Нандо промолчал: мысль о приюте пугала его. Он с трудом встал на ноги и ощупью добрался до постели. И вдруг его осенило: «Если мегера отправит меня в приют, кто будет приносить ей деньги?» Мальчик смутно понимал, что старуха нуждается в нём. Он ощущал на своём лице её дыхание, и оно вызывало в нём отвращение. Он представлял себе сварливую бабу уродливой, грязной, с алчным выражением лица. Конечно, такая не могла держать его у себя из милосердия.
Не переставая ворчать, хозяйка удалилась, а немного погодя Нандо услышал грохот сковородки и запах жареного сала. Время от времени старая ведьма подходила к мальчику и повторяла:
— Попробуй только ещё болтать с этими оборванцами!.. Неблагодарный! Без меня ты давно подох бы с голоду!
Так продолжалось до тех пор, пока старуха не принялась за еду. Нандо она ничего не дала. Быть может, хозяйка надеялась, что он у неё попросит, и тогда она снова сможет его отчитать.
Но Нандо молчал. После обеда мегера поставила на стол миску с супом, чтобы запах пищи сильнее возбуждал его аппетит.
— Послушайте, — сказал вдруг Нандо.
— А, ты проголодался? — с нескрываемым злорадством спросила старуха. — Видишь, если бы не я…
— Нет, мне вовсе не хочется есть, — спокойно ответил слепой, — я хочу попросить у вас на завтра аккордеон…
До сих пор Нандо мирился с тем, что получал аккордеон, только когда хозяйка ему предлагала. Но почему она не даёт ему инструмент всегда, — ведь сама она играть не умеет? Мальчик удивился, что никогда раньше не задумывался над этим.
— Аккордеон мой, и я даю его, кому хочу! — закричала она, — Думаешь, я живу на твои жалкие гроши? Умным людям аккордеон приносит, хороший доход!
Теперь Нандо понял всё: в те дни, когда старуха не давала аккордеон ему, она одалживала его другим, должно быть, таким же нищим, как он, а за это те приносили ей часть вырученных денег.
Нандо больше ничего не сказал и лёг на кровать. Обрывки мыслей, режущих, точно осколки стекла, проносились в его голове, и из них получалась одна мысль, вернее даже не мысль, а одно конкретное неприятное ощущение, из которого постепенно вырастал образ хищной старухи с отвратительным дыханием и тысячей жадных, алчных рук.
Однажды мальчик уже испытал нечто подобное. Он держал в руках кузнечика, и тот показался ему злым, способным причинить боль. Хрупкое маленькое насекомое ничего не стоило раздавить, но Нандо подумал: всё же это живое существо — и отпустил его, устыдившись своей злости. Теперь слепой находился в руках мегеры, подобно тому кузнечику.
Впервые Нандо по-настоящему понял: старуха ненавидит его, хотя и живёт за его счёт. Для неё он вроде аккордеона — источник дохода, и только.
«Я стою не больше, чем старый аккордеон, башмак или свитер, — размышлял мальчик, — вещь, которой пользуются, а потом выбрасывают, когда она приходит в негодность… Грош мне цена… Собаки, кошки и те видят, могут сопротивляться… Зачем только я живу на свете?!»
Нандо сжимал кулаки; глаза у него горели, но он не плакал: слишком тяжело было у него на душе. Разве не горько мальчику сознавать себя вещью, которая существует лишь как источник дохода!
Когда на следующее утро Казначей, Марко, Джиджино и Джованна пришли к слепому, он сидел с поникшей головой; на коленях у него лежала закрытая книга, а чашка, в которую обычно клали милостыню, валялась под стулом: мальчик бросил её туда с досады.
Едва Нандо почувствовал приближение ребят, он потянулся к ним, как умирающий от жажды тянется к воде. Ребята, сияющие от радости — ведь они шли покупать мяч, — ужаснулись: никогда ещё они не видели Нандо в таком отчаянии.
— Да, да, старуха права: я никчёмный человек и ни на что не гожусь! — воскликнул он, сжимая руку Джованны. — О, я не хочу больше Жить!
Затем мальчик рассказал о ссоре с хозяйкой. Друзья всячески пытались ободрить его, но их усилия были тщетны.
— Нандо, мы ведь твои друзья, мы тебя любим… Не думай больше о старухе… — уговаривали его дети.
Слепой покачал головой.
— Я человек никчёмный, — сказал он, — и живу только тем, что вызываю к себе жалость, и прохожие бросают мне пять лир, как собаке бросают кусок хлеба… Но собаки, по крайней мере, приносят пользу: сторожат дом, охотятся…
Я плохо знаю собак, но скажите, — разве не правда, что они могут приносить пользу?
Дети смотрели друг на друга и не знали что ответить. От их радости не осталось и следа.
— Чем мы можем ему помочь? — шёпотом спросил Джиджино у Джованны.
Марко в ответ на этот вопрос лишь уныло пожал плечами, как бы говоря: «Ничего не поделаешь». Джованна вспыхнула от гнева. Нет, что-то необходимо предпринять; так сдаваться нельзя. Нандо одинокий, несчастный; нужно сделать всё возможное, чтобы лицо его снова озарила радость и надежда. И кто должен это сделать, как не они, его друзья?
Джованна закусила губу, прищурила глаза: она придумала.
