216.
Не удивительно, что никаких репрессий в отношении «угрожаемого автора» не последовало. На следующий день, 14 сентября, Александр Исаевич спокойно зашел в здание ЦК КПСС и собственноручно передал письмо для Петра Демичева его личному секретарю. Вот так – просто зашел в Приемную ЦК КПСС, как в какой-нибудь ЖЭК, – он, «гонимый», «угрожаемый», с минуты на минуту ожидающий ареста. В письме, составленном при участии Твардовского, Солженицын жаловался на «незаконное» (исправлено на «незаслуженное») изъятие его «главного» архива. На всякий случай были подготовлены письма также на имена Андропова, Брежнева, Суслова.
До 19 сентября Солженицын сидит в Борзовке и ждет ареста. Двери все открыты, но не идут ни комитетчики, ни даже милиционеры.
Тем временем в «Правде», куда Солженицын передал свой «Круг», происходят перемены – снимают Румянцев, и Александр Исаевич просит Карякина отвезти свой роман обратно в «Новый мир». Однако теперь Твардовский принять роман отказался. Солженицын собирает вещи и едет пожить к Корнею Чуковскому в Переделкино. Это время Александр Исаевич проводит исключительно плодотворно: «Я гулял под темными сводами хвойных на участке К.И. – многими часами, с безнадежным сердцем, и бесплодно пытался осмыслить свое положение, а еще главней – обнаружить высший смысл обвалившейся на меня беды»217; «я залеживал подранком в отведенной мне комнате, по вечерам даже не зажигая лампочки для чтения, не в силах и читать»218.
В октябре 1965 года Александр Исаевич предложил «Новому миру» свою пьесу «Свеча на ветру», но пьеса не заинтересовала журнал. Именно это Солженицыну и было нужно. Все шло по плану. «Я должен, – заявлял он тогда в своем узком кругу, – …сделать так, чтобы наверняка задержали мою пьесу “Свеча на ветру”…одну пьесу зажали, вторую зажмут», а затем, исходя из этого, можно будет сделать публичный общественный протест, «сказать так, как бомбу сбросить, чтобы сразу на Западе было известно»219.
Вскоре мечты писателя сбылись. 9 ноября 1965 года швейцарская газета «Нойе цюрихер цайтунг» сообщила об обыске и изъятии архива Солженицына. «Это и было то, чего я жаждал минувших два месяца!» – торжествовал «угрожаемый автор220.
Однако успех надо было развивать. Необходимы были новые всплески активности, о которых бы стали говорить на Западе. Но для начала надо было обеспечить тылы и продемонстрировать свою лояльность существующей власти. В июле 1966 года Солженицын сочиняет письмо Брежневу. Текст письма был впоследствии опубликован в воспоминаниях Натальи Решетовской.
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! – пишет Солженицын, – Скоро уже будет год, как органами госбезопасности изъяты мой роман “В круге первом” и еще некоторые рукописи из моего архива. По этому поводу я обращался в ЦК в сентябре и в октябре прошлого года, однако тщетно ждал ответа или возврата рукописей. Тогда же я писал в ЦК, что среди этих рукописей есть такие, которые написаны 18-15 лет назад, еще в лагере, носят на себе невольную печать тамошней среды и тогдашних настроений, и что сегодня я также мало отвечаю за них, как и многие литераторы не захотели бы сейчас повторить иных речей, статей, стихов и пьес, напечатанных до XX съезда… В первую очередь это относится к пьесе “Пир победителей”, написанной в 1948-49 гг. в заключении, вынужденно без бумаги и карандаша, на память – и поэтому в стихах (как после освобождения из лагеря я никогда больше не писал). … С тех пор были XX и XXII съезды. С тех пор партия отмежевалась от сталинских преступлений. Настроения пьесы “Пир победителей” мне самому давно уже кажутся несправедливыми, а так как и сама пьеса – ранняя и художественно слабая, да еще и в стихах, которыми я не владею, то я никогда не предназначал ее ни для печати, ни для обсуждения. … Я прошу Вас принять меры, чтобы прекратить незаконное тайное издание и распространение моих давних лагерных произведений, изданное же – уничтожить. Я прошу Вас снять преграды с печатания моей повести “Раковый корпус”, книги моих рассказов, с постановки моих пьес. Я прошу, чтобы роман “В круге первом” был мне возвращен, и я мог бы отдать его открытой профессиональной критике»221.
Такой вот образчик самобичевания и самоотречения. Я – не я, и рожа не моя. Утерянное творчество считать недействительным.
Через год, 22 сентября 1967 года, Солженицын вновь отречется «от себя прежнего», только уже перед заседанием секретариата правления Союза писателей СССР.
