– Карл, доспех взять полный, но оружие не применять, погоним их кулаками и палками, а еще возьмите две телеги, заберем у них все, и ламп возьмите, дороги туда хорошей нет, Сыч чуть не убился, а поедем мы в ночь.
– Сейчас выходим?
Как Волкову это нравилось, Брюнхвальд даже не спросил, сколько он заплатит его людям, не спросил, как поделят добычу, если она будет, он только спросил, когда они выходят. Определенно Карл Брюнхвальд ему очень нравился.
– Сейчас, – сказал Волков и крикнул: – Максимилиан, доспех мне и коня.
– А мне что делать? – спросил Фриц Ламме, очень надеясь, что его не потащат туда, откуда он только что приехал.
– Ты тоже с нами.
Фриц махнул рукой в сердцах. Ну что уж, с таким господином жить – спокойствия не видать.
Он уже надел доспех, как вспомнил, что землемер Куртц сказал, что на заре уедет. Волков надумал с ним проститься, так вовсе не был уверен, что вернется до зари.
Он нашел землемера в кругу солдат у костра. Солдаты будут очень приветливы к тебе, если ты тоже солдат. Так и бывает всегда, стоит подсесть к какому-нибудь костру да сказать, где ты был и с кем служил, так обязательно найдутся такие, что служили там же или рядом. Или ходили под теми же знаменами. Или знали того, кто служил где-то рядом. А уж если узнают, что на одном поле в бою бывали, можно не сомневаться, что и ужин, и ночлег, пусть и плохой, но у тебя будет. Куртц, как бывший ландскнехт, – хотя они бывшими не бывают: в любой момент император может просить встать под его знамя, – пользовался у солдат уважением, и ему быстро дали место у самого огня и оловянную солдатскую миску с бобами. Он уже насытился, когда Волков позвал его отойти в сторону.
– Ишь, ты! – Куртц удивленно глянул на доспех, в который уже облачился кавалер. Тот надел все, кроме шлема. Ночь была теплой, в подшлемнике было бы жарко. – Видать, вы спать не собираетесь или уж очень сильно боитесь тутошних комаров.
– Они тут сущие звери, – сказал Волков и протянул Куртцу деньги. – Держите.
От костра света долетало немного, но даже при таком свете землемер рассмотрел, что денег-то в ладони у Волкова немало.
– Сколько тут? – спросил землемер, не решившись взять их.
– Берите, корпорал, – велел Волков. – Тут пять монет.
– Вообще-то вы не обязаны. Я рассчитывал на один талер в благодарность. – Куртц так и не решался протянуть руку за деньгами.
– Бери, брат-солдат, у меня они не последние, – настаивал Волков.
– Так вы из наших? – спросил землемер. – Из солдат?
– Тянул эту лямку пятнадцать лет без малого. Пока в гвардию не подался, так и там еще послужил. Не всегда я был рыцарем.
– А я и чувствую, что спеси в вас мало для благородного, не гнушаетесь, говорите со мной вежливо. Я все гадал: отчего так?
– Бери деньги, – произнес Волков.
– Спасибо вам, – сказал Куртц. – Семья у меня немаленькая, лишними не будут.
Уж чего-чего, а жадности Волкову было не занимать, но что он всегда знал, так это то, когда нужно сражаться за каждый крейцер, а когда можно и щедрым быть.
И сейчас он не прогадал.
– Как начнутся осенние фестивали по поводу урожая, приезжайте в Мален, – заговорил Куртц, пряча деньги поглубже. – Там в «Ощипанном гусе» четвертого и пятого октября собираются старики из Южной роты Ребенрее пить пиво с острой колбасой и калачами, я там заместитель председателя. Я вас познакомлю со всеми ребятами. И с почтмейстером, и с Первым писарем штатгальтера Его Императорского Величества, и с другими нужными людьми.
– Обязательно приеду, – пообещал Волков.
– Мы празднуем два дня, – продолжал землемер, – вы не пожалеете. Что там ни говори, кавалер вы или нет, а старые солдаты должны держаться вместе.
– Истинно, – подтвердил Волков и протянул землемеру руку.
Тот пожал ее крепко, как и подобает ландскнехту императора.
Утро было тихое-тихое. Из оврагов вместе с ручьями вытекал туман, заливая все окрестности белым озером, из которого торчали лишь верхушки кустарника да репейник. И те все мокры были от обильной росы.
Еще птицы петь не стали в небе, еще солнце едва-едва показалось на востоке, когда Волков, Брюнхвальд и их люди (двадцать два добрых человека) подошли к реке. Солдаты были в дурном расположении духа. Еще бы, почти всю ночь тащились там, где черт ногу сломит, да еще с телегами. Хорошо, что лампы взяли. Да к тому же под утро все промокли насквозь от росы, что лилась на них с кустов. Башмаки и чулки хоть выжимай. У стеганок рукава тяжелы, словно из железа они.
И вот добрались до места. Лошадей возницы держали под уздцы, чтобы не дай бог не заржали. По ночи, по туману да рядом с рекой очень далеко лошадиное ржание слышно будет. Волков спешился и с Брюнхвальдом, с Сычом и с сержантом пошел на холм – поглядеть, как там браконьеры.
А те почти все спали. Дым от догоравшего костра полз к реке, мешаясь с туманом, только один из воров встал по нужде да потягивался теперь, у реки стоял.
– Не все тут, – сказал Сыч. – К вечеру я их четырнадцать насчитывал. У костра только восемь дрыхнут. Всего получается девять.
