Полная блокада Капли. Ближняя. Дальняя. Блокада системы белой звезды. Блокада всех четырех субпространственных Каналов. Немедленное уничтожение любого звездолета противника, обнаруженного вблизи «санитарной зоны».
Пока всего лишь поддержка. Необходимая, но еще ничего не решающая. Успех или провал всей операции зависят от того, как пойдут дела там, внизу, под слоем облаков, укрывших несуразный, похожий на круглый аквариум, водяной шар – Каплю.
Пилот поисково-спасательной службы был немногословен и, по всему видно, крайне недоволен полетным заданием. Лети, наматывай километраж над опасными тропическими водами, спасай какого-то штрафника… Ценный груз! Еще неизвестно, чего от него ждать: среди глубинников каждый второй с придурью – можно себе представить, каковы их штрафники! Не дали даже нормальной платформы – пятьсот миль над океаном на валком «попрыгунчике» рикошетного движения, во имя неизвестно чего, в то время как другие, добивая флот северян, рискуют немногим больше, зато хотя бы заняты делом… Эти мысли отражались на лице пилота предельно ясно, и рассказ о событиях последних дней приходилось вытягивать из него с трудом и по частям.
Мысль о риске была неискренней, и Филипп мысленно улыбнулся. В мирное время – да, пожалуй, но в военное да еще на ровной зыби нет транспорта безопасней. Засечь «попрыгунчика» очень непросто.
В морских делах пилот разбирался слабо; где не знал, там поминутно ссылался на секретность, но Филипп уловил главное: погранфлотилия преобразована в Резервный флот и, по-видимому, уже принимает участие в боевых действиях. Вот и ладно… Значит, будут нужны глубинники и можно надеяться не только на отсрочку наказания, но и на полное прощение. А если не повезет – что ж, лучше погибнуть в настоящем сражении, чем на дворницкой работе, выметая из Гольфстрима всякую дрянь.
И куда лучше всплыть из глубины пузырем раскаленного газа, чем прозябать на Сонной субмарине с ее полоумным капитаном…
При воспоминании о старике Филиппа передернуло. Спрятался… Двадцать два года под водой – зачем так жить? Чтобы жить?
Бессмысленно было звать его с собой. И осудить его – непросто. У каждого свой путь.
Слова старика о том, что еще неизвестно, кто кого должен прощать, Филипп выгнал вон, мотнув головой: потом, потом, не сейчас! Не то время. Муравей, обороняющий свой муравейник, вздумал сводить счеты с другими муравьями… Раздавить такого муравья.
«Неинтересная война» – таково было наиболее емкое определение событий, данное пилотом. Слишком все просто. Слишком внезапным и сокрушительным был удар, чтобы северяне успели принять контрмеры. Их Поплавки фактически испарились, успев выпустить лишь несколько десятков баллистических и крылатых ракет – без точного целеуказания, без смысла. Из пятидесяти трех известных баз северян в первый же день было уничтожено больше сорока, остальные пока отбиваются, но, ежу понятно, долго не протянут. «Моби Дик» адмирала Мрыша, флагман Ударного флота, пересек Северный Гольфстрим…
– Мне-то что-нибудь останется? – спросил Филипп и тут же прикусил язык: амортизация кабины «попрыгунчика» при рикошетах от воды оставляла желать.
Пилот задумался.
– Может, и останется, – сказал он наконец. – Зачистка такой акватории… ну, ты сам понимаешь. А то и всерьез повоевать успеешь, может, два дня, может, три.
– А ты?
– А я не слишком рвусь, – неискренне буркнул пилот, и Филипп видел, что он завидует коллегам. Кто откажется поучаствовать в уничтожении отступников и предателей, в скоротечной победоносной войне, небрежно обзывая ее неинтересной? Кто откажется обеспечить себе в старости какие-никакие воспоминания, не говоря уже о пенсиях и специальных льготах? Нет таких. Пораженцев и прочих подцепистов на Капле не держат за ненадобностью. Человечество должно быть сильным и гордым, а для этого ему необходимо быть единым – я и сейчас так считаю. Разве не за Воссоединение человечества погибли многие, прямо или косвенно, – капитан Богданов, например? Я ведь понимаю, что без жертв в таком деле не обойтись – вот только почему-то отказался стать первой жертвой во имя Воссоединения… Да и первой ли? Неужели проблема только в том, что войной руководят не те люди? Но война есть война, кто бы ей ни руководил. Да и где их взять, этих других? И даже, возможно, Глист-Андерс на самом деле вовсе не подлец, а жертва собственной ошибки на пути к великой цели, достойная всяческого понимания и прощения… Разве Капля – не первый шаг к Воссоединению? Разве это не то, за что стоит драться? Война за Воссоединение справедлива – выше Вихревого пояса северянам нет места. Пусть тонут, если не хотят сдаться на милость.
Пилот перевел управление на автоматику. Удары о воду стали мягче.
– Куда мы летим? – спросил Филипп.
– Прыгаем. – Пилот кратко выругался, демонстрируя отношение к матчасти, а заодно к своей участи. – Разве это полет? На Третий контрольный.
Что ж, можно и на Третий. Хотя база «Ураган» сейчас, по идее, ближе к театру военных действий. Филипп замолчал. Болели глаза от мелькания воды. Тонированное стекло обзорного экрана с обидным правдоподобием отражало чересчур скуластое лицо с коротким носом, низкий лоб с крупной потной морщиной и широкий череп с журавлиным клином спутанных жестких волос, теснимым с флангов двумя залысинами. Плюс отросшая щетина, хронически воспаленные глаза, нарождающийся чирей на шее… Н-да-а… Не красавец.