Свое выступление он представит в «Теленке» как акт беспримерного мужества и презрения к врагам, а себя – былинным героем: один против всех. «Я торжественно встал, раскрыл папку, достал отпечатанный лист и с лицом непроницаемым, а голосом декламирующим в историю, грянул им свое первое заявление, отводящее “Пир победителей”, – но не покаянно, а обвинительно – их всех обвиняя в многолетнем предательстве народа…я дал в них залп из ста сорока четырех орудий, и в клубах дыма скромно сел (копию декларации отдав через плечо стенографисткам)»222. Он даже слово подберет нерядовое для этого своего выступления: «копьеборство»223.
Выглядело это «копьеборство», однако, как униженное самооплевывание. Вот отрывок из его выступления:
«Мне стало известно, что для суждения о повести “Раковый корпус” секретарям Правления предложено было читать пьесу “Пир победителей”, от которой я давно отказался сам, лет десять даже не перечитывал, уничтожил все экземпляры кроме захваченного, а теперь размноженного. Я уже не раз объяснял, что пьеса эта написана не членом Союза писателей Солженицыным, а бесфамильным арестантом Щ-232 в те далекие годы, когда арестованным по политической статье не было возврата на свободу, и никто из общественности, в том числе и писательской, ни словом, ни делом не выступил против репрессий даже целых народов. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, написанных в 1949 г. На этой пьесе отпечаталась безысходность лагеря тех лет, когда сознание определялось бытием и отнюдь не возносилось молитв за гонителей. Пьеса эта не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству»224.
Ну, да кому есть дело, как все было на самом деле? Главное, как это представлено потомкам в мемуарах…
Стратагема № 6
Изображайте себя жертвой – режима, обстоятельств, людского непонимания. Опальных жалеют, гонимых привечают.
Столь смиренное покаяние не прошло даром. Результатом стало согласие, которое секретариат правления Союза писателей СССР дал «Новому миру» на подписание очередного весьма жирного договора с угрожаемым прозаиком.
Заведующей редакцией «Нового мира» служила в ту пору Наталья Бианки. Буквально через несколько дней после копьеборства Солженицына на заседании Союза писателей, ее вызвал к себе Твардовский. О том, что было дальше, Наталья Павловна напишет в своем дневнике.
«Интересно, почему у Твардовского сегодня какой-то растерянный вид. Не говоря ни слова, протягивает мне какую-то бумагу. Читаю. Постановление редколлегии (есть все подписи) о списании шести тысяч, которые получил Солженицын за роман “В круге первом”. Смотрю на Твардовского с удивлением. Он-то ведь знает, что только с согласия Верховного Совета, да и то лишь в конце года, можно списать такую сумму…
– Но это, как говорится, только полдела, – продолжает тем временем Твардовский, – с ним тут же надо заключить договор на роман “Раковый корпус” и снова выдать шесть тысяч. У него за душой нет ни гроша. Как вы понимаете, взаймы я ему дам любую сумму. А еще лучше безвозвратно. Но он ведь не возьмет…»225
Получив задание от главреда, Бианки берет приступом бухгалтерию. Поначалу те пытаются отбиваться, объясняя, что все это не по правилам, и выдать аванс за очередной роман они могут лишь после того, как будет напечатан предыдущий. Но хитрая Бианки говорит бухгалтеру Гале:
«– Ты формально даже отказать не можешь. Ведь ни договора, ни аванса за ним уже нет. Он растаял в сиянии голубого дня.
Галя смеется:
– Такого не бывает. – И достает бухгалтерскую карточку Александра Исаевича. Действительно, чистая карточка. Стоило в это время посмотреть на ее лицо»226.
Чтобы Солженицын не остался без денег, новомирцы пошли на уголовное преступление, подделав финансовый документ. На 6000 рублей, полученных Солженицыным за неопубликованный роман, в те времена можно было приобрести две дачи под Москвой, либо два автомобиля «Москвич» системы «Денис», либо 300 новых ватников.
Пишите письма!
24 марта 1967 года Александр Исаевич сел сочинять обращение к намечавшемуся в мае IV Всесоюзному съезду писателей СССР. «Мужа тянет к музыке Бетховена, – писала Решетовская. – Ставится пластинка с Девятой симфонией. Под ее могучие звуки 27 марта Александр Исаевич завершает работу»227.
В «Письме к съезду» автор сначала бичует цензуру, тяготеющую «под затуманенным именем Глав-лита … над нашей художественной литературой»228 и намекает на полную беззащитность советских писателей перед лицом закона, а затем переходит к оглашению своих личных жалоб: не печатают, не ставят фильмы по его сценариям, не переиздают уже опубликованное в виде отдельной книги. Не уважают в достаточной мере его, «