– А лодки все? – спросил Волков.
– Да все четыре тут.
– Значит, никто не уплыл, значит, где-то в лачугах прячутся.
– А пахнет как вкусно, – сказал Брюнхвальд.
– Да не то слово, господин, – согласился Сыч. – Это от коптилен, вон, видите, дымятся. Я тут до вечера нюхал это все, а ведь с утра не жрамши, думал, помру от пытки такой.
– Думаю, я с десятью людьми выйду и начну брать этих, – сказал Волков, разглядывая спящих, – а вы, Карл, с остальными обойдите лачуги с севера, вдруг они там, если выскочат, так тоже их берите.
– Как прикажите, кавалер.
– Сержант, – продолжал Волков, – скажи людям, чтобы не усердствовали, ребра и кости не ломали, зубы и глаза не выбивали. Нам с тем берегом распря не нужна. Все заберем у них да выгоним на свой берег.
– Сделаем, господин, – обещал сержант.
Так почти и вышло все. Правда, тот, что был у реки, успел крикнуть, да толку от этого не было. Всех остальных, кто просыпался, побили. Без злобы, для острастки больше. А тем, что в лачуге спали – среди них оказался и долговязый грубиян, – уже досталось куда больше. Вздумал долговязый предводитель лягаться да за нож хвататься, так люди, что с Брюнхвальдом были, его угомонили, пару раз дав ему как следует древком алебарды, у него прыть и прошла. Заодно и товарищам его, что спали в лачуге, тоже пару раз дали, чтобы предводителю не обидно было.
Приволокли долговязого, бросили у ног коня Волкова, а Сыч тут как тут:
– А неплоха у него шапка, – и шапку с головы высокого стащил, на себя напялил. – Как раз мне впору.
– Не тронь, – начал было долговязый.
Но Сыч к его носу кулак поднес, а кулак у Сыча немаленький:
– Молчи, вор, а не то не отпустим с миром, а в Мален повезем на суд к графу.
И эта мысль Волкову показалась неплохой.
– Не посмеешь, – зло сказал долговязый.
И говорил он это уже не Сычу, говорил он это Волкову, да еще смотрел на него с вызовом:
– Не посмеешь, у меня отец в городском совете Рюмикона и брат мой лейтенант ополчения коммуны Висликофена. Мы потом тебе кишки выпустим, – чуть не со смехом говорил он.
Волков вспомнил хороший кавалерийский прием: когда оружие занято, а пеший враг пытается коня под уздцы взять, то действовать надо ногой. Хороший удар сапогом в лицо любого здоровяка остановит. Пусть нога даже и не в доспехе будет. Все равно ему не устоять, будет на земле под конскими копытами лежать. Кавалер уже для того и правую ногу из стремени вытащил, и тронул коня, чтобы тот один шаг к долговязому сделал. И готов был уже приложить его, да тут крикнул ему Брюнхвальд:
– Нет в том нужды, кавалер! – Он подъехал и стегнул плетью по шее долговязого. – Бахвалишься папашей своим?
– А-а! – заорал долговязый, хватаясь за шею.
– Зря бахвалишься, в следующий раз поймаем тебя за воровство и в Мален отвезем к графу. И пусть папаша твой тебя от него забирает.
– Ах вы, сволочи благородные, – подвывал долговязый, растирая шею, – мало мы вам кишок выпускали…
– В лодки их, – скомандовал Брюнхвальд. – Ничего им не давать, то наше теперь все.
– И лодок им всего две дать, уместятся, и по одному веслу! – радостно орал Сыч. – Остальные наши будут. И пусть катятся к себе на свой берег!
Волков молчал, а что ему говорить, если и Брюнхвальд, и Сыч без него все правильно разрешили. Разве что…
– Спасибо, Карл, – сказал Волков негромко Брюнхвальду, – уберегли меня от лишней горячности.
– Рад вам услужить, – ответил тот и тут же добавил: – Эй, ребята, а ну-ка гляньте, что у них там в коптильнях.
Рыбаков кулаками и пинками загнали в две лодки, хотя все тринадцать могли и в одну уместиться, так велики они были. И смотрели рыбаки зло, как солдаты, Сыч и Максимилиан рыскают по бочкам, что стоят на берегу рядами, и радостно сообщают:
– Полная бочка соленой рыбы. Щука.
– Бочонок соли! Наполовину полный!
– Лини копченые, два ящика! Или это лещи.
– Эй, дураки, – орал Сыч уплывавшим браконьерам, размахивая копченым линем, – спасибо за рыбу!
– Чтоб ты подавился ею! – орали ему те.
– Да, и за лодки, и сети, и за бочки тоже спасибо!
– Чтоб ты сдох, – отвечали ему те, отплывая все дальше. – Мы еще вернемся.
– Ага, на суд к графу! Милости просим!
Сыч красовался на берегу в новой шапке, размахивая копченым линем, и свистел вслед долговязому и его шайке.
– Любезный друг, – окликнул его Брюнхвальд, – а рыба-то вкусная?
– А то как же, – отвечал Сыч, облизывая жирные пальцы, говорил он это громко, так, чтобы на лодках слышно было, – дуракам этим спасибо скажем за такую приятную для чрева рыбу.
Все смеялись, даже Волков. Брюнхвальд крикнул сержанту:
– А хлеб-то у нас есть?
– Как же иначе, господин ротмистр, – отвечал сержант.
– Что ж, кавалер, давайте завтракать, или зря мы, что ли, тащились полночи по оврагам.