут снег не всю зиму лежит, – напомнил Куртц.
– Ничего, и по земельке перетащим, – заверил его Ёган.
Тут он был прав, и Волков с ним спорить не стал, сказал просто:
– Уже за полдень, давайте поедим, что ли?
– А я уже думаю, когда же вы проголодаетесь, – обрадовался Ёган.
Не то чтобы Волков сильно проголодался. Он бы потерпел до вечера, ему как раз становилось интересно, что еще в его земле есть. Но опять начала ныть нога. Он уже незаметно доставал ногу из стремени и ехал, вытянув ее, а потом ехал, согнув ее в колене, и тайком старался размять больную область пальцами. Но это только ненадолго снимало боль, а потом она возвращалась. Ему нужно было сесть, вытянуть и расслабить ногу хоть на полчаса.
Они остались на опушке леса. Ёган достал снедь из седельных сумок. Сели есть сыр, вареные яйца, ветчину, хлеб и пили пиво из жбана. Пока утоляли голод, Ёган взял кусок, но сидеть не стал, а, кусая хлеб на ходу, пошел в лес, как положено управляющему, и начал считать деревья, что росли севернее камня. Однако он сбился, когда больше ста насчитал, вернулся и объявил:
– За сто деревьев у нас будет. Очень будут они кстати для стройки. Низы на стропила и доски пойдут, верхи на тес, – говорил он, упиваясь своей разумностью и тем, что кавалер его внимательно слушает. – На тес все бревна пускать не будем – жалко. На стропила, на доски. Да. Такие хорошие бревна… Да на что угодно они пойдут…
Волков промолчал, он видел неподдельный интерес Ёгана и, кажется, заражался этим интересом. Он уже не был так недоволен землей. Да, земелька, конечно, дрянь, но жить тут можно. Тем более что у него появились мыслишки кое-какие. В общем, еще больше захотелось ему узнать, что еще есть в его земле интересного.
Карл Брюнхвальд почти всю свою жизнь провел среди солдат. Начинал он в городском ополчении еще в двенадцать лет барабанщиком, куда его пристроил отец. Человек в городе уважаемый, отец был из старого рода, поэтому удалось пристроить сына столь удачно. Уже тогда юный Карл привык рано вставать, спать урывками и даже стоя, есть что дадут и когда дадут, мерзнуть и изнывать от жары без особого ущерба для себя. И был настолько вынослив, что мог не снимать доспеха, находясь в страже даже целыми сутками. С младых ногтей, как говорится, Карл понял, что основанная институция в армии – это дисциплина. Ни деньги, ни преданность господину или корпорации, ни вера в Господа всемогущего так не цементировало роту, как ежедневная и неослабляемая сила дисциплины. Дисциплина была его вторым богом, оттого и роты его всегда были самыми стойкими, сержанты самыми знающими и твердыми, а карпоралы и ротные старшины самыми честными и справедливыми.
Карл Брюнхвальд не терпел среди своих людей трусов, горлодеров и особенно лентяев. Жалобы подчиненных он никогда не слушал, к чему это? Для того, чтобы высказывать ему свои пожелания, солдаты и выбирали из старшин, из самых старых и уважаемых солдат представителей своей корпорации – корпоралов. Они и сержанты могли обращаться к нему и высказывать все, что считали нужным. Они же и делили добычу, коли та была. Тем не менее среди солдат он пользовался большим уважением, так как берег своих людей и был храбр и хладнокровен. И еще, что немаловажно, он оказался безупречно честен в расчетах с подчиненными и нанимателями. В общем, к своим сорока трем годам Карл Брюнхвальд, один из славного рода Брюнхвальдов, являлся офицером и человеком практически безупречным. И поэтому он был обескуражен, когда увидел перед собой младшего своего сына. Брюнхвальд с ротмистром Рене объезжали окрестности, выбирая себе места для домов. Заодно Брюнхвальд присматривал место и под сыроварню. Он еще из Малена после разговора с кавалером отписал жене, что дело решено и чтобы она продавала сыроварню да ехала с сыновьями в Эшбахт, где они теперь собирались жить.