— Ребята, оставьте меня с Нандо наедине, — решительно потребовала девочка. — Я вас догоню. — Затем с притворным равнодушием добавила: — Дайте мне деньги, а то вы очень рассеянные и, чего доброго, можете их потерять…
— Но кассир ведь я… — промолвил нерешительно Казначей.
— Дай мне деньги, я вас сразу же догоню! — Джованна говорила тоном, не допускающим возражений, и Казначей отдал ей мешок с деньгами.
— Только побыстрей, — попросил он. — Мы тебя ждём!
Едва мальчики скрылись за углом, как Джованна взяла за руку Нандо и решительно сказала:
— Пошли!
— Куда? Мне нельзя отсюда уходить…
— Никаких разговоров; вставай и следуй за мной!
Джованна почти насильно заставила Нандо встать, взяла книгу, стул и повела его за собой. Когда они проходили мимо кафе, девочка оставила книгу и стул ошеломлённому Чезаре.
— Куда ты ведёшь меня? — недоумевал Нандо.
— Молчок, сегодня командую я! — И в то время как одной рукой Джованна держала слепого за плечи, другой она махнула проезжавшему извозчику.
ГЛАВА XНезабываемый день
Копыта цокали по мостовой, и слепой наслаждался этими звуками, словно прекрасной музыкой. Удобно устроившись в коляске, Нандо ощущал на своём лице дуновение свежего утреннего ветерка, который развевал грустные мысли, причинявшие жгучую боль.
— Неужели. эта карета настоящая? — недоверчиво спросил Нандо.
— Конечно, настоящая, да к тому же очень красивая, — ответила Джованна. — Вот посмотри, сиденье сделано целиком из кожи…
Слепой потрогал сиденье рукой.
— А что это за кожа? — поинтересовался Нандо.
— Это… э… это крокодиловая кожа, самая дорогая, — соврала Джованна.
Извозчик, думая, что над ним смеются, обернулся, но девочка посмотрела на него умоляющими глазами и знаком попросила его. молчать.
— Скажи, Джованна, люди на нас смотрят?
— Все встречные при виде нас останавливаются: мы похожи на царя и царицу, которые направляются во дворец!
— Но теперь ты мне скажешь, куда мы едем?
— Нет, это секрет!
Когда дети вышли из пролётки, Джованна попросила извозчика разрешить Нандо потрогать лошадь.
— Какая она мягкая и тёплая! — воскликнул слепой. — Мне хотелось бы потрогать её голову… О, вот она!.. Оказывается, лошади вовсе не такие высокие, как я себе представлял… Скажи, она белая? Лошадей я всегда представлял себе белыми, как свет.
По правде говоря, лошадь — старая ломовая кляча — была бурой и порядком облезлой.
— Конечно, белая, — соврала Джованна, — белая, как свет… как тишина… Ты. меня понял? — Цвета приходилось объяснять Нандо, сравнивая их с ощущениями, которые доступны слепому.
Джованна сорвала сургучную печать с мешочка, где содержался весь денежный фонд команды, и, ни минуты не задумываясь, протянула извозчику двести пятьдесят лир.
Затем под руку с Нандо они поднялись на несколько ступенек, и слепой понял по громким голосам, что находится в каком-то многолюдном месте. Все говорили очень. возбуждённо и куда-то спешили.
— Ты подожди меня здесь, — сказала девочка, подводя слепого к стене, — я сию минуту приду.
Возвратившись, она снова взяла мальчика под руку и повела его в том же направлении, куда двигался большой поток людей. Внезапно Нандо заметил, что идёт между двумя параллельными поручнями.
— Джованна, прошу тебя, скажи, — куда мы идём? — спросил, сгорая от любопытства, слепой.
Но Джованна не ответила. Тут мальчик услышал какой-то металлический звук — можно было подумать, будто щёлкнули щипцы или ножницы. И он заметил: перила кончились.
— Живей, живей! — воскликнула девочка, ускоряя шаг. Теперь они снова очутились под открытым небом, почувствовался непривычный запах железа и дыма.
— Осторожнее, здесь ступенька… — предупредила девочка.
Нандо ощутил под ногами деревянный пол. Мальчик был совершенно ошеломлён и больше ничего не соображал. Джованна усадила его на скамейку.
— Прошу тебя, пожалуйста, объясни мне, — где мы находимся? — умолял Нандо.
— Ни за что! — воскликнула Джованна. — Ты должен догадаться сам!
Раздался свисток, с грохотом захлопнулись двери и… от неожиданного толчка Нандо, испуганный, ухватился за сиденье. Он собирался позвать Джованну, как вдруг заметил, что сиденье, — он сам и всё окружающее движется!
Лицо мальчика озарила восторженная улыбка, и он закричал, размахивая руками:
— Мы в поезде! — Нандо вскрикнул так неожиданно и так громко, что все пассажиры, находившиеся в купе, с удивлением стали разглядывать мальчика в рваном плаще. Обезумев от радости, он волчком вертелся на сидении.
Джованна на мгновенье закрыла глаза: она была счастлива. «Мне удалось заставить Нандо позабыть обо всём; теперь он доволен», — думала девочка. Ей даже не пришло в голову, что она потратила пятьсот лир из денег, собранных для самого ответственного матча команды Сан Лоренцо.
Нандо захотел пересесть к окошку: теперь ветер дул ему в лицо и беспощадно трепал волосы. Мальчик вдыхал в себя запах поезда, полей, садов и ощущал скорость движения. Джованна, сидя напротив, кричала слепому в самое ухо: она старалась рассказать ему обо всём, что мелькало за окном.