И наплевать. Своей женщины нет и вряд ли скоро будет, а Джильде все равно…
Тьфу, подумал он, сердясь на себя. Кобель. Нашел время думать о девках!
Старик сдался, отпустил на волю всего в сорока милях к северу от Гольфстрима. Воздуха, правда, не дал, и Филипп, понимая, не стал настаивать. Вверх, скорее вверх – но наверху двое суток бушевал тайфун, обычный в это время года, и не позволил подняться к поверхности, заставил дышать кислым смрадом, уже не поддающимся никаким регенераторам, по-рыбьи разевать рот, цепенеть в полуобмороке углекислотного отравления…
Но удалось переждать и всплыть. И удалось ожить, впустив в капсулу скверный воздух Капли. Это главное. А потом – позвать на помощь и ждать.
Ждать пришлось совсем недолго – эфир словно взорвало запросами с Третьего контрольного. А потом: «Держитесь… Высылаем… Обеспечим…» Неужели потери в опытных глубинниках столь велики?
Сам не зная зачем, он задраил люк снаружи, прежде чем бросить сочащийся по швам «Нырок». Из воды торчала только рубка – и еще будет торчать день-два, медленно погружаясь по мере набора воды, пока не уйдет в океан навсегда. На глубине километров в двадцать, не больше, капсулу раздавит – со стороны это похоже на небольшой взрыв, – и уже значительно глубже, вблизи границы Вихревого пояса, а то и в нем самом, раздавит реактор, хаос течений разнесет топливо по всей Капле, отчего изотопный состав морских солей изменится на исчезающе малую величину.
Наплевать.
Идет война. Скорее всего, достаточно быть как все и не слишком молоть языком, и после победы забудется предвоенная дурь и подлость – попытка бросить наживку северянам, неудавшееся убийство Лейфа, глупые подозрения покойного Андерса…
А если это и не так – все равно. Поступай как должно, и будь что будет. Права остаться вне драки у меня нет.
Я их прощаю. Потому что иначе не прощу себе. Граф Монте-Кристо…
Филипп закрыл глаза. Сколько мучений – и как просто оказалось принять решение! Идет война. Авиация, поднятая с субмарин-маток, наносит удар за ударом. Южнее пятидесятой параллели противоположного полушария все, что не сумело вовремя погрузиться, от капсул и ничтожных «плавучих блюдец» до плотов-баз, на которых могла бы свободно порезвиться танковая рота, уже перестало существовать. Но враг еще кусается. Тяжелая ракета с узкими, как плавники тунца, крыльями рыщет над океаном, то прижимаясь к самой зыби, то свечкой уходя в высоту в попытках не попасть под антиракету или лазерный импульс. В какой-то момент ее корпус лопается, словно скорлупа перезревшего ореха, и в океан рушится длинная глянцевая торпеда – возможно, без ядерной силовой установки, с ничтожным запасом хода, но не менее чем мегатонной головкой. На направлении главных ударов подлодки идут так густо, что она может уничтожить сразу две, а то и три цели.
Нет войны без потерь. Но так или иначе северяне получат свое, давно ими заслуженное.
А чужак с А-233?
Почему в этом мире нет простых ответов?
Пилоту достаточно ЗАХОТЕТЬ, чтобы боеприпас ушел с подвески. Слишком многое мы можем сделать, стоит нам лишь захотеть. И я этого хотел. Много раз. Пока, наконец, однажды не захотел такого, чего конструкция флайдарта не смогла выдержать – и бесконечно долгое кувыркание, мелькнувшие за фонарем кабины отломленные плоскости, выявленный медкомиссией синдром Клоцци и позорная отставка по непригодности… А потом, уже на Прокне, я, храбрясь, просил выпустить меня в полет таким, как я есть, без накачки медицинскими снадобьями – и Поздняков, похлопав меня по плечу, сказал значительно: «Нельзя, Искандер, нельзя этого», – и я не решился оспорить…
Хотеть и решиться – это разное.
Филипп вздрогнул так, что пилот с опаской покосился на него, и тогда он легонько усмехнулся и кивнул, показывая: ничего страшного, это только сон. Со всяким бывает. Глупый сон и ничего больше.
Субэкваториальные контрольные посты – в некотором роде плавучие аналоги сухопутных погранзастав – схожи друг с другом, и лишь опытный глаз может издали различить их по малозаметным особенностям конструкции. Плот как плот, круглый, как тарелка, и очень большой. Но Третий, точно. Сразу узнал. Вон полощется флаг на длиннющей мачте, гнет ее в дугу, вон борт изъязвлен следами желтого прилива двухгодичной давности – это еще без меня было, а вон кое-как восстановленная надстройка, о которую полгода назад при заходе на посадку разбился вдребезги учебный флайдарт – это уже при мне, сам видел.
Пилот не приводнил «попрыгунчика» у причала – посадил прямо на флайдром, на резервную полосу, словно я не штрафник, вчерашний полупокойник, а невесть какая шишка с начальственным мурлом. Не успели мы с пилотом нацепить фильтры и откинуть фонарь, вижу: бегут к нам. Даже интересно стало. Впереди всех поспешает некий долговязый штатский, аж взопрел на бегу, и его рожа кажется мне смутно знакомой. Где-то я его видел, уж не на Поплавке ли?