к говорили у нас во дворе, «блатной» – почти весь из одинаковых цифр. Вырвал листок и протянул мне.
– Спроси меня. Если что, скажешь все оператору, мне передадут. Нам такие ребята нужны. Хватит по мелочам распыляться. Учиться тебе, конечно, надо… Мы пришли, вон твой отряд.
Пожав руку на прощание и еще раз пообещав позвонить, я двинулся к своему отряду.
– Андрей! – Я обернулся. Серый закурил еще одну сигарету. – Не торчи тут попусту. Все уже решено. А вот пулю схлопотать можно запросто. Не будь пешкой. Позвони.
Он резко развернулся и пошел прочь, растворяясь в таком же сером, как его плащ, почти уже осеннем дожде. Когда он скрылся, я достал из кармана бумажку с телефоном, смял ее и выбросил в ближайшую мусорную кучу, благо их тут было немало. «Органы» могли вызывать у меня массу эмоций, от страха до уважения, от ненависти до понимания их необходимости, как неотъемлемой части подавляющей машины государства. Но представить себя винтиком этой костодробящей машины я не мог. Мне хотелось лишь трех вещей – свободы, творчества и приключений. И одна из них была здесь и сейчас.
Первые два дня были очень напряженными. В отряде царили дисциплина и отчаяние. То на другом берегу появлялась техника и в нашу сторону поворачивались пушки, а потом уезжала, то объявлялась боевая готовность в связи с грядущим штурмом спецназа. Честно говоря, я не понимал, что именно я смогу сделать, если спецназ попрет или танки начнут стрелять. Однажды стало настолько страшно, что я, поддавшись безысходности, выбросил в высохший фонтанчик перед Белым домом все свои вещи, документы и фотоаппарат, потому что понял, что мне они больше не понадобятся. Потом, когда уже стало ясно, что «пронесло», я их снова отыскал. Кажется, не только я, но и все оказавшиеся здесь люди, подчинившись отчаянной эйфории бунта, воодушевленные поддержкой и единством, были готовы умереть. За что? За кого? За непонятные идеи? За Ельцина? Чушь! Но факт остается фактом – люди стояли на баррикадах, грудью защищая неизвестность. И тогда я начал понимать, как это работает. Как несложно на самом-то деле отправить тысячи или даже миллионы людей умирать во имя не важно чего. Главное, правильно подать это самое «не важно что», приправить безупречным соусом и скормить это блюдо красиво.
Мы не спали почти двое суток: марш-броски, тревога, разговоры. Выйти за пределы блокпостов, как и зайти, было невозможно, поэтому позвонить маме я смог только сутки спустя, когда мой отряд стоял в оцеплении… Еды не было, но сердобольные сочувствующие несли бесконечные бутерброды, котлеты и молоко. Спасибо вам, милые бабушки. Это уже потом, когда стало очевидно, чья берет верх, вдруг потянулись грузовики с едой из Макдональдса, появились спонсоры с бронежилетами и пледами… А в первые дни они не спешили принять участие в происходящем, наблюдали, выжидали, сидели на собранных чемоданах.
Грелись мы поочередно в машине какого-то народного депутата, которая была припаркована у входа и которую мы без колебаний вскрыли. Депутат прибежал, попросил не сильно царапать новенькую панель, махнул рукой и убежал.
Слова Серого преследовали меня все эти дни. Когда я стоял на посту, когда пытался уснуть в короткие минуты отдыха, когда получал очередную пачку листовок с указами из Белого дома. «Все уже решено». На третий день противостояния все действительно стало очевидно. Танки не выстрелили, спецназ на штурм не пошел, привезли и провели внутрь растерянного Горбачева, анархисты напились до беспамятства, потянулись грузовики с одеждой и едой от известных брендов – уже пытались задобрить новую власть. Защитники демократии, простые люди, стоявшие в оцеплении, выступившие в роли живого щита, начали качать права. Им обещали медали, а они требовали ордена и возможность создать свой революционный орган управления… и партию… и попросили выделить им здание. Живой щит победителям был уже не нужен, но новая власть не хотела, чтобы неостывший революционный пыл направился в ее сторону. К тому же надо было выглядеть щедрой и справедливой. Здание было выделено, чуть позже его очистят от уже лишних активистов и разместят там Городскую думу. Разумеется, лидерам, самым активным и перспективным, будут предложены альтернативные пути развития, многие займут кресла в нижней палате Парламента…
Я покинул места доблестной обороны, не дождавшись этого. Мое приключение кончилось. Я отправился к ближайшей станции метро. На душе было как-то серо. Чего-то не хватало. Ликования, что ли, триумфа, чувства гордости… «Все уже решено»… Пассажиры метро брезгливо морщились, глядя на меня. Было очевидно, что они провели эти дни вдали от событий, участником которых мне «посчастливилось» быть. Я собирался поехать к маме на Речной, но передумал и выскочил на Белорусской. Надо заехать в офис «Фонда «Доверие»», проведать Машку. Господи, я об этом фонде забыл уже. Казалось, что и фонд, и все остальное остались где-то в другой жизни, в другом мире, где-то за пеленой новых ощущений, в стороне от новых чувств и мыслей, которые вбил мне в голову непрекращающийся унылый дождь за эти дни. Так бывает. Годами человек, как растение, не спеша развивается, тянется в сторону солнца, меняя свои размеры и очертания, но не меняя своей сути. Но достаточно одной короткой, крепкой встряски и… Ты оглядываешься и не узнаешь себя вчерашнего. Поменялись ориентиры. Точнее, они просто пропали. Все, что было важно и очевидно вчера, сегодня растворилось в новом тебе. А новые цели, новые чаяния еще не появились, не отросли, не пустили корни. Да и откуда им взяться, если ты еще сам с собой толком не познакомился, не понял себя, не осознал перемен и стоишь, пуст и растерян, на перепутье ста дорог. И знаком тебе только один маршрут – тот, который ты проложил вчера. Да только он тебе уже не нужен. А как выбрать новый? Как выбраться из проложенной колеи? Немногим это удается. Это не только трудно, но и безумно страшно. Поэтому подавляющая часть человечества хоть и переросла свои грядки, но выбраться из них не смогла. Она бьется в агонии, недовольная собой и жизнью, грезит о чем-то новом и большем, но остается на насиженном теплом месте, потому что нет ничего страшнее неизвестности…
Я так запутался в своих мыслях, что прошел мимо офиса «Фонда «Доверие»». Вернулся, окинул взглядом вывеску, витрину. Маша молодец, все сделано идеально. Заказчик будет в восторге, и мы, вероятно, получим новые бюджеты. У двери стоял милиционер с автоматом.
