– Спасибо, монсеньор, – сказал Волков и опять поцеловал руку архиепископа.
Он едва сдерживал слезы. Никогда в жизни его так не осыпали подарками и так не хвалили. Жаль, что слишком мало было свидетелей этих похвал.
– Надевай при мне, – велел курфюрст и тут же вырвал перстень из рук кавалера. – Дай я тебе сам его надену. Носи и не вздумай его дарить бабам, как бы хороши ни были эти плутовки. Это рыцарский перстень моих предков. – Он надел перстень на палец Волкова. – Отлично сел, как будто хозяина нашел. – Кавалер опять поцеловал его руку. А архиепископ поцеловал его в макушку, словно сына своего, и проговорил: – Все, уходи, не то я слез не утаю. Забирай подарки и ступай. И не забывай меня, старика.
Волков поднялся с колен, монахи принесли ящик и быстро уложили туда доспех, штандарт и ваффенрок, они направились к двери с ящиком, Волков тоже кланялся и хотел было уже уходить, но тут заговорил канцлер брат Родерик:
– Монсеньор, может, пока рыцарь тут, попросим его о нашем деле?
Волков остановился.
– О каком еще деле? – не мог припомнить архиепископ.
– О том, о котором я вам говорил. Про герцога Ребенрее и еретиков.
– Ах, вот ты о чем, – кивнул курфюрст. – Да-да. Сын мой, – заговорил он с Волковым, – сеньор твой, герцог фон Ребенрее, стал сближаться с еретиками. На севере ведет переговоры с Левенбахами, дозволил еретикам вернуться в Ференбург, на юге думает мириться с кантонами, с проклятыми горцами… Мы видим в том угрозу нашей Матери Церкви. Примирения с теми, кто вешал монахов и святых отцов и грабил монастыри и храмы, недопустимо. Ни Его Святейшеству папе, ни Его Величеству императору подобный мир неугоден. – Кавалер не понимал, к чему курфюрст ведет, а тот продолжал: – Жалованный тебе удел как раз на границе земли Ребенрее и кантонов?
– Да, через реку.
– И как ты с горцами живешь?
– Дважды они уже жаловались графу на меня.
– Вот и прекрасно, – заулыбался курфюрст. – Пусть и дальше жалуются. Не давай подлому миру случиться. Бери у них все, грабь их людишек.
– Грабить? – удивился Волков.
– Да, грабь. Для благородного человека в грабеже укора нет, грабеж с открытым забралом – это не воровство, так что грабь их, бери что нужно, купчишек под залог хватай, досаждай как только можешь. Пусть к графу ездят жаловаться.
– Но мой сюзерен настрого запретил мне досаждать соседям, – растерянно произнес Волков. – Герцог фон Ребенрее…
– Герцог фон Ребенрее! – Курфюрст вскочил, забыв про больные ноги, подошел к кавалеру и, заглядывая ему в глаза, заговорил с жаром: – Герцоги фон Ребенрее еще сто пятьдесят лет назад были просто Маленами. Никакими не герцогами, просто фон Маленами. А триста лет назад эти Малены собственноручно землю пахали. Мои предки Руператли ходили в Крестовые походы и строили бурги, а Малены ковырялись в земле и навозе. А теперь они будут решать, быть ли миру между империей и кантонами? – Он потряс пальцем пред носом у Волкова. – Нет, не будут. И не дозволишь им сделать этого именно ты.
Курфюрст с трудом вернулся к своему креслу, и монах тут же кинулся помогать ему сесть.
– Я знаю, герцог Ребенрее крут, – говорил архиепископ, морщась от боли. – Вассалам своим рубит головы за все, что считает предательством. Но тебе нечего бояться. Святая Матерь Церковь не даст тебя в обиду. Епископ города Малена будет твоей опорой, он сам вызвался. А если надо, так и императору напишем, уж ему мир с горцами точно не нужен. Так что не волнуйся, грабь.
То, что император и горцы друг друга ненавидят, Волков знал, во всех войнах горцы всегда вставали как раз против императора. Ненависть между домом императора и кантонами длилась уже лет этак двести. Но все равно кавалер еще сомневался.
– Не бойся, говорю тебе, – продолжал архиепископ. – Мы не дадим тебя в обиду.
– Напрасно вы думаете, что я боюсь, – не без высокомерия возразил Волков.
– Да, я неправильно выразился. Уж в чем в чем, а в храбрости твоей никто не сомневается. Но вижу я сомнения в тебе.
– Конечно видите, я клялся пред рыцарями в верности сеньору. Говорил, что приму его суд и назову братом старшим.
– А вы и не предавайте, – вдруг сказал брат Родерик, до сих пор молчавший, – одно дело предательство, а совсем другое дело – ослушание. Тем более что вы уже ослушались вашего сеньора, раз горцы дважды приходили жаловаться на вас графу.
– Вот тебе и ответ, – поддержал его архиепископ. – Грабь их. Забирай все себе или со всего взимай мзду. А кто из купчишек противиться будет, так самого его бери по выкупу. А если герцог решит тебя судить, так мы выручим, – произнес курфюрст и добавил с пафосом: – От лица Святой Матери Церкви обещаю тебе спасение.
– Все, что по реке плывет, все мое? А купцов из Фринланда тоже грабить? – все еще сомневался кавалер.
– Фринланд – вотчина Его Высокопреосвященства, – заговорил канцлер, – о том и речи быть не может.
