– Думаешь, плохо кладут? – Кавалер поднялся из-за стола.
– Плохие здесь мужики, ленивые, за каждым следить нужно, все делают через пень да колоду, рукава спустив. Коров им дали, паси да дои молоко, часть отдай, а остальным детей своих пои, так они рядиться вздумали, кому их пасти. Да как молоко собирать, да кто его носить вам будет.
– Плохие мужики, говоришь? – Волков поглядел на него с тревогой.
– Ленивые, делать ничего не хотят, я уж им сулю все что можно, так нет, все одно – не хотят от лени лишний раз хребет согнуть.
– И что делать?
– Не волнуйтесь, господин, есть одно средство против лени да праздности. Дрын зовется. Уж у меня не заленятся. Я и из своего клочка земли в Рютте прибыток имел, а уж тут и подавно развернусь, этих лежебок растормошу, не отстану.
Они пришли на двор и, задрав головы, стали смотреть, что там два мужика на крыше наделали.
– Ты им за это денег обещал? – спросил Волков, не очень довольный увиденным.
– Денег? Еще чего! Я им два дня в неделю барщину назначил, то по-божески, – ответил Ёган и заорал: – Эй, не видишь, что криво кладешь? Не приму такой работы, весь ряд этот криво лежит, отдирай – переделывай. И аккуратно отдирай, не поломай тесины.
Он собирался и дальше кричать, но замер, заметив кого-то за спиной кавалера. И сказал:
– К вам, видать.
Волков повернулся и увидал трех верховых. Были они в платье хорошем, довольно чистом, но простом. И лошади были у них просты, а один и вовсе приехал на мерине. Встретившись с Волковым глазами и, видно, признав его, они стали слезать с лошадей, кланяться и улыбаться. Волков глянул на старшего из гостей, тот улыбался, и кавалер сразу же заметил, что верхняя губа слева порвана, под ней пары зубов нет. На правой руке сверху шрам белый. Сразу видно, из рыцарства или из добрых людей. И с ним двое, хоть и молоды, тоже на вид бывалые.
– Вы ли, добрый господин, хозяин Эшбахта новый? – спросил старший, приблизившись.
– Я, – ответил Волков, – рыцарь Божий, Фолькоф.
– А я сосед ваш, Гренер Иоахим, а то сыновья мои старшие, Франк и Гюнтер.
Молодые люди поклонились, а старшему Волков протянул руку:
– Прошу вас, господа, принять по стакану вина с дороги и прошу простить меня, что стол в лагере. Дом, как видите, еще не готов.
– Ничего, мы к лагерям привыкшие, – сказал Иоахим, – вы, я вижу, добрых людей привели сюда во множестве. Кажется, они тут жить намереваются?
– Да, – отвечал кавалер, успокаивая гостей, – так в том никому притеснений не будет, они у меня землю просили, будут фермерствовать.
– Так это же прекрасно, – выпалил Гренер, – что люди ваши тут с вами будут. Холопы мне сказал, что некий господин с добрыми людьми горную сволочь, воров рыбных, проводил с берега палками, так я тому рад несказанно. И холопы мои за вас молятся.
– Досаждают соседи? – спросил кавалер, усаживаясь за стол и предлагая господам садиться.
– Досаждают воры, – уточнил Гренер, – изводят воровством. Рыбу так постоянно крадут с нашего берега. И отпор дать им не могу, из шести сыновей только два у меня взрослых, а они как приезжают, так лодок пять, и людей полторы дюжины. Попробуй прогнать.
– А графу говорили?
– Говорил. Так в том проку нет. Отвечает, что герцог велел с кантоном не ссориться. И все. Говорит воспрещать им, но без железа. А тут радость такая, я как услыхал про вас, так на заре к вам собрался.
– На заре? Так вы с утра в дороге? – спросил Волков. Собеседники ему сразу понравились.
Это были простые люди, бедные воины, совсем не как барон фон Фезенклевер. Кавалер повернулся к Ёгану и, кажется, впервые назвав его на «вы», сказал:
– Управляющий, распорядитесь, чтобы нам подали к вину что-нибудь. И готовили обед. Господа с дороги.
– Немедля распоряжусь. – От чести такой Ёган не знал, как и поклониться, и бегом кинулся исполнять поручение.
Управляющий гостинцы Вацлав ее признал сразу. Попробовал бы не признать. Он предложил ей хорошие покои из двух комнат, и она согласилась. Говорил, что даст ей скидку, и просил всего шестьдесят крейцеров за день – со столом, но без фуража для лошадей.
Девушка не возражала: чего ей беречь деньги – теперь у нее их много. И она не сомневалась, что будет еще больше, столько, сколько ей потребуется. Первым делом она попросила себе на обед бараньи котлеты и вино. Затем, когда кучер освободился, отправила его искать купальни. Едва пообедала, Игнатий уже вернулся и рассказал, что купальни есть прямо рядом и что они дороги. Именно такие ей и были нужны. Она прошлась по лавкам, накупив себе всякого, что девам нужно. И приказчикам платила сразу, не торгуясь – и без ловкости своей, разумно полагая, что по мелочи такой ловкость свою пользовать не нужно.