– О! Уже и охрану поставили! Быстро! – Милиционер смотрел на меня не мигая, казалось, даже с удивлением. – Э… Мне сюда, разрешите?
– Заходите, раз так надо.
Мне показалось, или он смеется?..
Я вошел внутрь и замер…
Картина, которая предстала предо мной, смахнула всю философскую пыль, заставив думать о реальных проблемах. В офисе «Фонда «Доверие»» царил настоящий бардак, кого и чего тут только не было… Была Маша – она сидела в углу, пристегнутая к батарее наручниками, рядом расположился наш прораб в таком же незавидном положении. Еще в комнате находилось около десятка милиционеров в форме, пара людей в штатском, три человека в белых халатах, видимо, из «Скорой», разбитая мебель, стены и полы были забрызганы кровью, а венчали «пейзаж» три тела, укрытые белыми простынями. Лиц покойников не было видно, но из-под одной из простыней торчали ярко-красные казаки, которые я видел несколько дней назад. Маша увидела меня, и глаза ее наполнились слезами.
Один из людей в штатском повернулся ко мне:
– Добрый день, юноша. Вы к кому? – Следователь смотрел на меня с нескрываемым интересом.
– Я?
– Вы.
– Я хотел устроиться на работу в «Фонд «Доверие»», прочитал объявление в газете, что открывается офис и на работу требуются секретари… Но тут, как я вижу…
Сыщик осмотрел меня с ног до головы. Думаю, выглядел я после нескольких дней без душа и расчески не очень, одежда же была просто в катастрофическом состоянии.
– Правильно видишь! Думаю, офис не скоро откроется, – следователь хохотнул. – Так что придется тебе другую работу искать, сынок.
– А что тут произошло? – Я сделал пару шагов вперед, чтобы рассмотреть получше мизансцену.
– Стоять! – Следователь проглотил улыбку. – А ну-ка, вали отсюда, шкет, пока я тебя в камеру на пару суток не посадил!
– Извините, простите, я ж не знал… – Я попятился к выходу. Маша хотела что-то сказать, но я посмотрел на нее так, что она прикусила язык.
– И мой тебе совет, двоечник: будешь еще на работу устраиваться – помойся! – Шутка имела успех у пары ментов, которые поддержали ее, заржав.
– Я ж не знал, не знал… – повторял я, как мантру, пока не выскользнул за дверь.
Вырвавшись на свободу, я быстро пошел прочь. Сердце билось так сильно, что, казалось, стук можно услышать на другой стороне улицы. Ноги уносили меня все дальше от злополучного офиса. Я стрельнул сигарету и сел на скамейку у памятника Горькому, закурил, попробовал разложить все по полочкам. Во-первых, было ясно, что денег за работу не видать. Во-вторых, надо как-то выручать Машу и прораба, которые, судя по всему, являются главными подозреваемыми по делу об убийстве господина Наливайко, или свидетелями, или на них повесят еще какую-то ерунду… А если я их не вытащу, то и на меня, вероятно, тоже. А как я их собрался вытаскивать? Во всех пограничных ситуациях я прежде рассчитывал на самого себя. Конечно, благодаря работе и растущему числу заказов я начал обрастать кругом полезных знакомств, но их уровень был не настолько высок, чтобы решить данную проблему… Хотя, стоп. Я бросил окурок на мостовую, вскочил со скамейки и начал судорожно рыться в карманах. Черт! Черт!!! Я ее выбросил! Твою ж… Что делать? Ехать к Белому дому и рыться в куче мусора? Искать иголку… Хотя, там же был записан простой номер, очень простой. Я закрыл глаза, и листок с телефонным номером Серого всплыл в памяти. Я побежал к метро, настрелял мелочи и зашел в телефонную будку. Палец пару раз соскальзывал с диска, я жал на рычаг и набирал сначала. Пошли длинные гудки. Никто не берет трубку. Ну, конечно! Станет он в такие времена сидеть у телефона. Наверняка где-то по государственным своим секретным делам… И почему никто еще не придумал такой телефон, чтобы можно было с собой таскать?.. Я уже вешал трубку, когда что-то зашевелилось на другом конце провода и женский голос произнес долгожданное «алло».