Но архиепископ махнул на него рукой и сказал Волкову:
– Грабь. Грабь и их. – И канцлер, и Волков смотрели на владыку с удивлением. А он, улыбаясь, пояснял: – Зажирели купчишки, золотишком обросли. Шесть лет как война их не трогает, так забогатели, спесью обзавелись. Лишний раз не поклонятся, пошлины платить не желают, таможни проскочить норовят. Бери с них мзду за проход по реке, а заупрямятся, так грабь безжалостно, грабь до тех пор, пока они к моему трону на карачках не приползут и слезно не попросят защитить от тебя.
Волков удивленно молчал.
– Нет у меня денег дать тебе в награду, – продолжал архиепископ, – так сам их на реке возьми. Слава богу, рука у тебя крепка и людишки верные имеются. Иди и стань богатым. А если кантон или герцог на тебя разъярятся и войной на тебя кто пойдет, так уходи ко мне во Фринланд, я не выдам. Слово мое на то даю. Канцлер напишет письмо капитану моему, зовут его фон Финк. Отвезешь ему послание и познакомишься с ним. И ни о чем больше не волнуйся, Святая Матерь Церковь с тобой, а значит, и Господь с тобой.
Волков стоял во дворе дворца курфюрста и смотрел, как слуги грузят в телегу красивый ящик с доспехом. Максимилиан подвел ему коня, увидел, что с господином что-то не так, и спросил:
– Кавалер, все ли в порядке с вами?
– А что такое?
– Вид у вас не такой, как обычно.
– Просто думаю, что мне замок будет нужен. И замок немаленький.
– Замок?! – обрадовался юноша. – Замок – это прекрасно.
– Да, прекрасно, – повторил Волков задумчиво. – И безопасно к тому же. Поехали, нужно пообедать и проверить, что за мушкеты сделали мне кузнец с Рохой. Кажется, это оружие нам понадобится.
Да кто бы смог удержаться, приехав домой, тут же не начать примерять на себя великолепный доспех? Как ящик открыли, как выложили части доспеха на стол, так Максимилиан, Сыч да и все, кто был в зале, даже Агнес, принялись восхищаться этой роскошью.
Волков сел на лавку, и Максимилиан с Сычом стали надевать на него латы.
Кавалер надевал доспех на одежду, не поддев ни кольчугу, ни стеганку, но даже так ему ничто нигде не мешало, не терло, не впивалось в тело. Все было продумано и удобно, хоть спать так ложись. Когда все части доспеха, кроме шлема, оказались на Волкове, он сказал:
– Зеркало мне.
Ута и Игнатий принесли сверху, из покоев, зеркало, поставили его перед господином, а он стал смотреть на себя, поворачивался боками, приседал чуть-чуть, выставлял ноги – то одну, то другую. И не мог насмотреться, нарадоваться. Не было упрека этому доспеху ни в чем. Тогда велел он Максимилиану шлем подавать. И даже в глухом шлеме с закрытым забралом не чувствовал себя неудобно. Только звуки стали заметно глуше и обзор заметно уменьшился. Но случись надобность, он в этих латах долго бы смог простоять. Хотя заметил Волков, что это доспех рыцарский, намного более тяжелый, чем пехотный. Но и крепость его с пехотным доспехом несравнима.
– Кавалер, о чем вы думаете? – спросил Максимилиан, когда Волков, сняв шлем, минуту неотрывно смотрел на себя в зеркало.
– Думаю, выдержит ли эта кираса или шлем пули из аркебузы в упор. Болт из арбалета выдержит ли?
– И что надумали?
– Не удивлюсь, если выдержит. Уж больно хорошо железо и безупречна работа.
А тут и Роха пришел, увидал доспех, стал восхищаться и охать, спрашивать, где кавалер взял такую красоту. Волков хвалился, что архиепископ это подарил. И так ему доспех нравился, что когда Зельда стала обед подавать, так он за стол сел лат не снимая. И ел в латах, словно обедал на поле боя.
А после трапезы велел Игнатию запрягать телегу. В ту телегу сложил все мушкеты, аркебузы, арбалеты и остатки пороха с пулями. И поехали они к западным воротам, где ждали Хилли, Вилли со своими людьми, чтобы мушкеты проверить.
Волков ехал по городу в доспехе, не стал его снимать, не смог, надев поверх прекрасный ваффенрок в бело-голубых квадратах. И конь его был под стать седоку. Кавалер ловил восхищенные взгляды простонародья, радушно кланялся знакомым. За ним следовали Роха с Максимилианом на конях и Сыч на телеге. Так выехали они за западные ворота, где и повстречали Хельмута с Вильгельмом и еще пять десятков людей, что привели мальчишки с собой.
Хельмут и Вильгельм выросли заметно. В прошлый раз, когда шли они с Волковым в Ференбург, так были едва ему по плечо. А сейчас вытянулись на солдатских харчах, уже и пух на подбородках стал на щетину похож. Они радовались встрече и кланялись кавалеру, рассказывали наперебой, как неудачно ходили с городским ополчением на восток бить взбунтовавшихся мужиков и как были недовольны офицерами, как те офицеры оказались плохи по сравнению с ним. Они наговорили кавалеру много приятного и сами заметили, как хорош его доспех.
Потом стали мишени ставить и стрелять из мушкетов. Волков сидел на пустом бочонке и смотрел. Людишки, что пришли с Хилли и Вилли, были так себе – бродяги да шваль. Суетились, толкались, собачились, редко попадали в мишень.
Роха уселся рядом с Волковым на траву и, посмотрев на его лицо, сказал понимающе: