всю войну (? – А.Б., О.М.) провоевавшего командира батареи»229. Конфисковали архив. Ну так что же, – интересуется писатель, – «возьмется или не возьмется IV Всесоюзный съезд защитить меня?»230
Завершается письмо патетически: «Никому не перегородить путей правды, и за движение ее я готов принять и смерть»231. Хотя, право же, когда такое было, чтобы Александр Исаевич был готов рискнуть за что бы то ни было не то что жизнью, но хотя бы холеным лицом?..
Рассылку «Письма» Солженицын начинает 17 мая, за 5 дней до открытия Съезда. «Непонятно, почему, имея на руках 150 экземпляров письма уже 7 мая, Солженицын начал рассылать его только через полторы недели? – удивляется Александр Островский. – Очень странно и то, что оно рассылалось по домашним и официальным адресам, в связи с чем многие адресаты разминулись с ним по дороге на съезд. Это не позволило сторонникам Солженицына согласовать свои действия и организованно выступить на съезде»232.
Расчет Солженицына на то, что его «Письмо» немедленно станет темой номер один в мировой прессе, не оправдался. Ни в тот же день, ни на следующий, ни через неделю никто не посвятил ему не строчки.
28 мая, через день после закрытия Съезда, в Переделкино, где Александр Исаевич приживался у Чуковского, приехала секретарь Ильи Эренбурга Наталья Столярова, привезя с собой французского искусствоведа Мориса Жардо. Случайно или нет, но через три дня «Письмо к съезду» появилось в «Монд». 5 июня его опубликовала «Нью-Йорк Таймс», 2 и 16 июня – «Посев», 18 июля – «Новое русское слово», 22 июля – «Русская мысль».
По сведениям КГБ, «письмо Солженицына было напечатано большинством буржуазных и эмигрантских изданий и передано всеми крупнейшими радиостанциями Запада, специализирующимися на проведении антисоветской пропаганды, кроме того, текст письма был размножен антисоветской эмигрантской организацией НТС в виде листовки, которую пытаются заслать на территорию СССР»233.
5 июня 1967 года началась знаменитая шестидневная война – Израиль бомбит 19 египетских военных аэродромов, уничтожая на земле полторы сотни новеньких МИГов-21. Израильские танки врезаются вглубь Синайского полуострова. Войну агрессору объявляют Ирак, Судан, Алжир, Йемен, Тунис и Кувейт. За неполную неделю Израиль захватывает территории вчетверо больше, чем его собственная. Москва разрывает дипломатические отношения с Тель-Авивом.
Сидя возле радио, Солженицын, наконец, услышал давно ожидаемые сообщения. «Чередуя с накаленными передачами о шестидневной арабо-израильской войне – вспоминал он, – несколько мировых радиостанций цитировали, излагали, читали слово в слово и комментировали (иногда очень близоруко) мое письмо… И так у меня сложилось ощущение неожиданной и даже разгромной победы!»234
Через пару недель «Письмо» было зачитано на IV съезде Союза чехословацких писателей, явившемся своего рода ответом на попытки властей ввести в культуре «идеологическую дисциплину» и ставшем предвестником назревавших перемен235. Публикация письма готовилось и в кубинском журнале «Унион», однако ее удалось предотвратить236.
«Только много лет спустя, – признавался позднее Солженицын, – я понял, что это, правда, был за шаг: ведь Запад не с искаженного “Ивана Денисовича”, а только с этого шумного письма выделил меня и стал напряженно следить»237.
«Ваше письмо – какой блестящий ход!»238, – похвалил Солженицына маститый Вениамин Каверин, оценив его успехи на поприще самопиара.
Стратагема № 7
Пишите письма – создавайте шумиху вокруг своего имени.
«Письмо к съезду» надолго ввело Солженицына в повестку дня. Дискуссии о нем велись и в толстых журналах, и на рабочих трибунах, и, конечно, на интеллигентских кухнях. Время от времени в топку кидались все новые охапки дров. Так, 26 июня 1968 года «Литературная газета» напечатала письмо Солженицына – протест против публикации за рубежом повести «Раковый корпус», сопроводив его пространной редакционной статьей, в которой выражалось сожаление, что писатель отдал свои литературные способности не родине, а ее злопыхателям, и цинично использует общественное мнение Запада как инструмент давления на Союз писателей СССР239.