В купальнях мылась долго, там среди других дам и их служанок она чувствовала себя прекрасно, так как была не хуже их. Ута натирала ее мылом и маслами несколько раз, терла жесткой тряпкой, мыла ей волосы. Лежала она на горячих плитах, плескалась в бассейне с теплой водой. И пила вино, что приносили разносчики, слушала музыку, что доносилась из-за ширмы, за которой сидели музыканты. Вышла из купальни она к вечеру уже чистая, легкая, в новом нижнем белье. Шла довольная, чуть пьяная и уставшая. Пришла, велела себе пирог принести и, едва дождавшись его и съев кусочек, пошла спать, а то глаза слипались.
Встала поздно, валялась в постели, листала книгу. Ута принесла ей молоко с медом. И так хорошо ей было в богатых покоях гостиницы, что хоть не выходи. Но лежать она не могла – не то чтобы не хотела еще валяться, просто не могла Агнес оставаться на месте, когда неподалеку было то, за чем она приехала сюда. Ута ждала ее в другой комнате.
– Горшок ночной принеси, воду мыться, и одеваться подавай: платье из парчи багровое, и шарф черный, и чулки черные, – повелела Агнес, вызвав служанку. – И скажи, чтобы завтрак с пирогом, какой вчера был, приготовили.
Улица Мыловаров была так узка, что по ней повозка в одну лошадь едва проходила, а уж карете с четверкой коней нипочем не протиснуться.
Узнав об этом, карету Агнес брать не стала, но кучеру велела с ней идти. Так ей спокойнее было. Сама улица казалась опрятной, чистенькой, и мостовая метена. На улице вывески, вывески и вывески. Мыло и масла, и тут же парфюмеры товары в лавках предлагают. Булавки и заколки, гребни и диадемы, столько всего интересного, но Агнес шла мимо, даже не глядя на прекрасные и нужные вещи.
Шла и глазами искала вывеску, на которой книга есть. В гостинице ей сказали, что по вывеске она узнает, где лавка Стефана Роэма. И она нашла вывеску в виде книги. У дверей в лавку, на пороге, замерла, зная, что сила ее тут ей потребна будет. И, стоя у двери, она как будто с силами собиралась. Игнатий тяжелую дверь ей отворил, и она вошла.
Лавка эта оказалась похожа на ту, что видела она в Малене. Такие же столы, заваленные книгами, лампы по стенам. Только тут люди были. Двое мужей, что книги листали и голов к ней не поворотили, а один, что кутался в шубу, остроглазый, с носом крючком, сразу пошел. Был он неулыбчив, строг и волосы имел седеющие до плеч. И Агнес отчего-то показалось, что с этим человеком ей будет нелегко.
– Доброго дня вам, юная госпожа, – сипло проговорил муж в шубе.
– И вам доброго дня, – отвечала Агнес.
– Что привело вас туда, куда дамы заходят нечасто?
Агнес еще на пороге лавки решила, как будет говорить с ним, но она не учла, что тут окажутся другие люди, они путали ей планы. Да и глаза книготорговца были тверды. И теперь пришлось ей по-другому говорить и иначе все обставлять.
– Ищу я то, что другие редко ищут. Ищу книги, что мудрость несут.
– Что ж, книги такие у меня есть, – спокойно отозвался муж, пристально глядя на девушку. – Что интересует вас, юная госпожа? Может быть, алгебра или наука архитектура вас интересуют? Может, богословие? Если так, то подобных книг у меня достаточно.
В каждом слове его сиплого голоса слышалась едкая усмешка. И глаза его карие и острые были насмешливы, словно заранее знал он, что не эти знания ищет дева. И что такие знания ей будут не по разуму. Ах, как не нравился ей он, и его высокомерие стало злить Агнес, но злость как раз то чувство и было, в котором она нуждалась сейчас. Девушка и говорит ему в лицо негромко:
– Не те мне книги надобны. А может, и не только книги мне нужны. Может, поговорить я с вами желаю.
– О чем же? – спросил книготорговец, улыбаясь высокомерно.
– О разном: о знакомствах ваших, о вещах редких, о редких книгах.
– О знакомствах моих? – Тут Стефан Роэм и улыбаться престал. – О книгах редких?
– Да, – сказала девушка со всей невинностью, словно о пустяке просила. – О знакомствах и о книгах.
– И о каких же знакомствах моих вы знать желаете? – И глаза его стали недобрые, колючие стали. – Какими книгами интересуетесь?
– Знать хочу я об Удо Люббеле, – отозвалась Агнес с легкой улыбкой. – И книги мне интересны те, что у него бывают.
– С Удо Люббелем я не знаюсь, – резко сказал книготорговец. – И книг, подобных тем, что вы ищете, у меня нет и быть не может. Коли ничего другого покупать не думаете, так ступайте.
– Поговорить мне надобно с вами, – упорно гнула свою линию девушка.
– Вам надобно поболтать, так ступайте на базар или в купальню, туда, где бабы разговаривают. Или товарку себе заведите, с ней и болтайте.
Агнес от дерзости такой пятнами пошла, кулачки сжали и цедит ему сквозь зубы:
– Вели людишкам, чтобы ушли, я тогда и скажу тебе, что мне от тебя нужно.
– Отчего же мне людей гнать, юная госпожа? – насмешливо спросил он, но, видно, покоробило его, что говорила она ему «ты». – Может, мне лучше вас попросить отсюда?
Это было оскорбительно, но она и это стерпела и сказала примирительно:
– Вели им уйти, и тогда разговор наш последним будет, не увидишь ты меня больше. Обещаю.
– Лучше уж вы уйдите, если ничего покупать не думаете, – заносчиво отвечал книготорговец.