Отречение Солженицына от зарубежной публикации «Корпуса» было настоящей подлостью по отношению к его английским контрагентам. Не далее как в марте 1967 года рязанский праведник вручил рукопись романа словацкому журналисту Павлу Личко для публикации в ЧССР и дал ему разрешение на публикацию романа в Англии240. Личко передал текст британскому журналисту Николасу Бетеллу, члену Палаты Лордов, и тот стал готовить его к публикации в издательстве «Бодли хэд». После демарша Солженицына в «Литературке» издательство забило тревогу и срочно вызвало Личко для объяснения. «В июле 1968 года, – пишет Бетелл, – Личко приехал в Лондон и 1 августа в присутствии нашего адвоката Питера Картера-Рука дал письменные показания под присягой о том, что он действовал по поручению и от имени Солженицына». После этого подготовка повести к изданию была продолжена241.
Тем временем публикация в «Литературной газете» спровоцировала новый всплеск интереса к Солженицыну. Теперь люди делились на заступников опального писателя и тех, кто искренне желал ему лютой смерти. «Вас следовало бы расстрелять, – негодовала в своем письме Солженицыну преподаватель математики из Ставрополя Лидия Кононовна Кизиева. – И только подлинная гуманность нашего правительства позволяет Вам существовать. Вон!»242
Сообщение о судьбе литературного архива Солженицына еще в середине августа 1967 года готовили к публикации в «Известиях» Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР. Миллионам читателей газеты предполагалось рассказать, что, мол, широко распространено мнение, что комитетчики прижали писателя и отобрали у него все рукописи, но это все неправда – Солженицына никто не трогал, а бумаги изъяли, наоборот, у гражданина Теуша 1898 года рождения, пенсионера.
Однако уже через несколько дней на заседании Секретариата ЦК КПСС вопрос о данной публикации был благоразумно снят с рассмотрения243.
Отличный повод напомнить о себе демократической общественности появился у «угрожаемого автора» 4 ноября 1969 года, когда на заседании Рязанского отделения Союза писателей РСФСР с повесткой «Об идейном воспитании писателей» было принято решение об исключении Солженицына из Союза писателей.
Такой оборот оказался явно на руку Александру Исаевичу – реакция мировой общественности оказалась почти мгновенной. Вот что он пишет в «Теленке»: «В 6 утра проснулся, включил по обычаю “Голос Америки”, безо всякой задней мысли, и как укололо: “По частным сведениям из Москвы, вчера в Рязани, в своем родном городе, исключен из писательской организации Александр Солженицын”… Четыре раза в кратких известиях передали. Четыре раза в подробных. Хор-рошо!»244.
Решение рязанских писателей было утверждено секретариатом правления Союза писателей РСФСР. Не выходя из своей рязанской квартиры, Солженицын разложил по столу карандаши и немедленно приступил к сочинению «Открытого письма секретариату Союза писателей РСФСР». Через неделю письмо было готово, и писатель отправился с ним в Москву. 11 ноября зам Твардовского Алексей Кондратович записал: «Приехал Солженицын. На лице огорчения особого не видно. Напротив»245.
12 ноября 1969 года Секретариат Союза писателей обнародовал свое решение об исключении Солженицына, после чего Александр Исаевич сразу же пустил в обращение «Открытое письмо» бывшим коллегам.
«Расползаются ваши дебелые статьи, вяло шевелится ваше безмыслие», – клеймил их Солженицын, выражая уверенность: «Близок час: каждый из вас будет искать, как выскрести свою подпись под сегодняшней резолюцией». Поскольку статье предполагалось дать ход на Запад, завершалась она вполне конъюнктурно: «Гласность, честная и полная гласность – вот первое условие здоровья всякого общества»246.
Исключение Солженицына из Союза писателей и его «Открытое письмо» вызывали широкий общественный резонанс как в нашей стране, так и за рубежом. Уже 15 ноября письмо было напечатано в «Нью-Йорк Таймс», на следующий день – в парижской газете «Монд», далее – везде. Возмущение чисто организационным, внутренним решением российского писательского сообщества выразили Луи Арагон, Жан-Поль Сартр, Пабло Пикассо, Джон Апдайк, Труман Капоте, Гюнтер Грасс, Фридрих Дюрренматт, Генрих Бёлль, Курт Воннегут, Грэм Грин, Артур Миллер, Игорь Стравинский, Юкио Мисима247. Теперь имя Солженицына стало символом бескомпромиссной борьбы с советским режимом. Опальный писатель оказался в двух шагах от главной мечты всей его жизни – Нобелевской премии.
О существовании Нобелевской премии Солженицын узнал в лагерные годы. Более образованные товарищи по отсидке сказали ему, что эта премия – самая престижная в мире, а из русских писателей ее получил пока только Бунин. У Солженицына появляется Большая Мечта – во что бы то ни стало стать Нобелевским лауреатом. По его словам, он «сразу определил, в духе нашей страны, вполне политически: вот это – то, что нужно мне для будущего моего прорыва»